Женщина угрюмо колупнула вилкой в тарелке, краем глаза следя, чтобы разрисовывающая обои дочь, заброшенная к бабушке на выходные, не натворила что-нибудь, что заставит старушку передумать.
— Флаг ему в руки, — от души пожелала гостья, не в первый раз выслушивающая хвалебные оды сыну маминой подруги.
— А высокий какой! Не то что твой бывший, — мама отмерила в воздухе максимально доступный рост, но поскольку сама до модели не дотягивала, идеал в её фантазиях тоже ограничился метром с кепкой.
— И где были мои глаза, когда я замуж выходила, — вполголоса проговорила героиня давно знакомую песню.
— И где были твои глазоньки, когда замуж выходила?! — не стала оригинальничать мама и повторила вопрос, который задавала всякий раз при встрече и который, если уж честно, не раз втайне задавала себе и её дочь. — А этот хорош же! Ну хорош! Глаза голубые, волосы густые, усы — во! — усы, как улов заправского рыбака, после каждого повторения истории стабильно росли. Сегодня их длина достигла размеров среднестатистической щуки. — А то гляди, помрёт мамка, внуков не повидав!
— А я тебе кто?! — возмущённо пискнула из комнаты имеющаяся в наличии внучка.
Но бабушки во всём мире известны умением стоять на своём:
— Значит, за вторым идти пора! — безапелляционно заключила она.
— Куда за ним идти? Где дают и по чём?
— А ты не ёрничай. Вон сестра третьего уже воспитывает, а ты чего ждёшь? Я дело предлагаю. Хороший мужик, вот как есть хороший! Ох, совпадение-то какое! — в дверь позвонили лишь на мгновение позже нужного, и минуту назад собирающаяся помирать молодая бабушка подхватилась с такой прытью, словно готовилась сдавать спринт.
Вошедший, как и полагается сыну маминой подруги, был усат и пузат; волосат тоже был, правда мама забыла уточнить, что растительность стройными рядами давно перемаршировала с макушки на руки и грудь, залихватски выглядывающую из полурасстёгнутой рубашки в лучших традициях любовных романов. Под мышкой идеал мужчины зажимал букет шикарных, хоть и не слишком свежих роз, а на пальце напоказ раскручивал брелок с оформленным стразами узнаваемым автомобильным логотипом.
— Сын маминой подруги, — представился он, протягивая сосватанной ему красотке сначала руку с брелком, а потом, сообразив, что перепутал, цветы.
Розы тяжело душно воняли, заставляя бежать чуть ли не в чистое поле, лишь бы продышаться свежим воздухом.
— Очень приятно. Неудачница, разведёнка с дурным характером и опаздывающая в клуб с полуголыми мужчинами алкоголичка, — соврала несостоявшаяся невеста на одном дыхании и, стараясь обойти благоухающий веник по широкой дуге, выскользнула из кухни, а там и из квартиры. — Спасибо, мам! Я пойду. До завтра!
Мамам свойственно оставаться недовольными.
Учишься в школе — учись, а не смотри на мальчиков. И не дай бог сблизиться с кем-то до той страшной границы, когда не хочется ночевать дома.
«Вот закончишь школу — делай что хочешь», — говорят они, но не предупреждают, что после школы есть ещё и институт, поступление в который не делает новоявленную студентку автоматически взрослой, а лишь заставляет маму перефразировать требование в «стукнет восемнадцать — делай что хочешь», а следом и «получишь красный диплом — делай что хочешь» («выйдешь замуж», «доживёшь до моих лет», «вот помру и…»). Но самое страшное начинается тогда, когда мама начинает задумываться о внуках. И, разумеется, послушная дочь тут же должна начать жаждать детей, а ежели она не жаждет их добровольно, приходится заставлять её жаждать. Потомство вне брака? Ужас какой! Срочно, срочно надо замуж, а то «мать в твоём возрасте двоих родила!». А как замуж-то, если всю жизнь, кроме учебников и репетиторов, ни с кем не общалась? Дети, как известно, он отличных оценок в дневнике не появляются и, как ни странно, от золотой медали или красного диплома тоже.
Но мама хочет. Значит надо. Не отставать же от идеальной по всем параметрам сестры!
И вот послушная девочка выходит замуж и рожает, чтобы познакомиться с главной фрустрацией в жизни: дети бабушкам нужны, исключительно чтобы баловать, а воспитывать и содержать их придётся самой.
Но и этого мало. Наигравшись с первым, бабушка скоренько начинает хотеть второго внука, а имеющегося спешит окрестить избалованным эгоистом. А поскольку к этому времени зятёк успел превратиться во врага народа, рекомендует сменить шило на мыло и сама ищет подходящую партию для дочери. Разумеется, среди тех вариантов, которые посчитала бы приемлемыми для себя лет двадцать назад.
Всё это бывшая послушная дочь собиралась высказать маме уже много-много раз. Но… Разве кто-то мешал ей думать своей головой? Родители на то и родители, чтобы заботиться о тебе куда больше, чем ты сам, иной раз норовя задушить вниманием и желанием сделать как лучше. Но все решения она до сих пор принимала сама. И, кажется, ни одно из них не стало правильным.
