На лице бригадира выразилось восхищение проницательностью шефа.
— Ладно, Сережа, иди.
— За этим — следить продолжать?
— Конечно, родной, конечно, и осторожно, дорогой, осторожно.
17
— Сойдем здесь.
— Здесь так здесь.
— Так просто ближе, — пояснила Светлана, выходя из трамвая. Никите было все равно, и он не считал нужным это скрывать.
— Ты понимаешь, мама заболела, сегодня ее очередь вообще-то. Но как тут откажешь, и перенести нельзя.
Любой другой человек спросил бы, что «перенести нельзя». Никита спросил:
— Что с ней?
— С мамой? Грипп. А может, просто простуда.
— Лучше, если просто простуда.
Они шли в сторону от Шаболовки через редкий парк, сквозь деревья которого виднелась мощная каменная стена. Архитектурный памятник, без воодушевления понял Никита. За время их свиданий образованная спутница продемонстрировала ему все основные жемчужины столичного зодчества, и Коломенское, и Архангельское, и Кусково. Светлана была не просто инициатором культуртрегерских прогулок, она брала к тому же на себя роль гида. Много и интересно рассказывала. Никита молча и неутомимо слушал. Из всех московских достопримечательностей он узнал только бой курантов на Спасской башне, абрис зубчатой стены и потеки вечного снега на вершинах Исторического музея.
Почувствовав, до какой степени чист доставшийся ей лист, Светлана распоясалась. Общаясь с друзьями своего отца, она чувствовала свою археологическую ущербность, может, и в литературу современную кинулась в знак протеста. Теперь, во время бесконечных прогулок по московским мостовым, она говорила, не переставая удивляться тому, сколько разнообразных сведений засело у нее в голове.
— Знаешь, почему это здание имеет такой фасад?
Никита отрицательно качал головой и тут же узнавал, что в свое время на подпись Сталину попали два проекта гостиницы «Москва» (вот этой, посмотри), и он из своеобразной тиранской ехидности (а не по ошибке, как считали) подмахнул оба. Долго мучались архитекторы над тем, как быть, пока не решили воплотить оба проекта.
В обществе своих друзей Светлана не посмела бы выступить с этой банальной байкой. Никита же выслушивал ее хоть и без восторженных возгласов, но с полным вниманием.
— А там, под крышей, видишь лепнину фривольного содержания? Знаешь, почему это?
Даже не дожидаясь соответствующего кивка, сообщала она Никите, что в начале века был здесь фешенебельный публичный дом. Многие известные люди бывали здесь. И Куприн… — поймав взгляд спутника, она прерывала перечисление.
— В этой церкви венчался Пушкин, а в этой крестили Суворова.
Никита внимательно осматривал и ту, и другую.
В таком режиме был проведен не один десяток человеко-часов, и, когда Светлана от трамвайной остановки направилась к архитектурной стене, Никита не испытал никаких эмоций. Тайной его целью было выведать что-либо об отце спутницы, но ломиться к этим сведениям напрямую он боялся. Боялся спугнуть «сестрицу». Курочка по зернышку клюет, говаривала его матушка, и он решил взять на вооружение этот принцип. Он рассчитывал собрать нужную информацию, сметая мусор оговорок с гранита ее рассказов на монументальные темы.
— Знаешь, что это за монастырь?
После Новодевичьего и многих других Никите было все равно.
Вошли. Пасмурно, тихо, обжито.
— Сюда, когда взорвали храм Христа Спасителя, привезли часть фресок.
Осень была осенью даже в монастыре.
В полном молчании они пересекли осеннюю территорию, завернув на несколько слов к знаменитому некрополю, вышли к общедоступному кладбищу. Миновав невзрачную, но действующую церквушку, они углубились в места захоронения.
Никита обратил внимание, что кладбище чем-то отличается от некрополя, хотел было об этом подумать, но решил не отвлекаться. Если он даже и поймет что-то, что это ему даст? Но Светлана заставила его думать в этом направлении.
— Послушай, тебя не поражает разительный контраст?
— Что?
— Между тем, что мы видели, и тем, что видим. Там благолепие, в некрополе, и, главное, неподвижность, а здесь теснота, как в трамвае, правда?
— Правда, — честно согласился Никита, хотя ему не показалось, что он понял, о чем идет речь. Людей на кладбище было совсем немного. Вон за деревьями кто-то мелькает, больше никого.
— Даже после смерти продолжается суета.
— Н-да.
— Людей слишком много. Слишком много людей. Это основная идея моего папы. Немного безумная, может быть, даже не немного, но идея, правда?
— Конечно.
Кладбище резко шло под уклон, торопливо спускаясь к шумящей внизу речке. Приходилось петлять по узким тропкам, протискиваться между почти слипшимися оградами. Получалось нечто похожее на адский слалом. Услышав слово «папа», Никита на мгновение потерял бдительность и поскользнулся на стопке кленовых листьев. Ловя равновесие, он схватился за ограду и разодрал ладонь ржавой железкой.
Хлынула кровища.
— Платок, — крикнула Светлана при виде этого зрелища. Глаза у нее блестели. Она извлекла из кармана что-то скомканное и розовое.
