– Не говори так, – умоляю я. Мои глаза застилают слезы.
– Но это правда, – настаивает он, – это из-за тебя Люси меня бросила.
Я замираю в шоке.
– Что?!
– Вот зачем ты пришла ко мне за мукой, а? Зачем ты позвонила мне в дверь?!
Я уже не так четко вижу, чтобы разглядеть, какое у него сейчас выражение лица. Слезы затуманивают глаза и заливают мои щеки. Я и пальцем не шевелю, чтобы их вытереть: я слишком запуталась, чтобы хоть как-то реагировать. Лоан же отворачивается от меня и вдруг начинает ходить по комнате, словно лев в клетке.
– Я с самого начала знал, что ты опасна, но позволил тебе приблизиться, потому что думал, что выше этого… Да, – заключает он, вновь оборачиваясь ко мне, с жестоким выражением лица. – Это ты виновата, что я купил муку, что меня так влекло к тебе, хотя я не имел на это права, ты виновата, что мне хотелось избить Эмильена, и это ты виновата, что я поцеловал тебя и что Люси меня бросила!
Не знаю, что и сказать. Не понимаю, искренен ли он сейчас или говорит все это от злости? Я наконец-то вытираю слезы и шмыгаю носом, а Лоан глубоко вздыхает, вероятно, осознавая, что переборщил.
– Ты жесток.
– Я знаю…
И что, это все? Я наделала ошибок, я причина всех его любовных проблем, а что в итоге? Я не хочу терять то, что у нас есть сейчас. Да, мне понадобилось много времени, чтобы осознать, что я его люблю. Да, он, скорее всего, ненавидит меня за то, что я разрушила их с Люси отношения. Но я абсолютно точно не хочу его отпускать. Я хочу, чтобы он остался со мной. Как лучший друг и больше чем просто друг.
– Между нами все пошло наперекосяк с тех самых пор, как ты попросила меня оказать тебе эту идиотскую услугу, – говорит он, все так же качая головой.
– Ты мог не согласиться…
– Естественно, я не мог не согласиться! – вдруг кричит он во все горло, провоцируя новую волну слез. – Я не мог, потому что это ты, Виолетта!
Не знаю, что ему отвечать. Я собиралась признаться, что люблю его, что я снова одинока, что хочу большего… А теперь все горит синим пламенем.
– Мне жаль.
Его дыхание замедляется, потихоньку исчезает и яростный блеск в глазах. Но дыра, которую он оставляет в моем бедном сердце, не зарастает. Наоборот, он добивает меня окончательно:
– Все кончено.
Я перестаю дышать, побелев, словно призрак.
– Что?..
Нет. Нет, нет! Этого не может быть.
– Ты, я, все это. Поцелуи, ласки, двусмысленные разговоры, Виолан… Ты знаешь, что я тебя обожаю. Но этого я принять не могу. Сейчас – точно. Мне нужен тайм-аут. Просто оставь меня в покое, – отрезает он, отводя от меня взгляд.
Я замираю, и на меня словно обрушивается небо. Значит, это все? Все действительно кончено? Он не хочет со мной разговаривать, потому что я хотела его защитить? Потому что я бессознательно, сама того не желая, стала причиной его расставания с Люси? Лоан поворачивается ко мне спиной, а я в неверии качаю головой:
– Ты несправедлив.
Он не отвечает. Я в замешательстве смотрю ему в спину. Затем я вытираю глаза, совершенно не заботясь о том, как сейчас выгляжу, и подхожу к двери, намереваясь оставить его. Не знаю, конец ли это нашей дружбы. Не знаю, кто в этом виноват. Но точно ясно одно.
– С самой нашей первой встречи в лифте мы были больше, чем просто друзья, – говорю я, даже не поворачиваясь к нему лицом. – Мы не пара… Но мы и не просто друзья. Не вини меня за это.
29. Наши дниЛоан
Редко когда я чувствовал себя так же паршиво, как сейчас. Редко когда я чувствовал себя настолько жалким и виноватым.
Я не спал всю ночь. Был слишком зол и слишком сам себе отвратителен за то, в чем прямо в лицо обвинил свою лучшую подругу.
Лучшая ли подруга она мне еще?
«С самой нашей первой встречи в лифте мы были больше, чем просто друзья». Я знаю, что она права и что именно поэтому Люси меня и бросила. Это ведь я купил эту чертову муку, и это ведь я ее поцеловал. В произошедшем больше всех виноват я. Но я был так зол, что решил обелить свое имя, обвинив во всем Виолетту.
Я сказал то, чего на самом деле не думал, так бывает, когда ты злишься. Эти слова слетели с моего языка, и я виню себя за это сразу же, едва она успевает закрыть за собой дверь. Но я до сих пор злюсь на весь мир: на Виолетту – за то, что солгала мне, на Люси – за то, что так быстро сдалась, и на себя самого – за то, что не смог пойти за ней и извиниться, хотя и знал, что должен.
Когда следующим вечером я возвращаюсь с работы, Виолетта с Зои сидят в гостиной. Ни одна из них и ухом не ведет в мою сторону. Я быстро понимаю, что квартира для меня теперь словно минное поле: из-за абсолютного женского большинства. И все равно я говорю робкое вежливое «Привет». Отвечает только Зои – взмахом руки. Она идет за мной в комнату и запирает за нами дверь. Хмурясь, я оборачиваюсь к ней. Она, кажется, нервничает – впервые!
– Лоан, мне нужно тебе кое-что сказать.