Она так и сидела на скамейке во дворе родительского дома, глядя, как мельтешат фигурки в квадрате света. Всё правильно, всё так, как у людей. Но чего же не хватает? Почему в груди пусто, а рука при малейшем испуге рефлекторно тянется к бедру, на котором отродясь не было кобуры? Это идеальная жизнь. О ней она всегда мечтала, ведь правда?
— Ну наконец-то! Я уж думал, что не найду тебя!
Тонкая, но крепкая ладонь сжала её плечо. Запах ромашки. Почему он кажется знакомым?
Женщина вырвалась и испуганно уставилась на высокого худого и лохматого, как котёнок после дождя мужчину, одетого не соответственно погоде, эпохе и требованиям общества. Она сделала шаг назад, готовясь нырнуть узкую улочку между домами, ведущую к заполненной людьми площади. Мало ли что взбредёт в голову этому психу?
— Простите, а вы кто?
— Эй, ты чего? Ты в порядке? Пойдём отсюда скорее, а то я уже волноваться начал. Пижма?
Женщина отступила ещё немного. Пока ещё медленно и не делая резких движений, но только пока.
— Меня не так зовут.
— Нет, тебя зовут именно так, и ты это знаешь. Ну же, посмотри на меня!
Незнакомец перепрыгнул скамью, чтобы схватить её за руку.
Не-Пижма завизжала, неуклюже отбиваясь от нападающего, и припустила к людям.
Странный мужчина не отставал.
— Вы в своём уме?! — Леонард дёргался в нитях заклинания, как марионетка, вызывая злорадную усмешку председателя, но, хоть и знал, что не сумеет разорвать магические путы, не сдавался. — Выпустите меня немедленно! Ювеналий, вы что творите?! Она не должна была идти туда одна!
Председатель якобы бессильно развёл руками, но на деле лишь наслаждался видом пленённого мальчишки, вынужденного кукольно повторить его жест.
— Увы, мой друг, мы с советом не можем считать вас объективным. Если ведьма околдовала…
— Слушай сюда, старикашка, — удивив не только привыкших к спокойному вежливому юнцу магов, но и самого себя, зло начал Леонард, — плевать я хотел на то, что ты там считаешь. Мне прекрасно известно, кто и почему хотел меня ограбить и, если ты не хочешь обсудить это здесь и сейчас, немедленно сними заклинание и открой эту сраную дверь!
Ленора недовольно сцепила руки: глупый, глупый мальчишка! Да, всё пошло немного не так, как они планировали, но открывать сразу все карты ни в коем случае нельзя! Не сейчас, когда из всех доказательств только брызжущий слюной потомок драконов, обиженный на то, что у него отобрали подружку! Нет, действовать нужно хитрее. Она переглянулась со старой Зинервой и та понимающе кивнула.
— Вынуждена прервать вас, господин председатель, — протолкалась она острыми локтями через прильнувших к проёму гостей. — Нам, разумеется, доставляет удовольствие наблюдать за пылающими страстью молодыми мужчинами, — старуха кокетливо погрозила Леонарду морщинистым пальцем, — но разве мы собрались здесь для этого? Позвольте сказать за всех, ведь все мы думаем об одном, но лишь я достаточно стара, чтобы не стесняться своих желаний. Мы хотим видеть, что происходит во время испытания. Ради этого развлечения мы все здесь собрались, а запертая дверь ничуть нас не радует.
Ювеналий пошевелил седыми бровями, как паук лапами, и нехотя процедил:
— И что же вы предлагаете, Зинерва?
Старуха каркающе рассмеялась и тут же закашлялась и постучала себя по груди, чтобы восстановить дыхание:
— Я предлагаю сущую безделицу. Volo videre.
— Да, и нам интересно!
— Или вы зря оторвали нас от дел? — зашумели любопытствующие, неудобно теснящиеся на высоких холодных ступеньках.
— Кто сумеет произнести заклинание? — поинтересовался Эмрис, кажется, вовсе не обращающий внимания на происходящее, тем не менее, занявший место в первых рядах.
— Боюсь, я немного подзабыл технику, — демонстративно морща лоб, председатель пошевелил в воздухе пальцами. — Нет, я не сумею вспомнить его, прошу прощения, господа. Придётся нам довольствоваться результатом испытания, а не наблюдать за его процессом.
— Тогда я могу, — чуть улыбнулся в бороду Эмрис. — Volo videre.
Походя, без эмоций и сложных пассов брошенные слова отразились от стен, упругим мячиком отлетели от пола, царапнули холодный тёмный камень, но не опали, как отшуршавшие листья, а стали громче, множась, набираясь сил, по кирпичику складывая заклинание в маленькое окошко посередине крепкой двери, отгораживающих зрителей от таинства. Окошко светилось магией, буравя дерево, разрезая ткань реальности и показывая скрытое.
По ту сторону властвовала магия. Древо считалось старым, обессилившим. И это действительно было так, ведь иначе маги не сумели бы заключить всесильное божество, пронизывающее миры, в одну единственную заколдованную комнату. Но воздух всё равно звенел от истинного, изначального волшебства. Как бы ни был силён совет, как бы умело не использовал дар, который, если уж быть до конца честным, мало понимал, но Древо всё равно внушало каждому из колдунов благоговейный ужас, трепет, желание упасть на колени и рыдать. Лишь старая Зинерва без страха, но с почтением, чуть склонила голову, приветствуя древнюю Силу, да Эмрис улыбнулся, словно встретил давно забытого друга.