Ссобытий того страшного вечера прошло уже почти две недели. Маму увезли в психоневрологический диспансер. И все это время меня не покидает чувство, что я ее… предала.
– Любонька, я не хочу никуда ехать, – испуганно говорила мама, оглядывая санитаров. – Куда эти люди меня ведут?
– Мамочка, там тебе будет хорошо, – весьма неубедительно врала я. – Там тебя вылечат, мам. Вот увидишь.
– Где будет хорошо? В психушке?! – мама вдруг поняла, что происходит, и принялась вырываться из рук крепких санитаров. – Не поеду никуда!
– К сожалению, без согласия пациента мы не имеем права забирать, – быстро сказал один, отпуская маму.
– Да вы что, она же не понимает, что делает! У нее мания преследования! Она сегодня ребенка на улице оставила, а завтра что будет?! – возмутился Серега. – Так, забирайте без разговоров!
– Нет, – уперлись санитары. – Пусть пишет согласие. Мы не имеем права…
– Вот вам согласие, ребят! – Серега выудил из портмоне две пятитысячные купюры. – Вот тебе… И тебе, держи!
– Ребенка на улице оставила, говорите? – протянул один, пряча бумажку. – Ну, это другое дело…
Мама уже не сопротивлялась, а просто тихо и жалобно плакала. Мое сердце рвалось от жалости к ней, но умом я понимала, что маме нужно лечение.
– Мамочка, все будет хорошо. Я приду к тебе завтра! – пообещала я.
– Завтра нельзя, передачку принесете в выходные, – бодро отрапортовали санитары. – Телефоном пользоваться тоже нельзя. Да не волнуйтесь вы, все хорошо будет… Навещать сможете через недельку, когда в санаторное отделение переведут…
– Мам, ну ты как вообще? – осторожно спросила я, оглядывая маминых соседей по койкам.
Мы с Аркашей приехали проведать маму сразу после того, как нам разрешили посещения.
Палата была трехместной и очень неуютной. Стены, выкрашенные в зеленый цвет, действовали угнетающе, кровати были самыми простыми – с металлической неудобной решеткой. Телевизор, холодильник и электрочайник здесь тоже отсутствовали.
На одной койке лежала женщина с грустным, каким-то отрешенным лицом. Никак не отреагировав на мое робкое «Здрасте», она тяжело вздохнула и закрыла глаза. Другая койка принадлежала молодой девушке, которая выглядела очень спокойной и умиротворенной.
«Интересно, а почему она здесь? Вроде нормальная», – удивилась я про себя.
– Плохо, Люба, – пожаловалась мама. – Мне все время какие-то препараты вкалывают. Я у них спрашиваю – какие, а они не отвечают или вообще говорят, что меня это не касается. Ну как это меня не касается?
– А… тебя тут преследовать перестали? – осторожно спросила я. – Ну, прослушек больше не ведут?
– Любонька, какие прослушки? – мама посмотрела на меня с жалостью. – Это же закрытая больница! Аркашенька, а как там Софа? Скучает по маме?
Не знаю пока, радоваться ли такой сознательности или переживать из-за нездорового блеска маминых глаз? Вроде она узнает Аркашу и больше не говорит о преследователях… Может быть, уже можно ее забрать домой?
Этот вопрос я задала симпатичной медсестре с толстой косой на плече. Та пожала плечами:
– Задавайте вопросы лечащему врачу, я не в курсе.
Внезапно женщина, лежавшая у стены, громко и протяжно застонала, и… неожиданно для меня – залилась слезами. Никогда не видела, чтобы люди плакали такими крупными, крокодильими слезами – да еще так отчаянно и безнадежно.
– Вам лучше выйти! – крикнула мне медсестра, выбегая из палаты.
Через две секунды она вернулась со шприцем и ловко вкатила укол рыдающей пациентке. Потом повернулась ко мне и весьма сердито поинтересовалась:
– Вы еще тут?
– Что с ней? – прошептала я. – Она не опасна для других?
– Обычное дело, – отозвалась медсестра, – истерический невроз. Она-то не опасна, а вот эта… – она кивнула на девушку. – Эта опасна для себя. Три неудачные попытки суицида.
Потом, поняв, что заболталась, она сердито нахмурилась и уже сухим официальным тоном сообщила мне:
– Следующее посещение – в воскресенье. О сроках выписки поговорите с Игорем Алексеевичем!
Игорь Алексеевич, услышав о выписке, пришел в ужас.
– Что вы, ни о какой выписке еще не может идти и речи! Да, критическое состояние миновало, но говорить о полном выздоровлении еще рано! Потерпите еще немного. Принесите больной то, что она любит: фрукты, чай, сладости к чаю, книги с журналами… Пишите ей письма – это отвлечет ее от грустных мыслей…
– Я в следующее воскресенье не смогу – подработку взял, – неохотно сказал Аркаша, когда мы вышли из больницы на свежий воздух.
– Ты как вообще? Может быть, привезешь Софийку к нам на несколько дней? – предложила я. – И тебе легче, и ей веселей…
– Может быть, – кивнул Аркаша, – я-то ничего, привык вроде. Софка плаксивой стала, по ночам просыпается и маму зовет. А где я ей маму возьму?!
– Не звонила эта?.. – поинтересовалась я, внимательно глядя на Аркашу. Только сейчас я заметила, как он осунулся за последнее время и ощутимо постарел…
– Звонила по видеосвязи один раз! – в сердцах сказал Аркаша. – Лучше б не звонила – ребенка только расстроила. Софка сразу: «Мама, а ты когда приедешь?» А та: «Не знаю, солнышко, пока очень много дел». А у самой на заднем плане море шумит… Няню вот взял – думал, привыкнет к ней…
– Так, тебе надо выспаться! – решительно сказала я. – Поехали сейчас к тебе, я ее заберу к нам. А ты… тебе надо прийти в себя. Все, возражения не принимаются! Поехали!