Я понимаю, что речь пойдет о Виолетте. И, не в силах совладать с собой, я начинаю волноваться.
– Что такое?
Зои кривится и скрещивает руки на груди, словно защищаясь.
– Ну… возможно, я имею прямое отношение к этой ситуации с Люси.
На сей раз заинтересовавшись, я морщу лоб. И почему я сразу об этом не подумал?
– И какое же?
– Это я ей тогда ответила, – признается она, – это не в стиле Виолетты, она ничего не сделала бы, если бы я не сунула ей телефон прямо в руку и не сказала бы, что стоит послать Люси куда подальше. Пожалуйста, не вини в этом ее.
Я должен был догадаться. Естественно, за всем этим стояла Зои! Но разве это что-то меняет? Виолетта ведь уже не ребенок. И все же она семь месяцев скрывала от меня правду. Думаю, я имею право чуть-чуть на нее позлиться. Только чуть-чуть.
– Хорошо. Спасибо, Зои.
Она выглядит удивленной. Она удовлетворенно кивает и вдруг останавливается в дверях, будто что-то забыла.
– Лоан, я серьезно, – говорит она с умоляющим видом, – не будь дураком.
Я подавляю в себе желание сказать, что с рекомендацией она опоздала.
Я вымотался уже через четыре дня.
Я избегаю ее, она избегает меня. Мы не воюем друг с другом, никто никого не сверлит взглядом и не оскорбляет. Мы просто делаем вид, что другого не существует. И это, на мой взгляд, возможно, даже хуже. Единственные моменты, когда я слышу ее голос, это когда она общается за ужином с Зои. Кажется, я больше не часть этого странного сожительства – впервые.
И все же, храня молчание, я узнаю много нового… Например, я узнаю, что она порвала с Клеманом. И когда я об этом слышу, я едва сдерживаюсь, чтобы не посмотреть на нее. Сердце бешено бьется, грудь наполняется неописуемым облегчением. Наконец-то она его бросила! Как это случилось? Почему я не знал? Как она это восприняла?
Но я слишком злюсь, чтобы спросить ее об этом. Вместо этого в моей голове вьется тысяча и одна мысль: если бы семь месяцев назад я ответил на звонок, если бы Люси извинилась и мы бы снова сошлись – какой бы была сейчас моя жизнь? Я бы все равно влюбился в Виолетту? Люси говорит, что она изменилась, и вот уже несколько дней она неустанно мне звонит. Я не отвечаю: я понимаю, что понятия не имею, что ей говорить.
В четверг мы с Итаном приходим в пожарную часть позаниматься в спортзале. Мой друг уже там, карабкается по веревке. Несколько секунд я колеблюсь, а затем, сделав глубокий вдох, снимаю футболку. Я хватаюсь за ближайшую веревку и с голым торсом с легкостью забираюсь по ней вверх. Итан слишком сконцентрирован на деле и не смотрит на меня, и это вселяет в меня уверенность. Я быстро перестаю замечать его взгляд.
Мы переходим к уже привычным силовым упражнениям, а затем решаем сыграть в баскетбол. Он тоже снимает футболку и наконец разрезает тишину:
– Снял рубашку, Милле?
Я улыбаюсь, испытывая облегчение от того, что он шутит. Черт, я так люблю своих друзей. Я забираю из его рук мяч и тем же тоном отвечаю:
– Нравится?
– Очень. Ты такой сексуальный.
Я качаю головой, и мы начинаем играть более серьезно. Через час мы оба потные. Я хватаю футболку и вытираю ею лоб, проверяя сообщения в телефоне. Одно из них от Люси – спрашивает, почему я ее избегаю. Я вздыхаю и отвечаю ей, что дело вовсе не в ней и у меня сейчас есть дела поважнее. Надеюсь, это даст мне немного времени, чтобы подумать и понять, что делать дальше.
– Знаешь, – говорит мне Итан, сидя на трибуне, – Я купил билеты на поезд до Пуатье – навещу родителей в следующие выходные.
Я смотрю на него с плохо скрываемой завистью. Я бы тоже хотел увидеться с родителями. Провести с ними нормальные выходные, поговорить о работе, о девушке, о дорогой аренде, о будущем отпуске… Наверное, такого никогда не случится.
– Это замечательно, – отвечаю я. – Ты едешь один?
– Нет, с Офелией. Хочу познакомить ее с родителями, – признается он, смущенно улыбаясь.
Я невозмутимо киваю:
– Я рад за тебя, дружище!
Говорю я искренне. Итан непонятно улыбается и слегка покачивает головой. Я уже знаю, что он собирается сказать – Итан чертовски наблюдателен.
– А вот ты, чувак, выглядишь максимально потерянным.
– Так и есть…
– Ну же, расскажи дяде Итану все.
Я вздыхаю. Даже и не знаю, с чего начать, и потому говорю ему одну-единственную вещь, самую главную – то, из-за чего и развязалась война:
– Люси вернулась.
Итан недовечиво пялится на меня, он знает о ней не очень много, но в курсе, что у нас произошло.
– А…
– Ага.
– Ничего не говори. Значит, ты не знаешь, что делать, потому что за это время уже успела нарисоваться Виолетта?
– Бинго…
Итан долго молчит, будто бы о чем-то размышляя. Понятное дело, он не знает всего. Он не знает, что Люси – символ чего-то безопасного в неспокойном прошлом, он не знает, что мы с Виолеттой связаны болью несчастливого детства. Не знает, что мысли в моей голове постоянно то распутываются, то снова путаются.