- Угу, понял, - я положил трубку.
Это что еще за новости? Первый отдел у нас в газете - да, наверное, и во всех других учреждениях советской страны, -был глазом “карающего меча партии” - Комитета государственной безопасности. Я терялся в догадках, что могло понадобиться от меня ведомству на Лубянке. Может, вызов как-то связан с моим заданием? Где-то затронул секреты, о которых мне не полагалось знать? Под ребрами неприятно заныло.
Я запер кабинет и спустился на второй этаж. Комната первого отдела находилась в самом конце коридора. Обычно в ней сидел маленький сухонький старичок - седой, в аккуратном костюмчике и всегда тщательно выглаженной рубашке. Как у нас говорили, он был лично знаком еще с Дзержинским.
Я постучал в деревянную дверь, на которой даже не было таблички, повернул ручку и заглянул внутрь:
- Разрешите?
- Проходите, товарищ Луганцев! - голос у ветерана ЧК-НКВД-МГБ был сиплый, словно простуженный.
Я перешагнул порог и оказался в длинном кабинете, чем-то напоминавшем монастырскую келью. Наверное, своей полной безликостью и аскетизмом. Стены были выкрашены в светло-желтый цвет, вдоль них стояли металлические шкафы с наглухо закрытыми дверцами.
В глубине комнаты размещался письменный стол и два или три стула. Старичок-чекист стоял у стола едва ли не на вытяжку, а на его обычном рабочем месте расположился коренастый черноволосый мужчина средних лет, одетый в темно-синий пиджак, белоснежную рубашку и модный галстук в крупную скошенную полоску. Он внимательно рассматривал меня черными маслянистыми глазами.
- Проходите, Мартын Андреевич, - с елейной улыбкой на устах повторил ветеран органов. - Присаживайтесь!
Он жестом указал на стулья около стола.
Я уселся, смиренно положив руки на колени.
- Егор Кузьмич, - мужчина за столом повернул голову к старичку-чекисту, - оставьте нас наедине с товарищем Луганцевым.
Голос у сидевшего за столом оказался негромким и мягким, но во властных интонациях чувствовалась бетонная твердость.
- Конечно, конечно, - старичок пришел в движение, засуетился и едва ли не бегом удалился в коридор.
- Меня зовут Павел Петрович, - представился черноволосый мужчина. - Фамилия - Синицкий. Я - полковник государственной безопасности.
У меня внутри почему-то похолодело. Словно подул ледяной ветер из не такого уж далекого прошлого.
- Очень приятно, - я кивнул и тоже представился:
- Мартын Андреевич Луганцев, журналист газеты “Советские Известия”.
- Знаю, - на устах полковника Синицкого появилась едва заметная улыбка. - Я читал ваше досье, Мартын Андреевич.
Мне не хватило воздуха. Сердце, кажется, перестало биться. Досье?!
- Не буду занимать ваше время длительной беседой, - он по-прежнему смотрел мне в лицо, ни на мгновение не отводя взгляда, - и сразу перейду к делу.
Павел Петрович постучал ладонью по картонной папке, которая лежала перед ним на столе, и сказал:
- Мы в курсе того задания, которое дал вам товарищ Аджубеев. Давно уже пора рассекретить некоторых наших выдающихся ученых и конструкторов. Публикации о них в “Советских Известиях” пойдут только на пользу делу. И на благо нашей Родины.
Он помолчал и продолжил:
- Тем не менее, мы хотели бы получать еще до публикации тексты ваших статей, Мартын Андреевич. Вы не против, надеюсь, сдавать один экземпляр сюда, в первый отдел?
- Нет, конечно, - я кивнул. Словно гора упала с плеч. Если дело только в этом...
- Вот и замечательно, - лицо Павла Петровича расцвело улыбкой. - Итого с вас семь статей о наших выдающихся ученых в области космонавтики.
Он откинулся на спинку стула и окинул меня взглядом.
- Ну, и еще одно маленькое порученьице. Я попрошу вас написать восьмую статью.
- Еще о ком-то из ученых? - Я закашлялся. Почему-то запершило в горле.
- Нет, нет, - Синицкий рассмеялся. - Статья будет о человеке, которого вы хорошо знаете.
- О ком же? - Я удивленно поднял брови.
- Я попрошу вас написать статью об... - он помедлил мгновение и быстро произнес:
- Об Инге Яновне Лаукайте.
- Об Инге? - Воздух застрял у меня в горле. - Но... Но почему?!
- Сущий пустяк, Мартын Андреевич, - Павел Петрович снова рассмеялся. - Вы же знаете, что родители Инги Яновны были подпольщиками и героически погибли в годы оккупации? Мы ведем повторную проверку этого дела. И для этой проверки необходим материал об их дочери.
- Но что я могу написать? - Я смотрел на него расширившимися глазами. - Мы с Ингой близкие друзья...
- Я знаю, - Синицкий поднял ладонь, останавливая меня. - Вы очень близкие друзья!
Он сделал ударение на слове “очень”.
Я почувствовал, что краснею.
- Но я не предлагаю вам, - продолжал Павел Петрович уже совершенно бесцеремонно, - писать о ваших интимных отношениях. Нам интересно иное: взгляды Инги Яновны на мир, на политику, на советскую действительность...
Так вот чего он хочет!
- Знаете, - я решительно тряхнул головой. - У меня, наверное, не получится написать такую статью для вас...
