Дышать стало невероятно трудно. Невидимая сила сжала ребра, давила на грудь, самым немыслимым образом выгибала позвоночник. Мне не хватало воздуха. Он собрался под стеклом гермошлема и ни за что не хотел лезть в сжатые объятиями перегрузки легкие. Пот струйками полз по лицу, собирался в глазницах, щипал глаза. Хотелось широко, по-рыбьи, раскрыть рот, чтобы поймать последние пузырьки убегающей куда-то в пространство воздушной смеси. Сознание меркло и туманилось, я совершенно перестал понимать, где нахожусь и что со мной происходит.
Ощущения притупились. Осталась только тупая постоянная боль в груди и вальсирующие в призрачном танце пятна света перед глазами.
Последние остатки воздуха возмущенно вскипели и стремительно рванулись вверх из легких. Ужас холодной лентой сжал горло, и я что есть мочи заорал. Но вопля не получилось. Услышал лишь собственный, сдавленный и хриплый стон.
Сердце гулко грохотало где-то под челюстью, незримые молоты били в виски.
Попытался судорожно ухватить губами последний пузырек воздуха. Но прозрачный шарик рванулся прочь, уносясь к звездам, к Солнцу, к жизни.
Меня накрыла и стала душить мутная пелена беспамятства. Мягкая, душная и тяжелая, как огромное ватное одеяло.
...Дуло пистолета. Немец в черной униформе. Ужас и смерть...
Мартын Луганцев и его собеседники - 9(записки журналиста)ДОНОС КАК СРЕДСТВО ЗАЩИТЫ
...Обсуждая мой визит к Мозжорову, мы засиделись допоздна, и в ту ночь Инга осталась у меня. Впрочем, она бы и так осталась, без “повода”.
Она лежала рядом, прижималась ко мне горячим от любовных ласк телом, положив голову на плечо и обнимая левой рукой. Ее дыхание легким ветерком скользило по моей щеке.
От Инги исходило что-то большее, чем тепло. Это нечто входило в мое тело, разливалось умиротворяющей волной. Я совершенно отчетливо вдруг осознал, что мы с ней - одно целое.
Сердце кольнуло кинжалом. Павел Петрович Синицкий...
Нет, с этим больше жить нельзя.
- Инга, - тихонько позвал я.
- Да, милый, - шепот, как тихий перезвон колокольчиков.
- Мне приказали написать на тебя донос, - произнес я. Губы сразу же одеревянели. Слово было сказано.
Она напряглась моментально. Я не ожидал такой реакции. Будто только и ждала моих слов. Голова Инги по-прежнему лежала на плече, она была рядом, но волшебное тепло, исходившее от ее тела, вдруг исчезло, и зев бездонной пропасти открылся между нами.
- Меня вызывали в первый отдел. Некто Синицкий Павел Петрович, полковник госбезопасности. Он хочет, чтобы я написал все, что знаю о тебе.
Она резко отпрянула. Отбросила одеяло и села на кровати.
- Ты не шутишь?
- Нет, - от ее слов повеяло ледяным ветром. Мне стало холодно. - Это правда.
- И что же интересует госбезопасность? - Инга смотрела на меня, не отрывая взгляда. Свет уличных фонарей пробивался сквозь шторы, падал на ее лицо и глаза казались темными, как сама ночь. Темными и холодными.
“Вот и все, - вяло подумал я. - Вот все и кончилось”.
- Синицкого интересуют твои взгляды на мир, - произнес я. Двигались только мои губы. Тело стало безжизненной колодой. - Все, что ты думаешь о политике и обществе.
- Ах, это... - она пренебрежительно взмахнула рукой. - И все?
- Синицкий сказал, что дело как-то связано с твоими родителями, - я заговорил быстрой скороговоркой, словно боялся не успеть сказать ей все. - И еще... Он пообещал добиться моего и твоего увольнения из газеты, если я не напишу донос. И выселить нас из Москвы...
- Ну, так напиши ему этот донос, - сказала Инга и сладко потянулась.
- Как написать? - я задохнулся.
- Буквами напиши, - засмеялась она. - Словами на русском языке!
- Но это же предательство! - горячо выпалил я, приподнимаясь на локте. - Это же мерзко!
- Милый мой Мартик, - Инга коснулась пальцами моего лба и провела сверху вниз ладошкой по лицу. Словно снимала с меня какую-то липкую паутину. - Этот мир - такой, каков он есть. В одиночку его не переделать. И даже вдвоем мы его не изменим. Поэтому напиши кляузу на меня этому Синицкому. Пусть подавится.
- А если он ее как-то использует?
- Как? - она снова засмеялась. - Когда погибли мои мама и папа, мне было всего четыре месяца. Даже в госбезопасности вряд ли решат, что в таком возрасте я могла бы стать фашистской шпионкой!
- А если этот донос только повод? - я не хотел сдавать свои страхи в архив так просто. - Если они копают под что-то другое?
- Под что? Я что, диссидентка, террористка, наемница заморского капитала? - Инга тряхнула волосами. - Меня совершенно не интересует политика, ты заметил?
- Я все равно не смогу, - поймал ее руку и прижал к щеке. Ладошка была теплой и бесконечно нежной. - Не смогу написать эту гадость. Потому, что я тебя люблю.
- Именно поэтому ты ее и напишешь, - она наклонилась ко мне и поцеловала в лоб. - Потому, что ты меня любишь. Потому, что ты - мужчина и должен защищать любимую женщину. Любыми способами.