Софка обрадовалась моему предложению чрезвычайно и мигом собрала небольшую сумку с вещами. Аркаша отрешенно следил за происходящим.
– Я приеду за тобой, как только соскучишься! – повторял он. – Папа всегда рядом, слышишь?
Повеселевшая Софка поцеловала отца на прощание.
– Позвоню, как только соскучусь! – пообещала она. – Ты ведь не исчезнешь так же, как мама? Нет?
– Никогда! – Аркаша порывисто обнял дочь.
Я насилу оторвала их друг от друга.
– Пойдем, Соф, Настена так обрадуется твоему приезду…
Да, двое маленьких детей – тяжкое испытание для психики.
Я готовила на кухне ужин. Сережа, вернувшийся с работы, выглядел уставшим. Три его телефона постоянно надрывались, клиенты звонили без конца. Дети играли в какие-то шумные игры и беспрестанно кричали. Алена в комнате слушала музыку. В конце концов мои нервы сдали:
– Девочки, давайте поиграем в тихие игры! Алена, убавь громкость! Сколько можно?!
– Я в душ! – сообщил Серега. – Все, рабочий день окончен, больше не могу!
– Мам, а давай тогда в такую игру играть: надо без слов изобразить какое-нибудь животное или предмет. Только говорить нельзя, понятно? Я тебе рот завяжу, ладно? – Настя притащила откуда-то шарф, ловко завязала мне его вокруг рта и сунула в руку бумажку со словом «Чайник».
– Давай, мам, ты изобрази то, что на бумажке, а Софка будет угадывать!
Я была согласна на любую игру, лишь бы ненадолго послушать тишину. Выставив вверх руку, я принялась булькать, изображая кипящий чайник.
Софа в недоумении глядела на мои жалкие актерские попытки. Да уж, видно, актер из меня тот еще…
– Мам, тут папе какой-то Витек Камаз звонит, – сообщила Настя, сунув мне в руки вибрирующую трубку.
Забыв убрать платок, я машинально приняла звонок. Витька я хорошо знаю – сейчас скажу ему, чтобы перезвонил…
– Сереж, я у тебя в машине браслет забыла, – донесся до меня звонкий девичий голосок. – Видимо, отцепился и упал… Алло, Сереж, ты слышишь?
Я сдернула платок и в ужасе уставилась на телефон.
– Витя, это ты? – глупо спросила я в трубку.
Голос в трубке тихо ойкнул, и в ухо мне понеслись короткие гудки. И что это было?
Мозг мой активно заработал в тщетной попытке самосохранения. Может быть, это жена Витька, которую Серега по доброте душевной подвозил сегодня?
Нет, отметается – я знаю жену Вити, громкоголосую крикливую Светочку. Ее голос ни с каким другим не перепутаешь…
Может быть, это знакомая Сереги? Тогда почему она записана как «Витек Камаз»? Может быть, ее зовут Виталина?
«Ага, и она разъезжает на КамАЗе», – добавил ехидный внутренний голос.
Может, хватит его оправдывать, Любань? Баба это его была! Другая женщина, ясно тебе? Даже предположить боюсь, чем они таким в машине занимались, что у нее слетел с руки браслет?!
– Мам, а чего хотел этот Камаз? – подергала меня за фартук Настя.
– Эээ… Камаз? Камаз спрашивал папу, – рассеянно сказала я. – Так, девочки, мне надо выйти… ммм… за молоком, вот! Молоко дома кончилось, а я так хотела чаю попить вкусного! Я быстро в магазин, ага? Туда и обратно.
– Купи нам мороженого! – мигом потребовала Настя. – Шоколадного, мам! Ага?
– Ага! – согласилась я, заглядывая в комнату к Алене. – Алена, мне надо выйти в магазин, слышишь? Там все готово, раздели запеканку на части и положи каждому по кусочку. Салатик сделай овощной. И сыру нарежь, хорошо?
– Ладно, – недовольно отозвалась Аленка, отрываясь от компьютера. – Не надо все так подробно объяснять, я не маленькая!
В ванной все еще шумела вода. Я тихо взяла с тумбочки ключи от машины Сереги и выскользнула за дверь…
В салоне было чисто и пахло ментоловой отдушкой из ароматизатора-подстаканника. Я принялась ворошить содержимое бардачка и перетряхивать чехлы в надежде обнаружить улику.
Браслета не было.
Немного успокоившись, я полезла за солнцезащитный козырек, и… Прямо мне в руки выпала небольшая картонная коробка с надписью «Ароматизированные. 3 шт.».
Несмотря на предательскую дрожь в руках, я все же осмелилась заглянуть в коробку. Одного «экземпляра» не хватало…
Я убрала коробку на место и призадумалась. Конечно, мы давно ими не пользуемся, этот вопрос я для себя давно решила… Но что же мне сейчас делать? Пойти и ткнуть ему этой коробкой в лицо?
Задохнувшись от накативших слез, я пересела на заднее сиденье, и… Тут же увидела пропажу. Никем не замеченная, она лежала на полу автомобиля.
Ничего особенного. Изящная золотая цепочка с буквой «Э» и вытянутой восьмеркой, символизирующей, вероятно, бесконечность. Бесконечность чего? Его любви к ней? Ее наглости? Его вранья?!