– Это важно, Виолетта, – настаивает он.
– Ладно… Не буду.
Он одобрительно кивает. Несколько секунд мы стоим молча. Затем он нажимает на дверной звонок, не выпуская из своей руки мою. Его рука теплая, как и всегда, но какая-то ненадежная. В кои-то веки моя роль – поддержать ее. И я с радостью ее исполню.
Мое сердце начинает биться быстрее, когда дверь открывается и появляется мужчина лет пятидесяти. Он явно удивлен, и я понимаю, что Лоан не предупредил о приезде. Хорошее начало!
– Лоан! – приветствует он.
– Привет, папа!
Мужчина заинтересованно на меня смотрит, и я улыбаюсь ему своей самой радушной улыбкой. Так странно, Лоан очень на него похож: у них одинаковый пронизывающий, загадочный взгляд, смущающий людей вроде меня, и одинаковое телосложение.
– Это Виолетта. Моя подруга.
– Добрый день.
– Я ведь просил тебя не приходить, – мягко отчитывает его отец.
Что ж, полагаю, тратить время на знакомство мы не будем.
– Да ладно, – огрызается Лоан, – и когда же мне стоило прийти?
Стоя рядом с двумя мужчинами, носящими фамилию Милле, я веду себя тише воды ниже травы. Я пытаюсь вникнуть в то, что слышу, но не понимаю и половины.
– Как знаешь. Входите!
Лоан вздыхает и сжимает мою руку, так и не посмотрев на меня.
Мы наконец-то заходим внутрь, и отец Лоана закрывает за нами дверь. Прихожая довольно простая, с большим зеркалом над старинным комодом, на котором стоят семейные фотографии.
На многих снимках я узнаю отца Лоана под руку с восхитительной красоты молодой женщиной. Их много… и только на одной из них я вижу Лоана в детстве – на фотографии со школьной фотосессии.
Не могу не заметить, что его мать похожа на ангела.
– Розелин! – кричит отец Лоана, проходя в гостиную. – Дорогая, твой сын пришел.
На мгновение меня передергивает от слов «твой сын», равно как и Лоана. Но он избегает моего взгляда и сохраняет маску спокойствия. Я слышу приближающиеся шаги.
Появляется женщина с волосами цвета воронового крыла, такая же красивая, как и на фото, но гораздо более уставшая и явно много пережившая. Это женщина, которая родила Лоана. Женщина, которую он любит больше всего на свете. Женщина, которая вырастила его и помогла ему стать мужчиной.
Вот только…
Увидев сына, она осторожно подходит к нему и изо всех сил бьет его по лицу. Я вздрагиваю и удивленно вскрикиваю. Отец Лоана стоит в углу со скрещенными на груди руками, Лоан же не ведет и бровью. Наоборот, он смотрит на женщину, которая только что его ударила, со смесью боли и стыда – скорее всего от того, что я стала свидетелем.
– Привет, мама!
Я не вмешиваюсь, как он мне велел, но, к сожалению, не могу скрыть свою реакцию: мои глаза только что не вываливаются от удивления, рот непроизвольно широко открылся. Кажется, то, что здесь происходит, – норма, но я умираю от желания вмешаться и что-то сделать. Но Лоан меня предупреждал. Я заставляю себя принять безразличное выражение лица, хоть это и удается с огромным трудом.
– Я не твоя мать, – говорит женщина, оглядывая его с ног до головы. – Почему он здесь?
Она поворачивается к своему мужу в ожидании ответа, и вся та доброта, которую, как мне казалось, я увидела на фотографиях, испаряется.
– Он приехал навестить тебя, любовь моя.
– Перестань, перестань, перестань это говорить! – злится она. – Думаете, я идиотка? Вы все врете. Хватит лезть ко мне в голову!
Внезапно женщина замолкает и улыбается так, что у меня скручивает живот, а затем снова вдруг раздражается. Этого оказывается достаточно, чтобы все понять. Я как-то смотрела передачу об этой болезни. Двоякость чувств, абсурдные галлюцинации… О боже!
Она указывает на Лоана пальцем и говорит:
– Вон из моей головы, сказала же!
Он зажмуривается и отворачивается, как будто уже привык к такому. Но я понимаю, что ему больно, очень больно. Не знаю, что мне делать, чтобы помочь Лоану.
– Успокойся, мама! Помнишь, о чем мы с тобой говорили в прошлый раз? – говорит он спокойно и безмятежно. – Это я, Лоан. Просто Лоан. Я не причиню тебе вреда, и папа тоже.
Мать настороженно смотрит на него, и в ее взгляде мелькает сомнение. Она уже собирается что-то ему ответить, как вдруг переводит взгляд на меня. Я непроизвольно дрожу при виде ее огромных зрачков, пристально глядящих на меня, как на добычу. Лоан тоже напрягается и инстинктивно дергается в мою сторону.
– А она, кто она?
– Это моя подруга Виолетта. Она тоже ничего тебе не сделает.
Женщина смотрит на меня, а затем хмурит брови и бормочет себе под нос:
– Она хорошенькая… А если они пытаются тебя обдурить? Я знаю! Будь осторожна, не верь им!
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что она говорит сама с собой. Классический пример солилоквия.
Мать Лоана подозрительно оглядывает меня с головы до ног. Мне не в чем себя упрекнуть, но под тяжестью ее взгляда я испытываю странное чувство вины.
Лоан с болью в голосе говорит:
– Я просто хочу поговорить с тобой, мама. Я даже не прикоснусь к тебе.