Инга снова нырнула под одеяло и улеглась головой мне на плечо.
Тепло вернулось. Ледяные айсберги в моей душе таяли, рушились один за другим.
“Как все оказалось просто, - я с головой нырнул в океан неги и доброты. - Какой же я дурак, что не сказал ей все сразу!”
Я притянул Ингу к себе и поцеловал. Наверное, это был наш самый горячий поцелуй за все время нашего знакомства.
Чеслав Волянецкий и другие - 9(рабочие записи)“ИДУ НА ВЫ”
Мы были начеку, но “гипнотизеры” все же обвели нас вокруг пальца...
Леонтьев и Макарин успешно выполнили две коррекции траектории полета. У самой кромки земной атмосферы “Знамя”
разделился на приборно-двигательный отсек и спускаемый аппарат. Спускаемый аппарат точнехонько вошел в так называемый “коридор спуска”. Теперь траектория полета в атмосфере обеспечивала минимальные перегрузки и посадку корабля в заранее выбранном районе Казахстана.
Спускаемый аппарат, похожий на огромную автомобильную фару, нырнул в плотные слои атмосферы, гася космическую скорость. “Знамя” тормозилось, вокруг него возникло плазменное облако.
Я решил, что атака “гипнотизеров” уже совершенно невозможна, и отправил сторожевые десантные модули на околоземную орбиту. Для сопровождения “Знамени” к месту посадки остался только “Галеон”, который пилотировали Игорь Лосев и я.
Это было ошибочное решение.
Белый враг выждал примерно полторы минуты и нанес удар. Но теперь это был не лучевая атака и не попытка воздействовать на системы управления космического корабля деструктивными сигналами. Белая четырехгранная пирамидка, высотой около метра, выросла из ниоткуда рядом с летящим в плазме “Знаменем”, уткнувшись вершиной в его борт. Траектория “Знамени” стала резко выгибаться. Спускаемый аппарат все круче зарывался в плотные слои атмосферы.
Лосев, не дожидаясь моей команды, ударил по пирамиде со всех калибров “Галеона”. Лучевые мечи сошлись на белых
гранях агрессора - безрезультатно. Огромный спрут, опутавший корабль невидимыми щупальцами, утаскивал спускаемый аппарат вглубь атмосферного океана.
Игорь прекратил стрельбу и в отчаянии сжал кулаки:
- Что будем делать, командир? Уже сейчас там, на “Знамени” перегрузка единиц пятнадцать...Еще минута такого полета - и ребята погибнут!
- Уходи в аварийный отсек, я тебя катапультирую. Наши тебя подберут.
- Аты?
- Есть старое и проверенное средство борьбы с воздушными стервятниками, - я натянуто улыбнулся. - Ultima ratio - последний довод. Таран.
- Тогда вместе...
Я взглянул на него, словно увидел впервые. Невысокого роста, щуплая фигура. Светло-русые волосы коротко острижены и аккуратно расчесаны на косой пробор. Округлое лицо с чуть заостренным подбородком, карие глаза, прямой нос и тонкие губы - в его внешности не было ничего, что могло бы задержать на себе внимание. Но взгляд... В его взгляде было столько уверенности и силы, что я понял - он не подведет. И все же спросил:
- Ты уверен?
- Чеслав, я - летчик, - морщинки пошли от смеющихся глаз. - Ты не забыл?
- Ладно, не обижайся.
Прошелся пальцами по сенсорам пульта. Антигравы -вверх. Силовое поле - вниз.
- Ремни затянуть! Игорь, готов?
- Работаем, Чеслав! - Лосев показал большой палец.
Нас отделяло от “Знамени” и воткнувшегося в его борт агрессора всего метров сто. Я разогнал “Галеон” на параллельном курсе, выводя его вплотную к спускаемому аппарату.
Я - строитель миров. Я создаю их, творю, пестую и лелею. Я лечу их болезни и учу их. Это мои миры, мои маленькие и одновременно большие дети.
Эта белая гадость покусилась на самое святое, что у меня есть - на мой труд, на труд еще сотен и тысяч ребят-миростроителей. Она хотела убить не только Леонтьева и Макарина, загнав их в поле больших перегрузок. Она хотела убить всех нас, убивая наш труд.
Кто-то должен остановить белого агрессора. Раз и навсегда. Почему не я?
Этот мир - мой, и никакой белой сволочи я его не отдам, даже если она сильнее меня в миллионы раз.
Мягкий шлепок ладонью по сенсору. Двигатели “Галеона” взвыли, вложив в последний рывок всю свою силу и мощь.
Борт десантного модуля ударил в самую вершину белой пирамиды.
Антигравы гасили перегрузку внутри модуля, но все же инерция швырнула нас вперед, силясь вырвать из пилотских кресел. Ремни-фиксаторы впились в грудь, сжимая ребра.
Удар “Галеона” отсек вершину пирамиды от спускаемого аппарата. Теперь ее острая оконечность вонзилась в днище нашего десантного модуля. Мы успели ощутить пресс пятнадцатикратной перегрузки, прежде чем антигравитаторы восстановили нормальный гравитационный режим внутри нашего корабля.
- Получилось! - Лосев в сердцах ударил кулаком по колену.
- И мы даже живы! - я вымучено усмехнулся.
Что-то сломалось во мне. Лопнуло, как лопается скорлупа, когда цыпленок выбирается из яйца на свет.