й, и я с готовностью окунулась в них, проживая каждое воплощение заново. Находиться одновременно в двух мирах было забавно и странно.
Вторая песня. Злая, бравая, храбрая. Слова, толкающие на преступления, борьбу, смеющиеся над всем миром и в то же время отдающие ему между строк своеобразную дань уважения. Я вновь стала разбойницей, женой вора и его же вдовой. Я стояла на улице, следя за богатым домом, где хохотали, разговаривали, веселились, и губы дрожали от едва сдерживаемого воя. Пока у других всё было хорошо, я второй месяц справлялась с потерей. Конечно, не мужа.
– Всё хорошо?
Я подняла глаза. Рядом стоял мужчина и участливо смотрел на меня. Удивительно, что он вообще решил со мной заговорить, оборванной, озлобленной, исхудавшей. Сам незнакомец выглядел старовато, хотя что-то подсказывало мне, что мы ровесники.
– Конечно нет, – процедила я, отворачиваясь.
Мужчина хмыкнул. Проследив за моим взглядом, тоже посмотрел в окно на веселящуюся богатую семью.
– Я бывал у них в гостях однажды. Не самые лучшие люди. Знаете, мадам, – его обращение вызвало у меня удивление, – я помню, как у них там всё устроено. И система защиты тоже. Если Вам от этого полегчает, можем пробраться ночью внутрь.
Я изумлённо посмотрела на незнакомца. Тот ответил мне спокойным, открытым взглядом.
Так мы познакомились с Тимом.
Из темноты снова послышалось шевеление, с того же места, что и прежде, и лицо хозяйской дочери, с которой я столкнулась на пути к желанному ключу, кануло в темноту вместе с песней.
Следующие строчки были о поэзии. О свободе слова, его силе, о способности мыслей, записанных на бумаге, свергать правителей и перестраивать города. Я улыбнулась, как наяву видя себя сидящим в кабинете царём. Передо мной лежал листок со стихотворением – хорошим, надо сказать, хоть и слишком смелым.
– Почему Вы его до сих пор не казните, Всемилостивейший государь? – робко поинтересовался боярин. – Такого темница не перевоспитает.
Я бросил на него грозный взгляд, заставляя замолчать. Испуганно поклонившись, боярин вышел за дверь. Оставшись в одиночестве, я подобрал со стола бумагу и перечитал. Отложил стихотворение, задумчиво постукивая пальцами по дубу. Да, мне определённо стоило отдать приказ лишить его головы. Этот поэт был опасен своим бунтарским настроем. И всё же я решил дать ему шанс. Остальным незачем было это знать, но юноша вызывал у меня уважение, какое способен вызвать лишь достойный враг. Просто убить его было бы скучно.
Усмехнувшись, я прервала музыку и допела последние слова а капелла. Какая же всё-таки самоуверенная – и есть, и была. Говорят, тираны всю жизнь трясутся над властью и безумно боятся свержения. Если вдуматься, повод у них есть. Так что же я не боялась?
Глупая.
Переждав робкие, словно боялись спугнуть атмосферу, аплодисменты, запела «Паутину снов». Только сейчас я поняла, что перемешала все песни, сбила порядок на какой-то новый, звучащий, как ни странно, лучше. Текст напоминал об игре в жизнь и жизни, состоящей из игр. Он будто бы обращал всё в арену, где ты и зритель, и актёр. Я окунулась в это чувство, уходя так далеко от изначального смысла, что теперь одно с другим ничто не связывало.
– То, что ты предлагаешь, невозможно. Тем более для тебя.
Я зло взглянула на преподавателя. Мастер цирковой школы только презрительно сморщил нос.
– Даже если взять достаточно прочную ткань, ты на ней не удержишься. А пока плотно обмотаешься, публика успеет заскучать, освистать тебя и закидать помидорами. Кроме того, такой воздушной гимнастике будет не хватать высоты. Под куполом это не сделаешь, а внизу будет скучно. Людям нужна острота, опасность, риск, а не игра в ленточки в метре над землёй.
– Хотите докажу? – тихо, но внушительно ответила я.
Преподаватель удивлённо вскинул бровь. Меня это не смутило.
– Через месяц презентую Вам первый номер, Вам и собранию жюри. Если это окажется провалом, я уйду из школы.
Заслуженный гимнаст оценивающе оглядел меня. Хмыкнул – высшее выражение его благородного презрения – и пожал плечом.
– Заметь, не я это предложил. На месяц ты свободна от общих занятий. Тренируйся сколько хочешь.
И, развернувшись, учитель гордо удалился.
Оттуда, от первых разбитых коленок, ноющих рук и болящих пальцев пошла моя привычка отрабатывать номера до упаду. По много-много часов в день, пока не поплывёт в глазах и не станут дрожать ноги. Потому что достичь успеха, превзойти старичков и мастеров можно было лишь подобным безумным упорством. За месяц я создала свой первый номер. Во время представления он поразил всех, кроме моего учителя. Тот смотрел на конкурентку, осмелившуюся превзойти его самого, с чистой ненавистью. Из школы всё же пришлось уйти, но собственный стиль был создан, и я могла двигаться с ним дальше, привычно борясь за своё имя и славу.