- Получится, Мартын Андреевич, - его улыбка сделалась еще шире, и он резко повысив голос, вдруг заговорил с нарастающей экспрессией:
- Вы ведь советский журналист! И должны крепкой трудовой рукой формировать общественное мнение. Вам должны быть чужды все эти интеллигентские изгибы и повороты, зигзаги и шатания. Есть прямая идеологическая линия партии - и ничего иного быть не может! Мы должны защитить наше общество от коварных попыток внешних и внутренних врагов столкнуть его в кювет, завести в тупик, идейно обескровить!
Синицкий замолчал, сделал глубокий вдох. Прищурившись, скользнул по моему лицу взглядом, и, снова заулыбавшись, тихо добавил:
- И потом, Мартын Андреевич... Вы хотите по-прежнему жить в Москве и работать в “Советских Известиях”, не так ли? И наверняка хотите, чтобы Инга Яновна тоже работала с вами?
У меня внутри все оборвалось. Кошмар из прошлого сидел за письменным столом и мило мне улыбался.
- Идите, Мартын Андреевич, - с той же дружеской улыбкой на устах, повелительным тоном произнес полковник Синицкий. - К концу ноября я жду от вас статью об Инге Яновне Лаукайте.
Не простившись, я на негнущихся ногах прошел к двери и вышел из кабинета...
...Вечером я встретился с Ингой в парке на Пушкинском бульваре, и рассказал ей о встрече с Михеевым. Мол, все прошло как по нотам.
Но Инга чутко уловила мое настроение и пристально заглянула мне в лицо.
- Ты темнишь, Мартик?
Я почувствовал озноб. Сказать ей о разговоре с Синицким или не стоит? О том, что я фактически получил задание написать донос на нее?
Липкий страх поднимался откуда-то из глубины души. А если Инга не поймет? Обидется? Уйдет?
Зачем ей вообще знать об этом? Не лучше ли мне держать язык за зубами?
- Март, - Инга взяла меня за руку, - у тебя что-то все-таки не так?
Я вздохнул и принял решение.
- Ха, не так, - криво усмехнулся, опуская взгляд. -Чертовщина какая-то получается, вот что!
- Да что случилось-то? - Инга испуганно округлила глаза.
- Ничего не случилось, - рухнул на лавочку рядом с ней. Нужно было срочно сменить тему разговора, и я сказал:
- Просто в приемной Михеева висит портрет Гагарова со странной подписью!
- Какой подписью? - заинтересованно вскинула бровки Инга.
- Гагаров изображен в космическом скафандре. В углу портрета - наискось его подпись: четкое “Гагар” и вместо окончания “-ов” необычный волнистый росчерк. И на пиджаках у Королевина и Михеева - значки с изображением Гагарова и такой же подписью.
- Ну, и что? - хмыкнула Инга. - Из-за такого пустяка...
- Нигде не встречал такой подписи Гагарова, - горячо перебил я. - Вот смотри.
Уходить, уходить, бежать от этого Синицкого! От гадкого воспоминания, от неприятного осадка на душе.
Открыл рабочий блокнот, вытащил из внутреннего кармана куртки ручку и на чистом белом листе вывел: “Гагаров”.
- Вот так подписывается Юрий Алексеевич. А вот такая подпись на портретах и на значках наших космических руководителей.
Я написал “Гагар” и дальше нарисовал линию с четырьмя волнами.
- Ах, это маленькая космическая загадка, - в глазах Инги блеснуло веселье. - Репортер Луганцев напал на след людей, подделывающих подписи великого Гагарова!
Я стушевался, и уж было снова собрался сменить тему, но Инга вдруг совершенно серьезно сказала:
- А что, частный сыщик Луганцев, давай завтра отправимся в “Ленинку” и попробуем найти хоть что-нибудь с такой гагаровской подписью? Думаю, что в библиотечных фолиантах и фотоальбомах образцов подписи Гагарова предостаточно.
Алексей Леонтьев и все, все, все - 3ПЕРВАЯ КОРРЕКЦИЯ
Ровно через сутки, после старта с Земли, мы включили двигатели разгонного блока и отправились в полет к Луне. Вся операция прошла без замечаний.
С каждой секундой мы уходили все дальше и дальше от земного шара и все ближе и ближе становились к “тетушке Селене” - так я мысленно называл Луну. Земная гравитация не перестала действовать на ракетно-космический комплекс. Родная планета пыталась нас удержать изо всех сил. Скорость, которую набрали “Знамя” и “Лунник” после старта с околоземной орбиты, падала с увеличением расстояния от Земли. Голубой шар за “кормой” тормозил нас. Но сил немедленно вернуть нас обратно у него уже не хватало. Где-то впереди на траектории нас ждала точка, в которой Луна властно предъявит свои права. Линия траектории начнет выгибаться в сторону желто-коричневого шара. Ракетно-космический комплекс снова будет постепенно ускоряться. Чтобы выйти на окололунную орбиту, нам придется даже чуть притормозить.
После отказа двигателя во время старта и пожара на первой ступени ракеты никаких неполадок в полете больше не наблюдалось. Все бортовые системы работали без замечаний. “Как хорошо смазанные часики”, - так выразился Олег.
Я уже привык к тому, что все идет “тип-топ” и немного расслабился. Старался поменьше двигаться, побольше отдыхать, не делать резких движений - все, как и рекомендовала нам Земля. У Олега привыкание к невесомости прошло быстро и безболезненно. Наверное, его организм и в самом деле “помнил”, что год назад Макарину довелось в космическом полете прожить в условиях отсутствия веса более восемнадцати суток. Помнил и знал, как реагировать.