— В следующий раз, — холодно произношу, — будет хуже.
А затем мне приходится заткнуться, принять реальность и молча ретироваться. Хорошо хоть окна тонированные, и то, как меня штормит не по-детски, никто не видит. И нет бы домой поехать, я продолжаю заниматься мазохизмом: смотреть, как Ивлева выходит из подъезда в этом до чёрта красивом платье. На ходу застегивает куртку. Герман уже выпрямился, и я гадаю, нажалуется ли он ей, но судя по его дежурной улыбке, инцидент останется между нами.
Они о чем-то мило переговариваются, и когда подъезжает такси, блондин любезно открывает дверь. А эта бестия, будь оно неладно, вдруг делает шаг навстречу к парню. Она так близко к нему, что у меня на шее словно тугие лианы затягивают. Сжимаю руль, врезаясь ногтями в кожу, челюсть ходуном ходит, нога у педали дергается.
— Только попробуй, — неожиданно шепчу сам себе, — его поцеловать.
Внутри кажется обратный отчет начинается.
Десять. Девять. Восемь…
Она встает на носочки, тянется руками к блондину, к его лицу или шее, не пойму толком. Он тоже в замешательстве, но взгляда не отводит. А у меня яд сочит по венам. Сердце так громко бьется, что перепонки вот-вот разорвутся. Я как одержимый пялюсь на эту картину, и в тот момент, когда Крис делает шаг назад, меня кажется отпускает.
Но то лишь на миг. Дальше выстрел. Шальная пуля в висок. Потому что стоит Лисе сделать шаг назад, как Герман сам подается навстречу, и его проклятые губы обжигают ее щеку. Он задерживается дольше положенного рядом с Крис, и будто намекает мне, что я — олень. И рога на башке у меня оленьи. И вроде нет между нами с Лисой ничего такого: воздушно-романтичного. И беситься я не должен. Но ощущение, что меня связали, подвесили на адский костер, от которого каждая клетка ломит.
Шумно выдыхаю, а затем, не выдержав, жму по газам. При том настолько резво, что машина срывается за секунду с места. Хорошо еще, трасса относительно пустая, потому что гоню как умалишённый: пропускаю сигналы светофора, виляю из ряда в ряд, подрезая других участников дороги. Плохо соображаю, что со мной происходит. Адреналин бьет, и в лобовом стекле не трасса, а их поцелуй.
Понимаю, что такое может плохо кончиться, поэтому резко торможу на остановке. Выхожу на улицу, делаю несколько глубоких вдохов.
— Да и гори оно все синим пламенем, — ругаюсь, пнув по колесу внедорожника отца. — Не нужна мне твоя помощь, Лиса. И ты мне тоже сто лет не нужна.
Правда, на следующий день наша игра лишь набирает обороты, а не сбавляет их, как я предполагал.
Глава 38
— Злишься? — спрашивает Герман, когда он не получает ответ, пожалуй, на десятый его вопрос. А я и не знаю, злюсь или нет. Мне просто плохо. У меня будто из-под кожи провода достают, тянут один за другим, и они, раскаленным током, бьют. Больно бьют.
— Кристина, — Герман наклоняется, и я оживаю. Облизываю пересохшие от волнения губы, втягивая носом воздух. В салоне такси, в котором мы едем уже минут десять, противно воняет освежитель. Он такой терпкий, что мне хочется вылезть в окно, а может дело совсем не в этом, а том, что я веду себя глупо. Попросила Германа меня поцеловать, сама же стушевала. Хотела доказать Руслану, что в моей жизни полный ажур, но поняла, что целоваться с Германом не смогу. И доказывать тоже ничего не хочу. Да и какой в этом смысл? Если человеку плевать, то тут хоть замуж выйди, он лишь скупо улыбнется и все здесь.
— Извини, задумалась, — отвечаю больше на автомате, а затем открываю окно. Прохладный ноябрьский воздух обжигает кожу щек, и меня слегка начинает потряхивать то ли от холода, то ли от напряжения.
— Он тебе нравится, да? — улавливает Герман. Боже, неужели у меня на лице написано, что я дура? Дайте ластик, пожалуйста. Не хочу становиться посмешищем.
— Он — худшее, что со мной случилось.
— Думаю, он больше к тебе не подойдет, — больно уверенно заявляет Вебер. Я кошусь на него боковым зрением.
— Почему так думаешь?
— Ну… просто предчувствие. — Со смешком говорит Герман. — О, мы почти приехали. Самое время забить на плохих парней.
— Да уж, — уныло жму плечами, и искренне стараюсь последовать совету Германа. Стараюсь… какое верное слово. У меня же получится?
Прогулка немного поднимает настроение, но за книгу я все же не могу сесть. Текст не идет, в строках главного героя я вижу Руслана. Он такой же дерзкий, нахальный, уверенный. И на все ему плевать. Вру, не на все. На главную героиню не плевать. Она для него — особенная. И в этот момент я жажду тоже стать особенной. Самой-самой. Глупо. Бредово. Корю себя за это. Ругаю, на чем свет стоит. А поделать ничего не могу. Поэтому приходится закрыть ноутбук и лечь спать. Читатели обидятся, может, и разбегутся, а я — ноль. Выжита в эмоциональном плане. А как это исправить — не понимаю.