Следующей в комнату ворвалась песня волка. Зов крови, единственная семья, которую можно было назвать счастливой – волчья, – азарт погони и ночной вой на луну. Я лежал в пещере, уткнувшись носом в округлившейся бок волчицы, и довольно вдыхал её запах. Днём раньше я дрался с молодым волчком, решившим показать свои неокрепшие зубы, сегодня несколько часов носился по лесу в поисках дичи, но это всё было неважно. Мы жили, весна приближалась, и скоро вместе с капелью мир возродится вновь. А мы подарим стае новых охотников. Всё шло как должно, и это приятно грело сердце хищника.
Закончив охотничью песнь, я начала «Листая эпохи». Тут позволила себе немного отдохнуть от прошлого. Эта песня как никакая точно описывала нашу историю. Слова мне явно нашёптывало подсознание.
Мы были бы королями, ведьмами и палачами
И миры бы приказами нашими мы потрясали,
Но история вновь оживёт до детали мельчайшей
И нас сгубят всё те же слабости, что и раньше…
Как символично. Надеюсь, ему эти строчки ничего не навеют. Я бросила взгляд в сторону невидимого в темноте, но ощутимого сердцем принца и перешла к следующей.
Седьмая песня. Грустная, тягучая, вызывающая в душе благородную печаль. На припеве я взорвала комнату весёлым ритмом и, оборвав этот смех гитары, снова грустно побежала по струнам. Влад затаил дыхание – я чувствовала это так отчётливо, словно мы сидели рядом, прислонившись друг к другу плечами. Собственное пение напомнило мне длинную свободную жизнь композитора, в течение которой я совершенно дурацки скучала по нему, по его душе. В темноте возникло лицо – кучерявый мальчишка, скрипач, держащий свой инструмент так бережно, словно тот был единственным в мире. Может, и на эту-то простенькую скрипочку еле денег набрал? Столкнувшиеся взгляды, прорыв образов в голову, и я наконец понимаю, чего жаждал с самого рождению. Зло кусаю губы. Разве оно того стоило?
В голове промелькнула шальная мысль протянуть руку и коснуться принца. Я с трудом сдержалась. Магия музыки витала в комнате. Может, благодаря ей я пока не раскрыта?
Я запела о войне, одной из многих. О ребёнке, оставшемся в доме в одиночестве и изо всех сил сдерживающем слёзы при доносящихся снаружи звуках выстрелов. Под аккомпанемент собственного голоса вспомнила военное время.
– Почему ты решил вступить в наш отряд?
Я пожал плечами. Бросил взгляд за окно. Небо ещё было вполне себе мирное, но многие ощущали приближение чего-то ужасного. В газетах не переставали писать о возможной войне – будто специально накликивали.
– На службе мою подготовку отметили как превосходную, – ответил равнодушно. – Лучшие показатели по точности стрельбы, скорости сбора оружия, скрытности и ловкости. Не хочу, чтобы, если действительно начнутся бои, все эти навыки пали на первом же поле среди рядовой пехоты. Хочу быть полезным. Наибольшую пользу я принесу именно в отряде.
Сидящий за грубым столом мужчина сурово нахмурился. Я не дрогнув выдержал это молчаливое изучение. Кроме перечисленных преимуществ у меня были свои недостатки – не такая, как у большинства, физическая сила, юный возраст. Какое решение примет командир, угадать я не мог. Но и умирать пушечным мясом не собирался.
– Ты понимаешь, что в наших рядах тоже попадёшь и в бой, и на передовую? – спросил солдафон резко. – Задание может забросить тебя в самое сердце вражеского лагеря. Это тебе не курорт – наши бойцы мрут от любой оплошности.
Я кивнул. Хмыкнул про себя. Когда это меня останавливали сложности? Я привык прогрызать себе дорогу к выживанию.
– Так точно. Понимаю.
Командир бросил на меня заинтересованный взгляд и откинулся на спинку стула. Сцепил руки в замок.
– Завтра смотр. Если покажешь себя достойно, приму.
Я отдал честь, глядя на него с лёгкой, едва заметной полуулыбкой.
– Спасибо, товарищ командир.
Новые хлопки вернули меня в реальность. Кто-то в темноте слабо всхлипнул. Я подняла голову, вслушиваясь в окутанное молчанием место, где сидел Влад. А как развивалась твоя судьба, офицер прошлого? Интересно, как тебя занесло в командование?
Я затихла, несколько мгновений выжидая в молчании. К последней песне у меня было особое отношение. Она многое значила хотя бы потому, что именно её создание предшествовало нашей встрече в этом времени.
Я бы тебя не пустила ни в смерть, ни в вечность,
Тенью прилипнув, твоими пошла б следами
И, проскользнув незнакомыми городами,
Вновь улыбнулась тебе из толпы беспечно.
Я была уже не здесь. Мои ладони превращались в лепестки, тело становилось тоньше, длиннее, тянулось вверх, к солнцу. Я становилась розой, росшей в саду колдуна. Он не любил меня, я чувствовала, не любил и боялся, потому что вышла из-под контроля его чар, питалась своей магией, дышала своими планами. Потому что гордая душа, жившая внутри стебля, была неподвластна старому пройдохе.
Мне не хватило бы жизни тобой насладиться,
И я бы, рождаясь, искала тебя по эпохам,
Влюбляясь и в новое тело твоё, и в лица,