– Я не могу выбирать за тебя, – говорит Итан, пожимая плечами. – Но я могу кое-что сказать: если хочешь быть уверенным в своем выборе, не обязательно задавать себе тридцать шесть вопросов. Нужных вопросов на самом деле всего три.
Я внимательно смотрю на него. Я знаю, что Итан дает хорошие советы. Мне интересно, что он собирается сказать. Он считает на пальцах, не отрывая от меня взгляда.
– О ком из них ты думаешь, когда просыпаешься? Рядом с кем ты можешь быть самим собой? И самый важный: без кого из них ты не можешь жить?
Я не свожу с него взгляда. Итан, похоже, закончил свою речь и теперь загадочно улыбается. Я молчу. Достаточно лишь трех вопросов. Трех вопросов, которые я боюсь себе задавать.
А что, если мне не понравится ответ?
30. Наши дниВиолетта
Неделя после нашей ссоры была едва выносимой. Я игнорирую его, когда он заходит в ту же комнату, что и я, до крови кусаю себя за щеку, чтобы не сказать, что ему идут новые джинсы… Редкий раз, когда мой взгляд, к несчастью, пересекался с его взглядом, я отворачивалась первой. И все же я не жалею о том, что сказала ему в тот вечер. Он ранил меня.
Я жду, когда он сделает первый шаг. Вот только он никак его не сделает.
И я боюсь, что не сделает никогда.
31. Наши дниЛоан
Это происходит вечером, когда Зои ночует у Джейсона.
Я в одиночестве ужинаю за столом в гостиной, в то время как Виолетта смотрит какие-то клипы. Пользуясь тем, что она меня не видит, я наблюдаю за ней. Свернувшись калачиком, она прижалась к подушке дивана, одетая лишь в белую майку и красные хлопковые шорты. И на ней снова нет лифчика. Я с сожалением отвожу свой взгляд и в замешательстве смотрю на свои макароны. Как долго это еще будет продолжаться?
Помыв посуду, я сажусь на другую сторону дивана. Наши глаза устремлены в телевизор, но даю руку на отсечение, она не вникает в происходящее на экране, как и я. Я чувствую ее присутствие рядом со мной – теплое и мощное. Она увлекает меня, как сирена, соблазнительная и опасная.
Вот черт!
Виолетта переключает каналы. Кажется, ей ничего не нравится. Я думаю о Люси, и в этот момент мое внимание привлекает тревожный голос репортерши.
– …промышленной зоне Парижа, в Женвилье, который, согласно нашим источникам, начался десять минут назад.
Я хмурюсь, когда она доходит до BFMTV. Я собираюсь попросить Виолетту сделать погромче, но она и сама это делает, выпрямляясь и настораживаясь. Внезапно становится холодно.
– Кажется, это несчастный случай, причина его – группа молодых людей, решивших поджечь машину. На данный момент расследование приостановлено до тех пор, пока пожар не будет взят под контроль.
Изображение репортерши сменяется видом разрушительного пожара. Видеограф-любитель снимает, как горит промышленная зона Парижа – зрелище достаточно жуткое. Виолетта коченеет, прикрывая рот рукой. Мы оба знаем, что это значит. Когда горит здание, это ничего страшного. Промышленная зона – вот последнее, что должно гореть в этом городе.
– Сообщается, что все пожарные бригады Парижа приехали на место.
Проходит бесконечная секунда квазирелигиозного молчания. И вдруг, словно в преддверии моего смертного часа, на журнальном столике вибрирует мой телефон.
32. Наши дниВиолетта
Кажется, в тот момент, когда репортерша говорит, что на место были вызваны все пожарные, я перестаю дышать. Но потом я слышу, как вибрирует на журнальном столике телефон Лоана, и тогда перестает биться мое сердце. Впервые за всю неделю мы с Лоаном смотрим друг на друга. И все понимаем.
Я не двигаюсь с места, меня выворачивает наизнанку, а он, в свою очередь, мгновенно реагирует и вскакивает на ноги. Уже через мгновение он прижимает телефон к уху и идет к себе в комнату.
– Да? Нет, я оставил пейджер в сумке…
Я бросаю пульт и бегу за Лоаном. Мое сердце ожило и теперь вовсю колотится. Еще не видя, как он поспешно собирается, я мысленно молюсь: «Пусть он никуда не пойдет, пусть он никуда не пойдет!»
– Что происходит? – тихо спрашиваю я.
Все остальное теперь уже не важно: ни наша ссора, ни Люси – ничего. Важны только мы с ним.
– Это мой шеф. Мне прямо сейчас нужно уйти.
Я смотрю, как он, как торнадо, мечется по комнате. В шоке я стою на месте. Не впервые на моей памяти он так уходит на подобного рода операцию, но на сей раз у меня плохое предчувствие. Взгляд, который он кинул на меня до того, как ответить на звонок… Ненавижу его.
– Лоан, это слишком опасно. Они не могут отправить кого-нибудь другого? – умоляю я, когда он обувается.
Он хмурится и смотрит на меня:
– Кого-нибудь другого? Виолетта, это моя работа.
– Я не хочу, чтобы ты уходил, – едва слышно шепчу я.
Вдруг он смотрит мне прямо в глаза. Он понимает, что мне нужно, чтобы он меня успокоил, чтобы пообещал, что вернется. И плевать ради кого – я просто хочу, чтобы он вернулся. После этого он может злиться на меня сколько угодно – это абсолютно неважно.
Его лицо смягчается. Он хриплым голосом говорит:
– Все будет хорошо, Виолетта-аромат-фиалок-лета.
Я машинально опускаю веки, смакуя прозвище, которое я так давно не слышала. Я киваю и смотрю на Лоана – он готов идти.