Он пытается успокоить ее и поднимает руки. Чтобы убедить ее, он отступает на добрый метр назад и тянет меня за собой. Женщина, кажется, почти тут же успокаивается, но продолжает меня рассматривать. Она несколько раз кивает, не знаю кому, и что-то бормочет сквозь зубы. В конце концов Лоан советует мне присесть. Я сажусь в кресло, а Лоан продолжает стоять.
– Я рад тебя видеть, – говорит он, беспокойно потирая руки. – Я недавно хотел зайти, но папа сказал, что ты прилегла отдохнуть. Сейчас тебе лучше?
– Да. Мне нужно было поспать, – спокойно отвечает она, отворачиваясь от меня. – Не могу спать по ночам.
– Почему ты не спишь по ночам? – нервничает Лоан.
– Потому что за мной следят. Если я засну, они этим воспользуются. Ты же знаешь.
Лоан не спрашивает, ни о ком она говорит, ни почему она думает, что за ней следят. Полагаю, он задавал этот вопрос уже тысячи раз. Я неподвижно сижу в кресле. Такого я не ожидала… Почему она не принимает таблетки, если ее паранойя настолько сильна?
– Никто за тобой не шпионит, мама. Это лишь невидимые страхи. Мы об этом уже говорили. Ты больна.
– Я видела их, говорю же! – восклицает мать, кажется, она вот-вот расплачется. – И я уверена, что ты один из них, поэтому и пытаешься убедить меня в обратном! Ты с ними заодно. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Они забрали моего сына, когда мне было двадцать пять… Они забрали его, я знаю, потому что в одночасье все изменилось: появился ты и стал притворяться моим ребенком! Ненавижу тебя…
Ее муж пытается ее успокоить мягким умоляющим голосом, но она отталкивает и его. Лоан никак не реагирует или старается не реагировать.
– Они поменяли моего сына на тебя! – повторяет она, указывая на него пальцем. – Ты не похож на моего сына! Мой малыш…
– Я все тот же, мама, посмотри.
Я знаю, что спорить с ней бесполезно. Если она действительно шизофреничка, убедить ее в том, что она ошибается, просто невозможно. Она слепо верит в свои галлюцинации, даже если они абсолютно бессмысленны.
– Значит, они что-то сунули тебе в голову! И просят тебя сделать то же самое со мной. Я видела их, говорю же! А она… она тут для того, чтобы обдурить меня, – добавляет она и плюет в мою сторону. – Уверена, она догадывается, о чем я думаю, – я это чувствую.
Лоан вздыхает и закрывает лицо руками. Я почему-то чувствую себя виноватой. О чем я вообще думала, когда подталкивала его приехать сюда, да еще и взяв с собой меня? Мне так жаль… Я собираюсь встать и взять его за руку, чтобы поддержать, но не успеваю сделать и шага, как вдруг его мать на меня бросается.
– Нет! – кричит Лоан.
Я чувствую, как женщина хватает меня за руку и тянет с такой силой, что я падаю, а она во все горло орет: «Верните мне моего сына, ублюдки!» Отец Лоана бросается к ней и пытается поднять с пола, но ее ногти впиваются в мою плоть, вызывая у меня болезненный стон. В этот момент я вижу в ее глазах, что она меня ненавидит, что она хочет причинить мне боль. Она, наверное, могла бы убить меня здесь и сейчас. Я в ужасе замираю на месте, стоя на коленях.
– Хватит!
Лоан вдруг изо всех сил отталкивает меня. Его мать выпускает мою руку, и я с грохотом падаю на землю. Черт! Я хватаюсь за голову – удар об пол был сильным. Я полностью дезориентирована. Лоан нависает надо мной с испуганным лицом.
– Вставай, – говорит он, кипя от ярости.
Я хватаюсь за его ладонь и встаю. Ноги дрожат, и я не понимаю, что мне следует делать. Мать Лоана пытается вырваться из объятий своего мужа и осыпает его ругательствами в перерывах между полными слез восклицаниями: «Верните мне сына!» Сцена настолько душераздирающая, что я уже не понимаю, бояться ее или жалеть.
– Уходи, – хрипит отец Лоана, – сегодня неподходящий день, я же говорил.
Лоан несколько секунд не шевелится. Еще пару мгновений он смотрит на свою мать, шепчет, вероятно, слышимое только мне «Прости», а затем поворачивается ко мне и ведет меня к двери:
– Мы уходим.
Под плач его матери мы выходим на улицу. Лоан шагает так быстро, что мне приходится бежать следом за ним, я в шоке от всего, что только что произошло. Руку жжет, но я запрещаю себе смотреть на нее. Дойдя до машины, Лоан оборачивается и бьет ногой по кузову. Я вздрагиваю, замерев на расстоянии метра от него. Он прислоняется к водительской двери и прячет лицо в ладонях.
Эта картина меня просто убивает, Я чувствую, как сжимается мое сердце. После смерти Итана вот это все Лоану точно не было нужно. Он дрожит всем телом. Я хочу помочь ему, но не знаю, что делать. Я подхожу и, упираясь голыми коленями в асфальт, обхватываю его руками. Я крепко его обнимаю, уткнувшись головой в его плечо, но он не отвечает на мои объятия. Я провожу пальцами по его волосам, пытаясь успокоить содрогания его тела.
– Все будет хорошо…
Я целую его в шею, в ухо, в щеку. Я не хочу, чтобы ему было стыдно за то, что я только что увидела, – что угодно, но только не это. Я вдруг чувствую себя такой жалкой. Я представляю, сколько раз он навещал ее и был вынужден проходить через это. В одиночку. Без меня.