— Нет, — сказал Никита и вытащил здоровой во всех отношениях рукой свой платок, белоснежный, благоухающий стерильностью.
— Лучше моим.
— Пожалуй.
Светлана спрятала свою тряпицу и осторожно взялась пальцами за носительницу раны. Кровь капала.
— Нужна дезинфекция, — заявила учительница, к чему-то примериваясь прищуренным глазом.
— Мне говорили, что достаточно помочиться на рану.
— Да?! Ну и как, ты себе представляешь, я буду все это проделывать, а?
— Не понял.
Светлана вздохнула.
— Пытаюсь шутить. Мы не будем мочиться, мы пойдем другим путем.
И она припала к ране губами.
Никита внимательно и сочувственно рассматривал чисто промытые волосы на затылке сестры и пытался понять, приятно ли ему действие ее губ и языка, и понять не мог.
— Ну вот и все, — облизываясь, сказала Светлана, — теперь мы с тобой одной крови, ты и я.
— Согласен.
— Давай платок.
Сделав все, что нужно, она объявила:
— Теперь ее подними, чтобы кровь не приливала. И пошли дальше.
Без дополнительных приключений они спустились к широкому мутному ручью.
— Как эта речка называется? — спросил Никита с занесенною рукой.
— Ты уж совсем, спроси тогда, как называется это бревно или эта автопокрышка. Никак, просто они помогут нам перебраться на другой берег.
Никита сосредоточенно кивнул.
— Однако как тебя проняло московское краеведение. Я специально для тебя отыщу название этой клоаки.
— Спасибо.
— Что спасибо? Нам на тот берег. Может, на ручках меня отнесешь, или за рану опасаешься?
— Нет, — Никита серьезно покачал головой, — я могу оступиться, если понесу тебя, и мы оба свалимся в грязную воду.
— Прагматик. Ладно, давай будем прыгать.
Они благополучно, с бревна на валун, с валуна на камеру, форсировали ручей и начали подниматься вверх по узкой тропке меж высохших репейников к высокой стене из цементных щитов.
— Мы сильно сократили путь?
— А ты устал?
— Нет. Я устаю очень редко.
— Очень ценное в мужчине качество, — засмеялась Светлана, — нам теперь туда, уже совсем близко.
Пройдя метров пятьдесят вдоль стены, они оказались возле отверстия, стыдливо и ненадежно прикрытого досками.
— Нам сюда?
— Сюда.
— А к кому мы идем, Света?
— Как к кому? Разве я не сказала? К моему отцу.
18
— Руслик, хочешь я тебя развлеку?
Они сидели в полупустом поезде пригородной электрички. Руслан глядел в темнеющее окно на вечерние, а поэтому особенно печальные пригороды.
Денис возился со своей записной книжкой. Пробегал туда и обратно по ее страницам, что-то отчеркивал, помечал. Для него блокнот был куда занимательнее пейзажа.
— Руслик, а Руслик.
— Отстань.
— Смотри, это называется занимательная статистика.
— Что это? — спросил грустящий, бросив взгляд на испещренные страницы.
— Сводная таблица.
— Не хочу. Скучно.
— Может быть, даже тошно?
— Может быть.
Денис захихикал.
— Понимаешь, я подсчитал не только количество, простое количество собак, которых, вернее, от которых мы освободили наш родной мегаполис, но и то, каких именно пород были эти отвратные твари.
Руслан оторвался, более-менее, от созерцания печальных окраин.
— Что там у тебя?
Денис прижал блокнот внутренностями к груди.
— Погоди, нечестно, если ты бесплатно воспользуешься плодами моей умственной работы.
Руслан потянулся к нагрудному карману джинсовой куртки.
— Сколько?
— Дурак! Не в этом смысле. Я тебя развлеку и хочу, чтобы ты взамен развлек меня.
— Тебе что, станцевать?
— Этого, пожалуйста, не надо, я видел, как ты танцуешь, поэтому — не надо. Я другое имел в виду.
— Так объясни.
— Чего тут объяснять, просто отвечай на вопросы. К примеру и для начала угадай, какой породы собачек мы умертвили больше всего.
Руслан отвернулся к окну, но было видно, что он думает над ответом.
— Давай, Руслик, давай. Задание не самое сложное. Ты всех их видел в прорези своего прицела. Напрягись, сопоставь, какие очертания маячили перед твоим глазом чаще всего. Мы проверим, был ли ты холодным исполнителем, или в твоем сердце отзывался скорбным ударом каждый точный выстрел, убийственно точный выстрел.
— По-моему, больше всего было доберманов.
Денис хлопнул книжицею по колену.
— Почти угадал.
— Почти?
— Да. Но ты не должен себя винить, твоей ошибке есть объяснение. В моем вопросе был подвох. Больше всего мы устранили зверей лишенных породы — семнадцать. Дворняг, метисов и прочих уродов. Очертания этого раздела размыты, это скопище и не воспринимается как что-то цельное. Сюда мы могли отнести и тех псов, чью породу мы просто не смогли распознать, понятно?
— А доберманы?
— Доберманы — порода, наоборот, с очень отчетливыми внешними очертаниями, ни с кем не спутаешь.