– Хорошо, – согласился я, а мама обняла меня, почесала за ухом, понюхала шею и поцеловала в макушку. И мне сразу расхотелось злиться, а внутри стало так тепло, как будто там наступило лето. Мама вытащила из холодильника яйца, разбила их о край большой железной миски, растопила в ковшике масло, насыпала муки и сахара. А я взбил все это блендером и залил половник теста в новенькую красную вафельницу. Первая порция подгорела и получилась совсем невкусной, зато остальные вафли вышли румяные и хрустящие. Мы поливали их сгущенкой и вареньем и ели руками без всяких вилок и ножей. И пили какао, и слушали нашу любимую песню Queen:
– Мама! – вопил я.
– У-у-у, – отвечала мама.
Мы так вопили, что в кухню прибежала Кошка и взволнованно на нас посмотрела. Типа: «У вас все в порядке? Вы вообще норм?» В общем, завтрак получился суперденьрожденческий. Потом позвонил папа:
– С днем рождения, старичок! – сказал он голосом Дональда Дака.
– Ты пойдешь с нами в ледяную пещеру?
– Конечно, мы все вместе пойдем.
Я издал вопль радости. Мама вздрогнула и попросила дать ей папу. Они еще о чем-то поговорили, и мы стали собираться. План был такой: сначала мы втроем сходим в ледяную пещеру (втроем, потому что все-таки они меня родили), а потом все вместе, с Максом, Девицей и бабушкой, пойдем куда-нибудь есть пиццу.
С папой мы встречались у выхода из метро. Папа опаздывал, а мама злилась. Она несколько раз позвонила папе – совсем как ей бабушка, – но он не взял трубку. Наконец, появился папа: он поднял меня на руки и немного покрутил в воздухе. А потом приобнял маму и поздравил ее с моим днем рождения. Мама с укором на него посмотрела, но, кажется, злилась уже не так сильно.
– Пожалуйста, не ссорьтесь, – попросил я. – Хотя бы в мой день рождения.
– А кто ссорится? – уточнил папа.
– Мы не ссоримся, Морковкин, все в порядке.
И мы пошли в парк, где находилась ледяная пещера. Погода была прекрасная, и, наверное, поэтому в парк решили пойти все жители города. Чтобы попасть в пещеру, нам пришлось пробираться через толпы людей. А когда мы пришли, оказалось, что там а) двухчасовой перерыв, б) всем посетителям нужно не только купить билеты, но заплатить за пледы и шапочки от вшей. Мама выпучила глаза:
– Вы шутите?!
– Правила есть правила, – развела руками кассирша.
– То есть помимо дорогущих билетов я должна купить плед и шапку от вшей? Просто дикость какая-то.
– Девушка, вы будете брать билеты? – устало спросила кассирша.
Тогда папа аккуратно отодвинул маму от окошечка и купил нам билеты, пледы и шапочки.
– Что будем делать? – спросил я и погладил маму по руке, чтобы она не волновалась.
– Предлагаю съесть мороженое. Кто за? – сказал папа. Мы с папой подняли руки, а мама сказала, что лучше выпьет кофе.
Так как у меня все-таки был день рождения, мне разрешили съесть целых два мороженых: одно ядовито-зеленое, а другое – со вкусом маршмеллоу. Наконец два часа прошли, и мы вернулись в пещеру. Папа достал антившивые шапочки и выдал нам с мамой пледы. Мама с папой выглядели глупее некуда, и я, наверное, тоже. Мама расхохоталась:
– Какие же мы идиоты.
– Проходите, пожалуйста, – весело сказала девушка у входа и открыла нам дверь, похожую на вход в бункер. Изнутри пещера напоминала огромный холодильник с гигантскими глыбами льда, и пахло в ней так, как будто что-то стухло. Мама с папой растерянно переглянулись.
– Чертики-бортики, – сказал я.
У входа на стене была надпись: «Возможность совершить путешествие в мир снега и льда и ощутить силу и величие природы Севера».
– Мы только выбрались из мира снега и льда. Не то чтобы я успела соскучиться, – вздохнула мама.
Рядом экскурсовод говорила туристам: «Авторов проекта вдохновил сложный процесс формирования пещер и их глубокая история. Чтобы получить ледяной рельеф площадью в семьсот пятьдесят квадратных метров, было заморожено около семидесяти тонн воды на четырнадцати километрах изогнутых металлических труб».
– Семьдесят тонн воды! Мам, ты слышала? – я запрыгал, держась за мамин локоть.
– Морковкин, не тяни меня. Ты не обидишься, если я пойду на улицу и подожду вас там?
Я решил не обижаться, поэтому мама ушла, а мы с папой отправились смотреть на ледяные глыбы, похожие на гигантские кривые зубы.
– Может, тоже пойдем? – предложил папа.
– Ну ладно, – разочарованно согласился я.
– Ну что, ты доволен?
– Если честно, я представлял себе все не так. Думал, тут будет как в «Ледниковом периоде».
– Ладно, забей. В следующий раз придумаем что-нибудь получше.
После пещеры мы отправились в пиццерию, которую выбрал папа. Там нас уже поджидали бабушка и Девица – в этот день волосы у нее были фиолетовые. Бабушка и Девица сидели по разным сторонам стола, как будто не были знакомы. Девица смотрела в телефон, а бабушка, поджав губы, сверлила взглядом меню – как будто оно было написано так же непонятно, как стихи Тютчева.
