– Ну, не делай вид, что не понимаешь, о чем я! – раздраженно сказала завуч. – С женатым ты замутила, а у него жена беременна. Звонила свекровь ее, требовала провести с тобой воспитательно-разъяснительную беседу. Я, конечно, сказала ей, что она обратилась не по адресу, но она обещала дойти до отдела образования и довести до сведения родителей учеников, поэтому… Что делать будешь, Рита?
Рита моргнула, приходя в себя. Проглотила тяжелый ком в горле.
– С женатым замутила, – тупо повторила она. – А у него жена… беременна?!
Она упала на стул и рассмеялась.
Завуч с испугом и интересом глядела на нее.
– Коварная разлучница! – смех Риты перешел в истерический хохот. – Я коварная разлучница! Ой, больше не могу!
– Медсестру пригласите в двадцать пятый кабинет, срочно! – велела завуч, хватая трубку. – Пусть захватит успокоительное…
Глава 32
Что обычно делает мужчина, остро ощущающий собственную вину? Ну, у кого как, а мой муж всегда замаливал свои грешки подарками. Забыл, к примеру, о дне первой встречи – на тебе букет цветов и билеты в театр. После скандала, разумеется.
А ведь были еще подарки абсолютно без всякого повода: ужины в ресторане, массажное кресло, флаконы духов, мягкие игрушки. Тогда-то я была уверена, что у меня просто внимательный и заботливый муж…
Помню, как удивлялась сначала – с чего бы это? А сейчас, конечно, знаю ответ. Лучше б не знала.
Ах, как же мне хочется обратно – в мое блаженное неведение, в этот розовый плюшевый мирок, в котором все стабильно, гладко и спокойно. Хочу быть снова счастливой теткой, наивно уверенной в том, что ее любят любой: располневшей, с животом-барабаном, черными от возни в земле ногтями, в старом вытянутом платье.
Как короток шаг от статуса счастливой тетки до несчастной идиотки, до…
Как там эта цаца про меня сказала? Домохозяйки-курицы, во!
Обстановка в доме продолжает напоминать военную. Настена, правда, перестала устраивать истерики, стала тихой и замкнулась в себе (с этим тоже, полагаю, еще предстоит разбираться!), а вот Алена…
После того как Сережа рассказал девочкам о нашем предстоящем разводе, она изменилась до неузнаваемости. Всегда, с самого рождения, она была папиной дочкой: они с Сережей хорошо понимают друг друга, могут разговаривать часами обо всем на свете. А тут вдруг…
– Девочки, выходим через пять минут! – сообщает Серега. – Подвезу вас в школу сегодня.
– Я с предателями в одной машине не езжу! – не глядя на отца, говорит Алена. Одевается и быстро убегает, оставив его расстроенно глядеть ей вслед.
– Алена, давай поговорим! – Серега вынимает из ее ушей наушники, садится рядом.
Она смеряет его презрительным взглядом и цедит сквозь зубы: «Я с предателями не разговариваю!» Уходит из комнаты, демонстративно громко хлопая дверью.
Вчера я застала ее с ножницами в руках в нашей спальне. Наклонившись над кроватью, она быстро кромсала что-то белое, подозрительно похожее на рубашку Сережи.
– Ты что делаешь?! – убедившись, что это действительно его рубашка, я выдернула из безвольно упавших рук ножницы.
Алена упала на кровать и зашлась в рыданиях.
– За что он так со мной, за что?! Он мне больше не отец, пусть не называет меня своей дочерью, я не могу ему это простить, не могу!
– Ты здесь ни при чем, он по-прежнему любит тебя, – попыталась втолковать я ей. – Это мы решили развестись, дочь, мы! Так бывает в жизни: люди с годами понимают, что не подходят друг другу, и создают новую семью, где чувствуют себя более счастливыми.
– А ты? Ты тоже чувствуешь себя счастливой? – живо спросила Алена, поднимая на меня воспаленные глаза. – Не ври себе. И мне заодно. Всю жизнь врете, врете… Не надоело?!
– Больше не режь папины вещи! – сухо сказала я, уходя от ответа. – Они здесь совершенно ни при чем.
Я понимаю состояние Алены – мне кажется, что понимаю. Сама я ощущаю себя еще гаже, но держусь. Точнее, держу лицо. В течение дня. Улыбаюсь на автопилоте, делаю привычные дела, говорю что-то, слушаю радио на кухне, разговариваю с Аркашей по телефону. Чтобы потом, ночью, укрыться с головой одеялом и дать волю слезам.
И Серегу мне тоже жаль – он явно не ожидал такой реакции от своей любимицы.
Сегодня, в очередной раз остро ощущая свою вину, он принес мне карточку и сказал:
– Тут деньги, приличная сумма. Хотел открыть карту на имя Алены, но она отказывается – «Мне от тебя ничего не нужно, говорит», – губы его болезненно скривились.
– Ей отец нужен, – заметила я. – Но она думает, что скоро лишится тебя.
– Да я объяснял ей уже… В общем, тут деньги. Люб, распорядись как надо. Ты же всегда умела деньгами распоряжаться. Купи там себе, девочкам… Может, машину купишь – на дачу ездить будешь. Сама… – растерянно закончил он и, не дожидаясь моего ответа, поспешно вышел.
Боится. Боится решающего разговора. А он будет, этот разговор. Надо определиться с датой. С датой развода. Я не тороплю его, сам он тоже не горит желанием. Но дальше так продолжаться не может. Мы живем вместе, но уже не являемся семьей – и всем от этого плохо.
Пора ставить точку, Люба, пора отпустить…
Интересно, сколько здесь? Если подумать, мне и в самом деле нужна будет машина. Вот только… Я уже давно не садилась за руль и наверняка подрастеряла все навыки. Боюсь, мне снова придется начинать с азов. Может быть, нанять инструктора по вождению?
А это идея. Хоть какое-то занятие, которое отвлечет меня от тоскливых мыслей. Да и маму надо будет возить по врачам.
С другой стороны, как я буду содержать этот автомобиль? Работы у меня по-прежнему нет. Работодатели не спешат связываться с дамой без опыта работы и полным отсутствием трудового стажа. А больше я ничего не умею. Ну, разве что готовить, вести дом и ругать детей за грязню посуду. Вот это у меня очень хорошо получается!
Аркаша, который должен был забирать маму из больницы, позвонил ближе к четырем и взволнованно сообщил:
– Любань, запара такая, шеф не отпускает, прости! Сможешь маму забрать сама? Мы с Софийкой вечерком к вам заглянем, идет?!
Чертыхаясь, я принялась вызывать такси – время уже поджимало.
Кое-как причесанная, наспех одетая, я выскочила из подъезда и уселась в машину, отчего-то показавшуюся смутно знакомой.
– Давайте быстрее, я опаздываю! – велела я водителю. – И закройте окна – дует!
– А то что?! Опять картошкой кидаться будете? – донесся до меня знакомый голос. Через плечо мне ухмылялся мой печально известный таксист.
– Вы что, преследуете меня? – раздраженно сказала я, доставая мобильный. – Как отменить заказ, я с вами не поеду!
– А чего так? – осклабился водитель, закрывая окна. – Вы вызвали такси, я приехал. Я всего лишь делаю свою работу. Отменить заказ, конечно, можно, только вот какая штука – денежки у вас все равно спишутся, да и рейтинг клиентский упадет. В следующий раз захотите такси вызвать – да не смож…
– Я поняла, поняла! – вздохнула, кидая взгляд на часы. – Только я действительно опаздываю. Мы долго будем еще тут стоять?
– Люблю дам с характером! – весело подмигнул мне в зеркало водитель, заводя машину. – У меня вот бывшая жена…
– Меня подробности вашей биографии не интересуют, таксист Сережа, – отрезала я, демонстративно доставая из сумки наушники и затыкая ими уши. – Езжайте молча, если не хотите уронить свой водительский рейтинг! Ставить двоечки с единицами умеете не только вы.
Уши Сергея – я успела заметить это – слегка порозовели. Он включил радио, и остаток пути мы провели в молчании, слушая давно забытые песни девяностых.
Под бодрое «Он уехал прочь на ночной электричке» мы домчали до больницы.
– Спасибо, вы не могли бы подождать здесь? – попросила я, выходя из машины. – Сейчас только маму заберу. Я просто такси сама вызывать не умею, мне дочь вызывала.
– Настало время офигительных историй, – протянул Сергей. Вот и прилетела мне «ответочка». – Думаете, мне подробности вашей биографии интересны?! Ладно, жду пятнадцать минут, потом уезжаю…
Кипя от негодования, я влетела в холл больницы – и очень вовремя. По лестнице, придерживаемая врачами с обеих сторон, осторожно спускалась мама.
Я смотрела на нее во все глаза. Господи, кто это?! Я не знаю эту женщину с пустым, застывшим взглядом.
– Что с ней? – испуганно спросила я у врача.
Тот, поспешно отводя взгляд, принялся бормотать что-то об адаптации и перечислять препараты, названия большинства которых заканчивалось на «ол».
– Ну, в общем, дома она придет в себя! – добавил он, вручая мне безвольную руку мамы. – Всего доброго! Здоровья вам!
Я осталась стоять в холле, держа безжизненные руки мамы в своих.
– Мама… Мамочка, ты меня узнаешь? – осторожно спросила я, заглядывая ей в глаза. – Я твоя дочь, Люба.
Мама скользнула по мне равнодушным взглядом и… ничего не ответила. Лишь плотнее сжала губы и отвела глаза.
Боже мой, неужели она теперь будет такой всегда?!
«Что вы с ней сделали?!» – хотелось закричать мне на всю больницу. Вместо этого я подхватила ее под руки и повела к выходу.
Таксист, скучавший на парковке, при виде нас выпрыгнул из машины и предусмотрительно распахнул перед нами заднюю дверцу. Если он и был шокирован увиденным, то виду, по крайней мере, не подал. Ну, и слава богу. Не хватало только его болтовни и сочувственных вздохов. Терпеть не могу выглядеть жалкой в глазах окружающих!
Приказав себе выпрямиться и расправить плечи, я королевой уселась на переднее сиденье рядом с водителем. Мама послушно дала себя усадить назад и равнодушным невидящим взглядом стала смотреть в окно.
Разглядывая обстановку в машине, я наткнулась взглядом на бархатное сердечко, висящее на зеркале.
Сергей, заметив мой интерес, тихо пояснил:
– Дочка сама шила. Она у меня рукодельничать любит… Ой, простите, я забыл, что подробности моей биографии вас не интересуют, – запнувшись, добавил он.
Мне тут же стало стыдно за свою резкость.