Лоан засовывает мобильник в карман и уходит, оставив меня одну посреди гостиной. Беспомощную. Но уже закрывая дверь, он вдруг, ругнувшись, возвращается. Что-то задумав, он подходит ко мне. И едва он оказывается так близко, что наши дыхания сливаются в одно, он снимает свою военную цепочку и надевает ее мне на шею. Я сдерживаю слезы, сжимая в руках жетон. Он не сразу отпускает ее и сначала держится за нее так, как обычно держатся за свою жизнь.
– Присмотри за ней до вечера, ладно?
Я не имею ни малейшего понятия, что происходит. Я безотрывно гляжу в завораживающую синеву его глаз и киваю. Он все так же невозмутим, но я чувствую, что еще чуть-чуть – и его маска треснет. И я бы хотела, чтобы она сломалась окончательно, хотела бы увидеть его истинное лицо. Просто на всякий случай… на случай, если больше я его не увижу.
– Я ухожу.
Вдруг его рука хватает меня за шею, а его губы настойчиво прижимаются к моим. Его поцелуй жесткий, он не такой, как те нежные поцелуи, к которым я привыкла. Он длится не дольше пары эфемерных секунд, и все же я успеваю почувствовать все те эмоции, которые не отображаются на его лице, – крайнюю необходимость и страх.
Я едва успеваю насладиться прикосновением его губ – он тут же отстраняется и исчезает из виду, даже не взглянув на меня в последний раз. Мои ноги словно ватные, а губы горят. Я трогаю их пальцами, надеясь сохранить их тепло. Но напоминание о его поцелуе исчезает так же, как и он сам: быстро и без предупреждения – как когда мы влюбляемся. И как когда мы умираем.
Я заставляю себя сдвинуться с места и возвращаюсь обратно на диван, увеличивая звук телевизора. Там снова повторяют то, что уже известно, но я все равно внимательно слушаю. Почему я, черт возьми, не вцепилась ему в ногу?!
Я слышу, как вибрирует мой телефон, и бегу к нему.
– Виолетта! – кричит Зои. – Включи BFM!
– Я знаю, включила пару минут назад. Лоан только что ушел.
– Черт, – ругается она, заметно потрясенная, – кажется, все серьезно.
Не хочу слушать то, что я и так уже знаю. Я знаю, что происходит. Говоря: «Присмотри за ней до вечера», – Лоан имел в виду: «Хочу, чтобы она была у тебя, если я не вернусь». Я проглатываю слезы и вдруг осознаю, что так и не отпустила жетон. Мои руки сжимают его так сильно, что у меня побелели костяшки пальцев. Зои включает громкую связь, чтобы мне было слышно на заднем плане Джейсона.
– Все будет хорошо, Вио, – успокаивает он меня, – он крепкий орешек.
В глубине души я знаю, что они правы. Лоан проворачивал такое уже десятки раз, а то и больше. Он смелый, сильный и разумный. Он не сглупит. Он отличный пожарный. Я успокаиваю свое сердцебиение и медленно дышу.
– Сообщается, что в настоящее время несколько команд пытаются погасить огонь, который всего за несколько минут успел резко разрастись до внушительных размеров, – объясняет светловолосая репортерша с каре. – По словам лейтенанта Мартинеза из парижской пожарной бригады, ситуация сложная – в основном из-за хранящихся на складе горючих жидкостей.
Я слышу, как Джейсон ругается себе под нос, а Зои велит ему заткнуться. Она не хочет, чтобы я паниковала. Вот только уже слишком поздно.
По телевизору показывают кадры опасной зоны, где бесстрашно бегут пожарные. Мои глаза внимательно разглядывают детали: огонь, пожирающий крышу, густой черный дым, вырывающийся наружу, трескучий звук смерти, от которого сжимается сердце. И с каждой минутой вереница красных грузовиков становится все длиннее и длиннее.
Репортерша с олимпийским спокойствием рассказывает, что на момент начала пожара на территории никого не было, и это хорошая новость. Тем не менее высота пламени перевалила за тридцать метров, а это очень значительная цифра.
– Район был оцеплен, для тушения пожара задействованы значительные средства. Здравствуйте, месье, это вы подняли тревогу. Можете рассказать нам чуть больше?
Я хватаюсь за телефон, параллельно слушая рассказ свидетеля. Я вдруг понимаю, что я не сказала ему «Я люблю тебя» перед уходом, и начинаю паниковать. Я никогда этого не говорила. Ни Эмильену, ни Клеману. Я собиралась сделать это тогда, когда буду уверена в своих чувствах, хотела сказать это по-настоящему.
Я люблю Лоана. Вот только он ушел рисковать своей жизнью, думая, что я его ненавижу.
– Зои… Зои, он должен вернуться, – шепчу я, изо всех сил сдерживая слезы.
– Я знаю, Вио. И он вернется, уверена в этом.
– Нет, ты не понимаешь. Он должен вернуться. Я не сказала ему, что люблю его! – признаюсь я в наступившей от изумления тишине и тут же продолжаю: – Прежде чем он умрет, он должен узнать, что я его люблю, он не может вот так вот просто взять и притвориться супергероем в трико, а потом свалить, думая, что я злюсь на него и что ненавижу его; так нельзя, так нельзя, потому что я люблю его, а он об этом даже не знает! А что, если он умрет? Боже мой, а если он умрет! Я не хочу, чтобы он умер с мыслями, что я эгоистичная блондинка, что я просто какая-то девчонка, которая разрушила их с Люси отношения, понимаешь? Я не хочу, чтобы он запомнил меня как легкомысленного ребенка, который только и делает, что жрет за двоих и говорит быстрее, чем думает…