– Я понимаю, что вам тяжело, но тем не менее вынужден задать вам несколько вопросов.
Плечи Барсукова тряслись. Вид отцовского горя был столь вопиющим, что слова майора показались на этом фоне бестактностью. Надо было учитывать, правда, что человек при исполнении. Валерий Борисович, не знавший, кто такой этот человек с бородавкой на щеке, начал надувать щеки, собираясь, видимо, призвать Аникеева к более подобающему поведению. Вероника дернула его за рукав и шепотом на ухо объяснила, на кого он вознамерился напуститься. Валерий Борисович изменился в лице и, повалившись в кресло, опасливо затаился.
Барсуков продолжал глухо рыдать.
Аникеев ждал.
И все остальные ждали, чего он дождется. Кроме меня, вряд ли кто-то понимал, в насколько опасном месте остановился разговор, но интересно было всем. А кое-кому, возможно, и страшновато.
Майор деликатно покашлял в кулак, и опять пискнуло под ним плетеное кресло. Ситуация ему не нравилась. Ему не хотелось выглядеть жестокосердным, свирепым следователем, слишком это не в духе времени, но, с другой стороны, он не мог себе позволить выглядеть размазней.
Выручил его, что меня немало удивило, сторож Леня.
– Если хотите, товарищ майор, я помогу вам.
Аникеев холодно поглядел в его сторону.
– Вы готовы мне помочь, хотя я не высказал еще, в чем мое затруднение?
Леонид поднял выроненный Барсуковым стакан, поставил на стол и уселся на перила веранды.
– Поверьте, не так это трудно – догадаться, о чем вы хотите спросить Арсения Савельевича.
Аникеев совершенно справедливо счел это вмешательство наглостью, но не стал спешить с отповедью. Ну-ну, как бы говорил он.
– Дело в том, что вы, товарищ майор, утром сегодняшнего дня обнаружили труп Модеста Анатольевича именно в кабинете рядом с выпотрошенным сейфом, поэтому заявление Арсения Савельевича о том, что он обнаружил только сейф, но не тело, кажется вам подозрительным.
Майор ничего не стал возражать, и уж я-то этому не удивился.
Леонид, почувствовав, что ему дано право продолжать, продолжил:
– Я даю такое объяснение: Модеста Анатольевича убили не в кабинете.
– А где же? – это спросил Виталий Борисович.
– Об этом чуть позже. Тело было доставлено в кабинет с кортиком в сердце уже после того, как все заинтересованные лица успели попользоваться содержимым сейфа.
Эти слова произвели на присутствующих неприятное впечатление. Любой мог счесть себя попавшим под подозрение.
Майор единственный сохранил полное самообладание.
– Что значит «все заинтересованные лица»? Вы хотите сказать, что здесь имел место сговор нескольких лиц?
Леонид отрицательно покачал головой.
– Нет, пока я хочу сказать только одно, что, когда вскрывали сейф, Модест Анатольевич был еще жив.
Майор усмехнулся.
– Основываясь на каких сведениях, вы делаете такое уверенное заключение?
– Модест Анатольевич был убит кортиком адмирала Хорлина. Кортик этот Модест Анатольевич хранил в сейфе, он придавал большую ценность вещам, связанным с памятью адмирала. Он собирал оставшиеся от него вещи, он был готов даже платить за них. Иногда немалые деньги.
Произнося эти слова, Леонид смотрел на Валерия Борисовича. Тот сидел набычившись и катал грязным пальцем хлебный шарик по столу.
– Представить, что Модест Анатольевич собственноручно отдает кому-то этот кортик, невозможно. Он только накануне приобрел его.
Майор опять усмехнулся.
– Вы и об этом осведомлены? Может быть, поделитесь с нами источником такой редкостной информации?
– Обязательно поделюсь, но чуть позже. Закончу сначала мысль. Так вот, мне так же трудно представить, что кому-то удалось бы вскрыть сейф в присутствии хозяина. Значит, что? Значит, Модеста Анатольевича не было в кабинете, когда воровали кортик. Он пребывал где-то в других помещениях дома.
Я сидел все так же неподвижно. В каком-то смысле мне было даже любопытно, догадается ли этот парень про туалет. А может, он все видел собственными глазами, подсмотрел? Но как?!
– Не скажете, в каких именно?
– Скажу, товарищ майор.
– Попозже, да? – ехидно поинтересовался Аникеев. – Что-то слишком много вы откладываете на потом.
Леонид вздохнул.
– Я и сам еще не во всем разобрался. Какие-то открытия делаются прямо по ходу рассуждений.
– Пускай не все еще ясно, но картину, хотя бы в общих чертах, мы уже можем обрисовать.
Сказав это, майор обвел пленников веранды тяжелым взглядом.
– Модест Анатольевич непонятно зачем спустился вниз из своего кабинета. В этот момент кто-то пробрался к нему, вскрыл сейф, так же спустился вниз, нашел место, где почему-то считал нужным спрятаться хозяин, и убил его. В тот момент, когда происходило убийство, Арсений Савельевич Барсуков успел пробраться наверх, схватить тетрадь и незамеченным вернуться в комнату. Дементий Дементьевич…
Ну, наконец-то и до меня дошло дело!
Все меня заметили, все обратили на меня свои взоры, я физически ощутил их неприятную тяжесть.