В понедельник на пары собираюсь дольше обычного. Заплетаю косы, делаю яркий макияж и выбираю юбку, вместо джинсов. Кручусь перед зеркалом, и, несмотря на то, что я нравлюсь себе в отражении, мне все еще кажется, что глаза у меня — потухшие звезды. В них печаль, разбитое сердце. Как же это смешно! Влюбиться в подонка, который шантажом заставил меня притворятся его девушкой. Который в любой момент может взорвать мою размеренную жизнь. Растоптать. Превратить ее в прах. И все равно сердце вон как екает.
Хмыкнув, я размазываю помаду по зеркалу и ухожу в универ, не позавтракав. Аппетита до сих пор нет.
Еду в полупустой маршрутке, к счастью, людей в это время мало, переписываюсь с Германом, вернее Вебер пишет, я же лишь читаю. Он желает мне хорошего дня, я в ответ посылаю ему просто смайлик. А потом мне приходит уведомление, что Руслан Соболев подружился с какой-то Светой Звонковой. Машинально захожу к ней на страницу, там всего одно фото. Девушка стоит спиной, расправив руки в разные стороны. Она смотрит на горы, а ветер развивает ее золотистые пряди.
Я невольно закусываю губу с мыслями: «кто она? Его новая очередная подружка», но тут же ругаю себя и закрываю вкладку. Пошел он, этот Соболев!
А после первой пары, когда мы с Дашкой спускаемся в холл, его величество Руслан, появляется сам, будто из неоткуда и садится рядом со мной. Рукава его светлого поло закатаны до локтей, и я заглядываюсь, как вены проступаю на его бронзовой коже. Соболев кидает рюкзак на свободное место и что-то там ищет. Замечаю небольшой коробок, но прежде, чем он окончательно достает его, я произношу первой:
— Наша игра окончена?
Руслан замирает, лицо его делается задумчивым, а коробок в итоге остается лежать в рюкзаке. Он поворачивается ко мне, откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди, будто вмиг закрылся ото всех. А я почему-то вспоминаю, как мы с ним общались в те дни, когда он болел. Как он открыто улыбался, бурчал, иногда шутил и был… другим. Точно. Сейчас он не такой, каким был в те дни. И мне от этого делается еще больнее.
— Игра? — в его голосе звучит удивление, и я дополняю.
— Да, та самая. Время почти вышло.
— Ребят, я отойду, — Дашка, будто смекнув, что здесь явно лишняя, поднимается и уходит, к счастью, там Глеб с Арсом идут, и она будет какое-то время не одна.
Тем временем между нами с Русланом зависает молчание. Гробовое. Напряженное. Словно каждый в этот момент думает о чем-то своем. А может, это только я думаю. Находится рядом с этим парнем мне теперь невыносимо тяжело. Держать его под руку на мероприятиях, изображать подружку, понимать, что все это как яд, что медленно отравляет тело. Я не готова. Я не мазохиста. А потом еще смотреть, как Соболев зажимает свою психологини по углам или других девушек. Увольте.
Лучше постараться расставить все точки сейчас, разойтись, попробовать уговорить его закончить фиктивные отношения. Да, компромат на меня никуда не делся, и Руслан может послать меня к черту, продолжить игры в шантаж. Но я хотя бы попробую.
— Что? — со смешком срывается у него. — Герман ревнует?
Господи! Даже мысли у нас разные. Секунда-другая, мы пересекаемся взглядами, и от этого у меня спину мурашками осыпает. Глаза у Соболева такие холодные, жестокие, и сам выглядит не хуже айсберга. Моего личного. Который разнесет душу вдребезги. Вернее уже разнес.
— У него нет поводов, — хмыкнув, отвечаю, хотя меньше всего на свете мне охота говорить про Германа. Я все еще не понимаю, зачем Руслан приходил, звонил, принес тот пакет из аптеки. Почему он ведет себя то, как придурок, то пытается проявлять… заботу, что ли? Сложно… с ним безумно сложно.
— Значит, френдоза закончилась? — цепляется Соболев за слова. Тогда и я решаю зацепиться, но не за слова, а за действия.
— Зачем ты приходил? И почему не отдал пакет из аптеки?
— Неважно, — слишком резко отвечает Руслан. И мне вдруг кажется, что что-то происходит между нами. Что-то невидимое, но такое острое, как надрыв. Будто мы находимся на краю пропасти и вот-вот разобьемся. Оттолкнем друг друга окончательно. А может уже оттолкнули. И мне бы радоваться, однако сердце лишь сильнее саднит.
— Так рада, что сможешь зажиматься с этим чмошником? — язвительно интересуется Руслан.
— Он — не чмошник, — рычу сквозь зубы, крепче сжимая края учебника, который достала еще до этого. Склоняю над ним голову, желая всем видом показать, что дальше разговаривать не хочу. Пусть идет огрызаться в другое место. Не получается у нас по-человечески.
— Других во френдозу не отправляют.
— Друзья тоже нужны, — перелистываю страницу, а у самой от эмоций, что бушуют в груди, пальцы подрагивают. И тут Соболев, совсем обнаглев, выхватывает мой учебник, который был сроду спасательного щита. Я кидаю на него взгляд дикой кошки, на что получаю довольную ухмылку.
— Не думаю, что у вас что-то выйдет.
— Только с такими как ты ничего не выходит, — слетает машинально у меня. И вроде я понимаю, что зря делаю акцент на этом во второй раз, а поделать с собой уже ничего не могу. Это все обида во мне бушует, защитная реакция. — А с Германом у всех бы вышло. Он — хороший. И постоянный. А еще добрый, отзывчивый, и…