– Что-то я начинаю запутываться, поясните.
Сказал, а сам как ни в чем не бывало поперся дальше. Пояснения пришлось давать в болониевую спину.
– Он, Модест Анатольевич то есть, боялся, что у нас проведут референдум неправильно.
– Неправильный зададут вопрос?
– Да, нет. Это как раз мелочь. Как ни формулируй, смысл будет один: вы за Союз или против? Так вот Модест Анатольевич боялся, что у нас неправильно подсчитают ответы.
– Подтасуют?
Мы были под окнами кабинета, и я инстинктивно начал говорить тише, что заставило Леонида приостановиться и обернуться.
– Не без этого. Но и это не главное.
– Давайте, наконец, к главному. Уж очень заинтриговали.
– Главное, повторяю, как подсчитать. Модест Анатольевич боялся, что выведут одну большую общую цифру, допустим, 76 и 8 десятых процента, и объявят ее законом. Мол, подавляющее число граждан не хочет расчленения страны. Поэтому ничего менять не будем. Но националистические настроения цифрой не испугаешь, рост их продолжится, и через пару лет произойдет настоящий взрыв, страну разорвет в клочья. Там не только хохол с белорусом не обнимутся, там курянин на смолянина станет нож точить.
– Мрачная картина.
Представившееся внутреннему оку Леонида видение было так ужасно, что он прижался спиной к сосне.
– Но это при наихудшем варианте развития событий. Наиболее же вероятным Модест Анатольевич считал развал СССР по республиканским границам. Если бы вы слышали, как он костерил большевиков за это изобретение. Создавая СССР, они одновременно закладывали под него мину.
– И Модест Анатольевич придумал, как эту мину обезвредить?
– Вы сказали совершенно правильно, Леонид.
Зря я его похвалил, он самодовольно и бодро зашагал дальше. Я почти бежал за ним.
– Все гениальное просто. Надо на этом референдуме подсчитывать голоса не вообще, а по областям. А в республиках, где районное деление, по районам.
Леонид был как стрелою пронзен острейшею мыслью Модеста Анатольевича. Он замер прямо перед кустами, сквозь которые уже проглядывали развалины теплицы.
Я торопливо докончил свой рассказ:
– Все на самом деле элементарно. Москва объявляет свободу. Запад, ООН, НАТО и кто там у них еще есть жадно за это ухватываются и заранее признают итоги референдума этого легитимными. Украина хочет отделиться? Пускай отделяется, но только с теми гражданами и землями, которые действительно хотят за нею последовать в самостоятельное государственное плавание. Львов, Тернополь, Ивано-Франковск, Винница, Чернигов, может быть. Пусть Киев. Модест Анатольевич считал, уж не знаю почему, что за Львовом даже Ужгород не побежит, само собой, не говоря про Харьков, Донецк, Одессу, Крым и так далее. Есть риск получить на Волге самостийное татарское ханство? Да ради Бога! Почему татарам не иметь собственной страны? Равно как и узбекам, туркменам, таджикам, казахам. Но при этом Модест Анатольевич считал, что с Россией неизбежно останутся все северо-казахстанские области. Государственное тело новой России будет как бы окружено поясом астероидов, начиная с Калининграда, далее Тирасполь, Одесса, Крым, Аджария. Я могу что-то путать, ибо был увлечен этими геополитическими расчетами далеко не так сильно, как Модест Анатольевич. Кажется, что это слишком сложная конструкция? Его это не волновало. Он хотел достичь главного – чтобы максимальное число русских жило вместе. Разделенные народы – это народы несчастные. Взгляните на немцев, корейцев.
Леонид посмотрел по сторонам, как будто эти несчастные народы располагались тут неподалеку под кустами.
– Модест Анатольевич называл это игрой на опережение. Все эти Ландсбергисы собираются вести речь о расширении границ республиканского суверенитета, а им бах – получите полную независимость. Но на наших условиях! Ослепительная возможность обрести эту самую независимость заслонит споры о границах. Тем более какие могут быть споры при наличии у одной из сторон боеспособной армии, спецслужб, партаппарата и отсутствии всего этого у другой стороны.
– А вдруг Ландсбергисы откажутся?
– Модест Анатольевич считал, что это невозможно. Ведь за спиной у каждого из них конкурент, кто-то второй, и он, этот второй, не задумываясь пойдет на сговор даже с дьяволом, чтобы стать первым. Политики всех времен и всех стран одинаковы, любил говаривать Модест Анатольевич, и в этом я с ним согласен вполне. Я только никак не мог понять, почему он, зная цену этой публике, сам столь стремится ей уподобиться. Он был на многое готов ради того, чтобы стать участником сомнительных и бесплодных политических игр. Поверьте мне, у Модеста Анатольевича были более интересные, возвышенные и творческие варианты развития своей личности.
– Верю, – совершенно серьезно кивнул Леонид и начал раздвигать кусты, чтобы проникнуть в самый укромный уголок дачной территории.
Будь что будет, подумал я, собираясь шагнуть вслед за ним. Я действительно был готов на все.
Если он обнаружит мой тайник…
Я стал глядеть по сторонам, выбирая взглядом железяку.
9
Но нас остановил шум у ворот. Клаксон Вероникиного «форда». Никогда не думал, что смогу так обрадоваться появлению этой хамки.
– Это Вероника. Наверно, что-то случилось! – воскликнул я. – Пойдемте скорее.
Да, мой голос звучал слишком неестественно, моя радость от появления наследницы выглядела очень уж фальшивой, но мне в данный момент было все равно, как я выгляжу в глазах сторожа. Пусть он считает меня припадочным, пусть считает кем угодно, лишь бы убрался подальше от моей теплицы!
Леонид вдруг улыбнулся и сказал:
– Ладно, идемте.
Вероника не стала заезжать внутрь, оставила машину за воротами. Вид у нее был озабоченный, очень даже видно было, что у нее дела идут наперекосяк. На меня она смотрела зло, но нетрудно было догадаться, что злю ее в данный момент не я.
– Не появлялся?
Я еще не понял, о ком речь, а Леонид уже спросил у меня из-за плеча:
– Валерия Борисовича разыскиваете?
Вероника приопустила черные очки и поглядела на догадливого сторожа поверх них.
На веранду вышла Маруся.
– Чем заправить суп, вермишелью или картошкой?
– Я обшарила всю округу, перетряхнула все шалманы…
– Может, он уже уехал в Москву? – спросил Леонид, глядя на часы.
– Рановато. – Вероника тоже взглянула на хронометр. – Еще и двенадцати нет.
– Но ехать-то все равно надо, – усмехнулся сторож.
Вероника вернула очки на место. Вид у нее сделался совершенно неприступный.
– Да.
– Не захватите ли меня? Мне Валерий Борисович тоже нужен, ну прямо позарез.
Заявление это удивило Веронику и несказанно обрадовало меня. Я всерьез боялся, что Леонид прочно осядет на участке и будет медленно удушать меня своим присутствием, а я не выдержу, сорвусь, наделаю глупостей. В конце концов, шарахну его чем-нибудь по голове. Глядя себе под ноги, я мысленно умолял Веронику: «Возьми, возьми его!» Она что-то мысленно прикидывала, и ее можно понять, этот сторож кому угодно покажется подозрительным.
– Ладно, поехали.
Леонид расплылся в улыбке.
– Я только переоденусь.
– Да, неплохо бы.
Когда он через две минуты пробегал мимо веранды в сторону ворот, я заметил, что Маруся смотрит на него как-то необычно. Леонид тоже поймал ее взгляд и весело крикнул:
– А суп лучше заправить бульбой.
И странная парочка укатила.
– Что с тобой? – спросил я у Маруси на кухне. Она мне не нравилась последнее время. Было такое впечатление, что по временам она проваливается в какой-то психологический омут. Ничего вокруг себя не видит, ничего не слышит, потому что слишком прислушивается к себе. А что ей надиктовывает ее скрытая сущность, одному Богу известно. Понятно, что переживания прошедшей ночи не могли пройти бесследно, но я бы предпочел одну стандартную девичью истерику этим периодическим «уплываниям». Когда все это закончится, с нею придется поработать как следует.
– Что с тобой, Маруся?
– У него чужая одежда.
– У кого? Что ты имеешь в виду?
– У сторожа, у Лени чужая одежда.
– С чего ты решила?
– Видно же.
Отлично! То она тонет в тумане своих девичьих грез, то проявляет сверхнаблюдательность. И главное, невозможно проверить, права она или нет.
Впрочем, почему же невозможно?!
10
Вероника слишком хорошо водила машину. Это выражалось в основном в том, что она начисто игнорировала какие-либо правила дорожного движения, так что первые минуты совместного путешествия Леонид молчал, привыкая к новой для себя обстановке. Водители встречных машин и машин обгоняемых, заметив отчаянный гонщицкий нрав Вероникиного «форда», покорно уступали дорогу.
Из перелыгинских дебрей вылетели на Минку, и лихая водительница прервала молчание:
– Давайте-ка о чем-нибудь поговорим, глупо вот так немыми ехать.
Надо понимать, у сторожа имелось немало вопросов к дочке академика, и он не сразу выбрал, с чего начать.
– А скажите, зачем вам нужен Валерий Борисович?
Вероника хмыкнула и «съела» белый жигуленок.
– Чтобы набить ему морду.
– Понятно.
– А вам зачем?
– Мои планы…
– Знаешь, давай на «ты», а то дико как-то. Понимаешь, у меня так, если я не могу говорить человеку «ты», я предпочитаю с ним вообще не говорить.
– Понятно.
– «Понятно» да «понятно», очень понятливый, значит, да?
– А тебе часто приходится бить морду Валерию Борисовичу?
– А как заслужит, так и бью. Чрезвычайно необязательный человек. Если бы я могла без него обойтись, я бы без него обошлась, уж поверь мне. Алкоголизм, гигантское самомнение плюс сломанная карьера, которую он, кстати, сам себе сломал из-за своего самомнения и алкоголизма. Теперь изображает из себя художника, не пошедшего на компромисс с режимом. Он говорит, что «такие, как я, не продаются». А я ему – «таких, как ты, никто просто не покупает». Он меня тоже, я думаю, недолюбливает. Но деваться ему от меня некуда. Во-первых, родст