– Наконец-то! – хором сказали они, когда мы вошли.
А потом папа и Девица подарили мне айпад. И мы заказали пиццу. Мне – «Маргариту», маме – ветчину и грибы, папе – пепперони, Девице – вегетарианскую, а бабушке – четыре сыра. Папа попросил, чтобы нам принесли бутылку вина, а мне колу, и бабушка с мамой были не против. А потом пришел Макс. Так как бабушка, Девица и даже папа (на экскурсии не считается) видели его первый раз, всем пришлось перезнакомиться.
– С днем рождения, – сказал Макс и протянул мне бумажный пакет с чем-то тяжелым внутри. Внутри оказалась толстенная книга – «Лучшие фотографы XX века».
Когда день рождения закончился и пора было прощаться, Девица сказала:
– Марчелло, ты доволен?
– Еще как!
– high five.
Она подставила мне ладонь для хлопка, я дал пять, и на руке у Девицы звякнул браслет с кучей бусин и висюлек. Дома мама сложила подарки на стол, а я забрался в постель с книжкой, которую мне подарил Макс. Тут были все: Гарри Виногранд, Хельмут Ньютон, Анри Картье-Брессон, Андре Кертиш… Листая страницы, я уткнулся в фотографию огромного кукурузного поля где-то в Мексике. Посреди зарослей кукурузы стоял маленький мальчик в полосатой футболке и внимательно смотрел в объектив. Под фотографией была подпись:
Хосе Мария Дельгадо. «Кукурузное поле». Июль 1972 года.
Я почувствовал, как по телу бегут мурашки, а волосы на руках встают дыбом. На соседней странице я увидел фотопортрет мужчины с усами. Взгляд у него был какой-то хитрый, а волосы длинные и кудрявые. Под фотографией был короткий текст:
Дельгадо Хосе Мария (1945–1980) – мексиканский фотограф, обладатель множества премий и наград, в том числе премии Ad Astra. Снимал преимущественно репортажи и портреты местных жителей. Особенно знаменита его серия с фотографиями кукурузных полей. Дельгадо с детства обожал кукурузу и даже назвал своего единственного сына в ее честь – Маис. В декабре 1980 года фотограф трагически погиб на съемках во время схода снежной лавины в Кордильерах.
Получается, несчастный Хосе Мария умер еще до маминого рождения, в полном расцвете сил. В книге было напечатано несколько фотографий, которые Дельгадо сделал прямо перед смертью: оказалось, что в Кордильерах очень красиво.
Я достал блокнот, вычеркнул Хосе Марию из списка и погасил свет. Столько времени потратил на расследование – и все впустую.
Может, это вообще неважно?
Может, взрослым вообще не нужны папы?
Может, человек с фотоаппаратом не мой дедушка?
Может, он вообще одолжил камеру у кого-то другого?
Может, я так никогда и не узнаю ответ?
В этот момент за окном пронесся поезд и прокричал что-то очень похожее на: «Может, и так!».
Глава 22. Мы с мамой собираемся в путешествие
На весенние каникулы мама решила отправиться в путешествие.
– А куда мы поедем?
– В Голландию – страну тюльпанов, велосипедов и мельниц.
– Ну вот. Снова не в Уналашку…
– Вообще-то мог бы и обрадоваться.
– А Макс поедет с нами? – на всякий случай уточнил я.
– Нет, Морковкин, это наш с тобой персональный отпуск. Только ты и я.
– А вы не будете друг по другу скучать?
– Мы едем всего на неделю.
Честно говоря, я был бы не против, если бы Макс поехал с нами. Во-первых, потому что он слушает то, что я ему рассказываю, в отличие от мамы, которая все пропускает мимо ушей. Во-вторых, потому что мама дико боится летать. На вопрос почему, она отвечает: «Просто я аэрофоб». Аэрофобы – это люди, которые не переносят самолеты. Я прочитал в «Википедии», что обычно аэрофобия появляется у взрослых после двадцати пяти лет и ею страдают пятнадцать процентов всех взрослых. Иногда, чтобы не нервничать, она выпивает специальное лекарство. Но действует оно странно: как только мы садимся на свои места, мама засыпает. А стоит самолету вырулить на взлетную полосу – просыпается. После этого весь полет мама вжимается спиной в кресло, а рукой в мою ногу. Руки у нее при этом потеют, поэтому прилетаю я в абсолютно мокрых штанах. Однажды я сказал ей об этом.
– Ничего страшного, потерпишь. Когда тебе был год, ты однажды обкакал в самолете меня, папу и тетеньку, которая сидела рядом с нами. И ничего, долетели как-то.
Что на это ответишь? Хотя все-таки странно сравнивать взрослого человека и младенца в памперсе.
В этот раз все было как обычно. Мама нервничала, а я слонялся без дела и хотел, чтобы мы побыстрее уехали.
– Мам?
– М-м…
– Мама?
– М-м…
– Мамочка?
– Что?!
– Что мне поделать?
– Займись чем-нибудь.
– Я не знаю чем.
– Если ты намекаешь на то, что хочешь поиграть в айпад, то да, можно. Только дай мне спокойно собраться.
В такие моменты у нее можно попросить что угодно: шанс, что она разрешит, – сто процентов. Но играть я не собирался. Я открыл Apple Music и нашел альбом Pink Floyd “The Wall”. А потом надел наушники и включил песню “Hey You”. Песня оказалась красивая, но немного тревожная. Я открыл почту и написал ответ Жан-Пьеру.