– Простите, – покаянно сказала я. – Просто все так навалилось на меня в последнее время. Иногда кажется – все, больше не могу! Не может человек столько боли вынести, он же живой, не из камня сделан. Но наступает новый день и… я опять могу. Несу свою ношу, делаю то, что должна делать. У меня тоже дочери. Две. И вот теперь еще мама.
– Значит, рассвет близко, – сказал вдруг таксист после долгого молчания.
Я, не ожидавшая такого откровения, даже вздрогнула от неожиданности.
– Что, простите?! Не поняла вас…
– Я говорю – рассвет близко, – повторил Сергей. – Надо упасть на дно, чтобы потом оттолкнуться от него со всей силы – и всплыть. Я сам через это проходил. Живой, как видите. Спасибо встретившимся мне на пути за уроки, – неопределенно закончил он, подруливая к подъезду.
– Спасибо, – поблагодарила я, доставая деньги. – Спасибо за поддержку. Пусть все у вас будет хорошо!
– Вы, конечно, скажете, что я обнаглел, – сказал вдруг Сергей, помогая маме выбраться из машины. – Может, оставите свой телефончик? Вы одиноки, я тоже… Да не надо денег! Может, встретимся как-нибудь? А?
В первую секунду мне стало смешно. Сто лет, а то и больше, ко мне не подкатывали таксисты – да и вообще мужчины. Потом пришло удивление – неужели я, много лет прожившая в браке с успешным мужчиной, соглашусь на свидание с каким-то таксистом?! Бред!
Но Сергей смотрел с такой надеждой, что я совершенно неожиданно для себя сказала:
– Хорошо, я согласна. Как-нибудь встретимся, почему бы и нет? А вы не поможете нам вещи донести до квартиры?
Кстати, а с чего это он решил, что я одинока?! У меня что, взгляд незамужней женщины?
Глава 33
Ясразу поняла, что Сережа дома – у входа стояли его ботинки. Почему же я тогда машины не заметила?
– Заходи, мамочка, осторожнее, – я взяла сумку из рук таксиста. – Спасибо, Сергей, за помощь, очень вам признательна. До свидания!
– Я позвоню! – просиял таксист, прощаясь.
Черт, зачем я продиктовала ему номер, кто меня за язык тянул?! Надо было две цифры неправильно назвать.
– Ну, и кто это был?! – спросил Сережа, неожиданно появляясь из кухни. – И почему это он тебе еще позвонит?!
Мне показалось, или я слышу в его голосе ревнивые нотки?!
Наслаждаться долго ревностью муженька мне не пришлось. К сожалению.
Узнав, что подвозивший меня мужчина – всего лишь простой таксист, Серега потерял к этой теме всяческий интерес.
– На безрыбье и рак – рыба, да? – гадко ухмыльнулся он. – Жизнь свою торопишься устроить? Ну-ну.
– Тебе-то какое дело? – возмутилась я, позабыв о данном себе обещании быть холодной и сдержанной, как советовал психолог в книжке. – Ты свою жизнь устроил, моя судьба и судьба твоих дочерей тебя особо не волнует, так что…
– А вот не надо! – взорвался Серега, и кулаки его угрожающе сжались. – Не надо про судьбу дочерей! Я всегда о них заботился и буду продолжать заботиться даже после… И не позволю, чтобы рядом с ними якшался какой-то малообразованный хмырь, ясно?!
– Лучше малообразованный хмырь, чем безмозглая профурсетка, которая даже яичницу тебе пожарить не в состоянии, – парировала я, окидывая красного злого Сережу презрительным взглядом.
– Да что ты с ним разговариваешь, мама? – выплыла из своей комнаты Алена. – Это же нацист какой-то: оценивает людей по их профессиям! На свете должны жить только образованные люди – остальные людьми себя могут не считать, так?! Мам, ты сюда посмотри: его обоже ему даже рубашку не погладила, ходит в мятом!
Абсолютно уничтоженный, Серега предпочел молча ретироваться. Это со мной он – Герой Советского Союза, непобедимый рыцарь словесных баталий. Перед дочерью он отчего-то пасует. Может, крыть ему нечем? Аленкины выражения бьют порой не в бровь, а в глаз.
Опустошенная этим коротким разговором, я была рада очутиться на родной кухне. Среди своих кастрюль и сковородок я чувствую себя немного волшебницей, немного колдуньей. Обожаю экспериментировать с продуктами, готовить изысканные блюда, а потом наблюдать, как на вкусные запахи понемногу в кухню стягиваются члены семьи. Раньше так было всегда.
Теперь же я чувствовала, что творить кулинарные шедевры не хочу. В горле стоял плотный комок невыплаканных слез. Больше всего на свете хотелось лечь и умереть. Но есть дети, мама…
Ладно, умру потом. Успеется.
Ну что ж, с приездом мамы жизнь моя однозначно стала проще и понятнее. У меня было чувство, что в нашем доме поселился маленький ребенок. Беспомощный маленький ребенок, который еще не умеет сам ходить, говорить, объяснять, что ему нужно. Вдобавок не узнает окружающих.
Утро начиналось с того, что я поднимала маму с постели и вела умываться. Сама она почему-то перестала это делать. Мне приходилось напоминать ей о самых элементарных вещах – чистка зубов, одежда, туалет. Ложку с вилкой она держать не разучилась, ела с большим аппетитом, но… молчала.