– …не мог сразу выглянуть на шум, доносившийся из коридора. Он следил за мужчиной, который подглядывал в окно комнаты, чем занимается младшая дочь Модеста Анатольевича. Когда Дементий Дементьевич выглянул в коридор, он уже ничего интересного не увидел. Убийца удалился. По словам Дементия Дементьевича, удалился в сторону кухни и глухой веранды. Я правильно излагаю?
Мне оставалось только кивнуть. Даже невооруженным глазом было видно, что в нарисованной схеме именно моя роль выглядит наименее убедительной. С Барсукова, по всей видимости, подозрение снято, а я, убогий, пытаюсь своими рассказами про план спасения СССР все свалить на американца, неизвестно куда подевавшегося. Черт побери, да я ведь с первой минуты знакомства не понравился этому майору. По горячим следам он меня не застукал, так хочет дожать логикой. Я не знал, какой способ защиты применить и надо ли вообще мне сейчас показывать, что я понимаю, будто атакован.
В момент сильнейшего смятения мне пришли на помощь с той стороны, откуда я не ждал. Вдруг как резаный завопил Валерий Борисович. Так неожиданно и так громко, что даже Барсуков выпал из состояния мертвой прострации, отнял ладони от лица и открыл красные безумные глаза.
Вероника, наоборот, схватилась за свое лицо.
Младший брат горестно и грустно усмехнулся.
– Да, это я продал кортик Модеске! Вчера вечером. Не могу знать, для чего ему надобились все эти погоны, пуговицы, планшеты, фуражки, может, Модеска и правда хотел сделать дом-музей, мне до этого дела не было. Я продал, и все, но больше его не видел и ничего больше не знаю. И пойду сейчас спать.
На майора эта истерика не произвела особого впечатления. Он сказал:
– Вы должны будете еще остаться на некоторое время. У меня есть еще к вам вопросы.
Валерий Борисович сник так же мгновенно, как и вспыхнул. Повалился в кресло и начал тихо хныкать, две большие торопливые слезы прокатились по небритым щекам и разбились на грязных отворотах пиджака.
Я тихо злорадствовал. Майор, уже начинавший гордиться тем, как ловко он сплел против меня сеть косвенных доказательств, вынужден теперь разбираться с пьяными истериками и новыми фактами.
– Первый вопрос будет такой. Модест Анатольевич, получив от вас кортик, запер его в сейф?
Валерий Борисович прохрюкал что-то в подтверждение.
Майор, почувствовав слабину в собеседнике, перешел к самому обыкновенному напору.
– По-моему, вы не все нам говорите.
Валерий Борисович рыдал не хуже Барсукова. Брат и племянница смотрели на него с выражением, которое даже и омерзением назвать нельзя. И тут в голове у меня что-то провернулось. Ну конечно же, сговор был! В сговоре этом состояли члены замечательной семейки. Как просто! Академик им мешал по многим причинам, и решено было его на тайном семейном совете ликвидировать. Только господа хитрые в одном явно просчитались: умышляя что-то серьезное, никогда не привлекай алкоголика.
Майор соображал не хуже меня, он тоже учуял, где находится слабое место, и продолжил наносить в него свои прямолинейные, но, кажется, не бесполезные удары.
– Не в ваших интересах запираться. Рассказывайте! Ведь все равно придется! Так или иначе!
Поэт всхлипывал, пускал сопливые пузыри, чувствовалось – вот-вот рухнет.
– Давайте я помогу Валерию Борисовичу.
Это снова белорусский сторож. Спрыгнул с перил, оправляет слишком плотный брючный пояс.
– Не думаю, что вам следует вмешиваться!
– Извините, товарищ майор, но вы и сами бы попросили меня вмешаться, если бы знали, о чем идет речь.
Аникеев ничего не сказал. А Леонид широко и самодовольно улыбнулся. Так улыбаются в предвкушении успеха. Поглядим.
– Я сейчас, как мне кажется, смогу привести сюда человека, который подтвердит вам, что в самом плохом Валерия Борисовича подозревать не надо. Он человек со слабостями…
– Хватит лекций! – грубо оборвал его майор.
Леонид приложил руку к сердцу, мол, понял вас, и быстренько направился в дом.
Ах ты гадина!
Вот он кого имел в виду.
Вычислил!
Я вскочил, сел, опять вскочил. Майор смотрел на меня с нескрываемым интересом. Но мне было все равно, какое я теперь уже произвожу впечатление.
Теперь уж точно все равно.
Пусть он попробует сначала разбудить Марусю.
Из коридора раздался звук шагов.
Голоса.
Разбудил?!
Нечего и говорить, что все взгляды были обращены к двери и все рты открыты в ожидании чуда.
И чудо произошло.
Из коридорной тьмы появились двое.
Леонид и Фил.
Американец щурился, вид имел предельно помятый, на ногах стоял с трудом. Я находился от него на расстоянии четырех метров, но даже до меня доходила волна тяжелейшего, кисло-мерзкого перегара.
Белорус сиял. Очень был доволен собой и развитием событий. Впрочем, меня устраивал результат его усилий. Но я молчал, по спине продолжал бежать пот предыдущих ужасов.
Молчали и другие, появление Фила все же было слишком неожиданным. Молчание разрядил сам арканзасский издатель: