– Алкоголизмус – ноу!
Валерий Борисович смотрел на него, как мог бы смотреть на отпрыска-урода. Сквозь слезы, но с любовью.
Следующим заговорившим был, что удивило меня не меньше, чем явление американца, младший брат.
– Как вы догадались, что он на веранде?!
Сторож продолжал сиять.
– По вашим штанам.
– Штанам?
– И рукам. Я всего лишь полчаса назад видел, как вы мыли руки после того, как застирали брюки, испачканные на коленях. Сказать по правде, я должен был бы сообразить пораньше, но, видимо, озарения являются, когда захотят.
Виталий Борисович поглядел на свои брюки, на свои руки, теперь-то они были чистыми и сухими.
– Кстати, благодаря вам я набрел и на главную разгадку.
Журналист усмехнулся, вряд ли полыценно:
– Что вы говорите?
В этот момент очнулся наконец майор. Вид у него был отнюдь не победоносный. Он категорически не понимал, что происходит.
– Так, – сказал он. – Посадите товарища.
Вероника бросилась помогать Леониду. Ее кипучая натура требовала деятельности, она не могла сидеть и молчать весь вечер.
Фил усаживался долго, потому что по дороге хотел объяснить, что он не является «товарищем», но желал бы, чтобы его считали «другом».
– Он что, так и провалялся там, на той веранде, все это время, и мы его просто не заметили? – сам себе задал вопрос майор, потому что спрашивать о чем-либо американца было пока бесполезно.
Усевшись наконец за стол, Фил сразу же забыл свою выстраданную мысль о вреде беспробудного пьянства и потянул руки к бутылке.
– Алкоголизмус – ноу! – напомнила ему Вероника.
Он согласился и даже развил тему:
– Алкоголизмус анд наркоманиэн.
– Дурак! – обиделась Вероника.
– Так, – повторил майор Аникеев, и тон его теперь был самым решительным. – Я хотел бы как-то подразобраться в том, что тут происходит.
– И начинания, вознесшиеся гордо, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия, – страдальчески заявил Валерий Борисович.
Виталий Борисович только вздохнул.
Вид Леонида выражал полную готовность поделиться сведениями.
– Говорите, раз собрались говорить.
– Да, товарищ майор, так принято поступать, но есть одно обстоятельство…
– По-моему, их тут тысячи, этих обстоятельств, – пробурчал Аникеев. – В чем, наконец, дело?
– Мне нужно переодеться.
Не только майору показалось, что над ним издеваются. Валерий Борисович выругался, неразборчиво, но скорей всего грязно. Вероника откинулась в кресле, отводя руку с сигаретой. Барсуков вздохнул-всхлипнул, наверно, ему показалось, что в этом мире установилась абсолютная власть абсурда.
– Причем должен сказать, что для того, чтобы переодеться, мне еще нужен помощник.
– Вы что, принц крови? – поинтересовался Виталий Борисович.
У майора наверняка была более грубая версия, но он удержался от ее озвучивания. Он только спросил:
– И кого бы вы желали получить в напарники?
– Женю Шевякова.
Однако что-то затевается.
– Дело в том, что мы обменялись одеждой, мне необходимо было наведаться в город, в приличные места, мои резиновые сапоги и синяя кепка не подходили для этой цели. Женя любезно одолжил мне свои брюки и пиджак, но я плотнее от природы, мне тесно в его штанах. Натирает вот здесь, и здесь давит, сил нет. Подлинная пытка. Теперь я бы хотел восстановить статус кво.
Объяснение было вроде бы убедительным, но ощущение странности от заявления белоруса все равно осталось.
Майор неуверенно кивнул.
Молчаливый аспирант Шевяков встал и меланхолически последовал за своим другом.
Нет, определенно, парень Леня что-то придумал.
Я приподнялся, еще не зная, каким образом буду сигнализировать майору, чтобы он проявил бдительность, но вовремя понял, что это не нужно.
– Семченко, – сказал Аникеев, и молчаливый помощник, сидевший молча рядом с Шевяковым, направился следом за парочкой игроков в переодевание. С большим удовольствием и более острым пониманием важности момента выполнил бы работу подсматривающего я сам. Но предложить себя было немыслимо. Я был убежден, что сейчас идет в тишине сторожки торопливое перепрятывание моего заветного камня, а я обязан сидеть за столом в обществе совершенно несимпатичных мне людей и абсолютно ненужной водки.
Глазами я смотрел в сторону сторожки, а остальными чувствами в сторону Марусиной комнаты. В любую секунду можно было ждать ее появления и, значит, катастрофы.
Майор продолжал держать меня в поле своего непрерывно исследующего внимания. Что, наконец, ему от меня надо?! Он продолжает подозревать меня, но в чем?! В том, что я убил? Но тогда мне жаль майора. По-моему, давно пора уже ему почуять, что заниматься надо кем-то другим. Не изводить отвлеченными беседами меня, не рыться в уфологическом прошлом Модеста Анатольевича, а присмотреться повнимательнее ко всем этим родственничкам.
– Что-то задерживается наш Леня, – сказал я, исключительно для того, чтобы что-нибудь сказать. Сказал и увидел, что майор Аникеев смотрит на меня как-то особенно загадочно.
– Про какого это Леню говорите? – спросил он загробным голосом. Ответила ему быстрая на реакцию Вероника:
– Как это про какого? Про нового сторожа Леонида Филина. Про того, который пошел сейчас переодеваться.
Аникеев закрыл глаза и потряс головой. Потом полистал свой блокнот.
– Нет там никакого Леонида Филина.
– Ни фига себе! – Это была реакция старшего брата.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил младший.
– Только то, что человек, отправившийся сейчас переодеваться, носит совсем другую фамилию. Утром я сам у него проверил документы. Документы его были в порядке. В документах значилась другая фамилия.
Вероника двумя кулаками ударила по столу. Подскочили рюмки и вилки.
– Я что-то все время чувствовала. Дура!
Все что-то чувствовали, мысленно усмехнулся я. Всем этот синеглазый усач казался подозрительным.
Аникеев резко встал.
– Семченко. А ну давай этого красавца сюда.
Семченко толкнул входную дверь.
Заперто. Оглянулся в сторону начальника, требуя новых указаний.
– Стучи, ломай!
Семченко был крупным парнем. Ударив по двери несколько раз тяжелым кулаком, он отступил на три шага, собираясь атаковать препятствие плечом. После первого удара дверь хрустнула, но не поддалась. Семченко стал отступать для повторной атаки.
А мне было весело, воистину безумный день, только пока не ясно, кто тут у нас Фигаро. Одно можно сказать, что майор все больше начинает походить на графа Альмавиву. Человек неглупый, но почему-то всеми обманутый. Вот окружал, окружал меня со всех сторон своими подкопами и окопами, а настоящий пинок получит с той стороны, откуда и помыслить не мог.
Семченке не удалось победить дверь, она сдалась. Открылась сама. И в ее проеме появился никому в этот момент не интересный Женя Шевяков.
– Не этого! – крикнул майор, сбегая по ступенькам веранды и лично направляясь к сторожке.
– Вот такого я бы никогда не могла себе подумать, – обалдело глядя по сторонам, заявила Вероника, имея в виду не поведение майора, но поведение Псевдолеонида.
– Вот это да! – с чувством ответил ей Валерий Борисович. Брат его молчал, задумчиво почесывая указательным пальцем переносицу.
Счастливее всех был Фил, он дремал.
Майор с Семченко ворвались внутрь жилища для сторожей, что-то перевернули там, в поисковом неистовстве обменялись матерными соображениями об отвратительности происходящего.
Шевяков за это время успел не торопясь вернуться в свое кресло на веранде и затаиться там. Вид у него был такой, словно он ждет с минуты на минуту больших неприятностей, но внутренне к ним готов. По моему ощущению, предчувствия не должны были его обмануть.
Майор и Семченко вышли из сторожки.
Смотреть на них было страшно. И интересно.
Семченко бросился к воротам, в надежде, что белорус не успел убежать слишком далеко.
– Ну что же, молодой человек, мне кажется, что вы просто обязаны объяснить, куда подевался ваш товарищ.
Шевяков молчал. Поглядывал на майора искоса и исподлобья и молчал.
– Так.
Дальше последовал приказ ничего не обнаружившему Семченке немедленно связаться с кем следует на предмет организации задержания молодого человека лет двадцати восьми. Особые приметы – вислые усы, синие глаза, грязные сапоги.
Семченко убежал к машине к аппарату спецсвязи.
Майор, делая по пути расслабляющие глубокие вдохи, поднялся по ступеням. Даже заставил себя сесть и сложить руки на коленях, хотя, как я понимаю, главным его желанием в этот момент было желание рвать и метать.
– Как я понимаю, вы со мной начали игру в молчанку, да, Шевяков?
– Я ничего не знаю, – медленно проговорил бывший сторож.
– Так-таки и ничего?! Ваш сообщник на ваших глазах исчезает из помещения площадью в двадцать пять квадратных метров, а вы ничего не знаете.
Сообщник! Это что, получается, банда сторожей? А Маруся? Маруся сообщница? Это ведь не Барсукова, а Шевякова она собиралась выгораживать, беря вину на себя. Странности в ее поведении я заметил всего несколько часов назад. Поверить, что она все эти два месяца меня искуснейшим образом дурачила, я не могу. Не из гордыни какой-нибудь глупой, просто порядок вещей в мире таков, что Маруси не вступают в хитроумнейшие заговоры со сторожами и аспирантами. Но, с другой стороны, сколько раз я видел их вместе за эти два месяца?!
Никогда мне так жгуче не хотелось побеседовать с моею загадочной дурехой, и никогда это не было так невозможно.
– Он переоделся, очень быстро, и выпрыгнул в заднее окно. Оно открывается, если отогнуть два гвоздя. А я одеваюсь медленно.
– И куда же он отправился?
Шевяков вздохнул.
– Этого я не могу вам сказать.
– Да-а?!
– Он сам вам расскажет.
Майору справедливо почудился оттенок вызова в словах аспиранта. Правда, в смысле слов он был, но его не было в тоне. Шевяков говорил так, как будто говорил правду.