– Мама, ты как себя чувствуешь? – спрашивала я, раздвигая шторы в ее комнате. Мама щурилась от яркого света и скользила по мне равнодушным взглядом.
– Тебе вкусно? – спрашивала я, накладывая ей добавки на тарелку. Она молча принималась жевать, не глядя на меня.
Приехавшего в тот же вечер Аркашу она тоже не узнала, но вот на детей, Софию и Настю, смотрела с величайшим интересом, словно силилась вспомнить, когда и где видела этих девочек. И даже несмело улыбалась, глядя на их проделки.
Конечно, требовалась консультация специалиста. Невропатолога ли, психиатра – не знаю. Но как же страшно услышать непоправимое…
А Сережа осел дома. Я не понимала, что с ним происходит, но догадывалась, что у них с Эвелиной, похоже, временно разладились отношения. Ведь даже в «дни и ночи икс» он был дома.
Серега перестал бывать на своих стройках и контролировать процесс. Целыми днями он валялся на диване в гостиной, безостановочно смотрел одну передачу за другой, не брился и не переодевался. Видимо, все было очень серьезно.
Сначала я была верна себе и книжному психологу – была холодна с ним и делала вид, что все происходящее меня не касается. Пока однажды днем…
Я столкнулась с ним в коридоре – он выходил из туалета. Поначалу я даже отшатнулась – Серега был похож на дикого медведя-шатуна. Небритый, какой-то весь неопрятный, осунувшийся от необъяснимой тоски, с потускневшим взглядом когда-то ясных глаз.
– Что с тобой? – помимо воли вырвалось у меня.
– Голова болит, – Серега отвел взгляд и вновь потрусил в гостиную – на прежнее место дислокации.
И вот тут у меня затеплилась надежда. Вы понимаете меня? Возможно, они разругались окончательно, возможно, у Сереги просто открылись на нее глаза, и теперь он сожалеет о произошедшем… А это значит…
Быстрее молнии я метнулась на кухню и развела бурную деятельность. Напекла блинов – таких, как любит Серега, – пышных, толстых, ноздреватых, на манке и молоке. Нажарила котлет, запекла картошку с грибами в горшочках, заварила душистый чай с листьями засушенной смородины. Открыла банку сливового конфитюра.
Так, на тарелочку пышную котлетку, рядом – картошку с грибами, тонкий кружочек соленого огурца. Дымящаяся чашечка ароматного чая, блины на блюде, варенье в маленькой розеточке. Все на поднос – и пошла, пошла… Хорошо, что дети в школе и мама спит после завтрака…
Я аккуратно поставила все на журнальный столик и присела рядом с Серегой. Он потянул носом воздух и проснулся.
– Может, покушаешь, Сереж? – тихо спросила я. – Вот сколько всего тебе наготовила. Отощал ведь, поешь немного, я так старалась, – я почти просила, а глаза мои теплились надеждой. Надеждой на лучшее.
Серега приподнялся на локте и равнодушно оглядел результаты моих трудов.
– Ну зачем ты это, Любань? – мягко сказал он, ложась обратно. – Я не голоден, спасибо тебе.
– Ну как же, ты же сколько дней уже нормально не ел, – стала я его уговаривать. – Просто поешь. Она-то небось так готовить не умеет, – горделиво закончила я, делая акцент на слове «Она».
Серега вздохнул и отвернулся от меня лицом к стене.
– Эх, Любань, – сказал он глухо. – Не в блинах счастье, поверь мне…
«Ты что, с ума сошел, а в чем же еще?» – всплыла фраза из моего подсознания.
А через секунду накатило гадкое чувство стыда за свой легкомысленный поступок. Было полное ощущение, словно только что меня облили грязью с головы до ног.
Недолго думая, я схватила чашку с чаем и запустила ее в стену. Коричневая жидкость, метнувшись вверх, осела на ковре и обоях некрасивыми пятнами. Сама чашечка, жалобно тренькнув, раскололась на две неровные половинки.
Серега испуганно вскочил. Чувствуя накатывающее головокружение и дрожь в руках, я отскочила от Сереги подальше и заорала:
– Катись отсюда! Катись к своей ненаглядной безручке – лижи ее жопу за то, что она такая неумеха! Вали, страдай в другом месте, у своей селедки тощей! А если ты там не нужен – меня это не касается! Хватит, надоели твои сопли, надоело тебя жалеть! Меня кто пожалеет, меня?! Все, катись отсюда к своей драной кошке, тебя тут никто не держит! На развод подам сама! Вали, я сказала! – прикрикнула я, заметив, что Серега стоит бледный и не двигается с места.
– Зря ты так, Люба, – горько сказал он, подбирая то, что осталось от чашки. – Разбитое уже не склеить, а я ведь…
– Вон, – повторила я угрожающе. – Вон!
Я сидела на кухне и тупо смотрела в окно, слушая, как в гардеробной хлопают выдвижные ящики. Конечно, небось знать не знал, где у него чистые трусы лежат… Все – от костюма до носков с трусами – готовила ему с вечера я. Готовила и вешала на специальную стоечку.
Вот и получи теперь за все твои труды, жена-мамаша. Получи и распишись. А благодарности не надо – за уроки судьбы не говорят «спасибо». А если и говорят, то не сразу…
Дрожь в руках и сердцебиение нарастали, но расслабиться и выдохнуть я не могла. И лишь когда хлопнула входная дверь, унося в новую жизнь моего некогда самого родного человека, я наконец позволила себе разрыдаться. Громко, во весь голос. Не стесняясь быть услышанной.