Договорить не успеваю, Руслан впихивает мне обратно книгу, поднимается и резко уходит. Правда не далеко, останавливается около лифтов, там какая-то девушка стоит, и он нагло кладет ей руку на талию. Притягивает к себе, улыбается, что-то шепчет на ухо. Девушка краснеет, закусывает губу, и вся будто расцветает от его внимания. А я… я чувствую, что мир дает трещину. Вроде уже затупилась симпатия, есть четкое осознание, что не быть нам вместе. Плохих парней принято держать на расстоянии. О них только книги писать интересно, но уж никак не дружить с ним в реальности.
И при этом мне все равно больно. Ревность, колючими шипами, закручивает удавку на шее. А уж когда Соболев достает из рюкзака тот коробок, который я видела, и протягивает блондинке, в меня будто из дробовика пробивают. Это конфеты. Мои любимые. С фисташкой.
— Крис, — Дашка возвращается, а я наоборот подрываюсь. Ловлю себя на том, что еще минута и задохнусь. Не могу. Не хочу его видеть. С другими. Как он их будет лапать. Как они будут ему отвечать этими смущенными улыбками.
Больно. Оглушительно больно.
— Крис, — окрикивает Даша.
— Я в туалет… — отвечаю, не оглядываюсь. Склоняю голову, и убегаю прочь.
Пусть все это закончится. Ну, пожалуйста… пожалуйста.
Глава 39
— Русик, — мама ловит меня в холле, и практически силой впихивает булочку. — Ты так исхудал в последнее время.
— Нормальный я, — бурчу, и кладу на автомате булку на ближайшую полку. Аппетита нет от слова совсем. Всю ночь не спал, только глаза сомкну и на тебе — Кристина с придурком в обнимку. Я себя каким-то умалишённым ощущаю, честное слово. Никогда не страдал ревностью, тут же в меня будто точечно вставляют эти проклятые любовные импульсы. И вот я уже без сна, покоя, хотя вроде решил — хватит! Баста! Не нужна мне Крис. Да и зачем? Я ей, что любовь до гроба дать смогу? Нет. Мне так-то пару раз перепихнуться и достаточно. Тупо оскомину сбить, жажду проклятую, и можно смело на другую переключаться.
Однако мозг упорно проигрывает, даже не знаю кому, но кому-то точно. И вот я от еды отказываюсь, и на маму смотрю с явным раздражением, не в силах с собой что-то поделать. А она ведь вообще не виновата, а меня даже ее булочки бесят. Все бесит.
— Когда Кристина придет? Вы поругались? — от одного имени этой бестии, передергивает. И я тут же цепляюсь за возможность перевернуть ситуацию в свое русло. Зачем? Опять же не знаю.
— Да, — говорю, на ходу обуваясь.
— А ты подари ей что-то, цветы там или конфеты, — мечтательно предлагает мама. Она у меня тот еще романтик.
— Ма, ну какие конфеты?
— А ты что не знаешь, какие ей конфеты нравятся?
— Фисташковые, — на автомате выдаю я, и это новость как обухом. Потому что Лиса всего разок обмолвилась, какие ей нравятся. Такие вещи, мое подсознание обычно не сохраняет, ерунда же. Но вот мама спросила, а у меня моментально нашелся ответ.
Приехали…
— Тогда угости ее, не можешь от себя, скажи, что от меня, — мама улыбается и треплет меня по волосам. Она всегда так делает, когда пытается подбодрить. — Я жду ее в гости.
Молча киваю, а сам принимаю план к действию. Покупаю конфеты перед тем, как в универ заехать. И уже после, когда нахожу Ивлеву в холле ее факультета, сажусь рядом. Не думаю, как начать разговор, молча тянусь за коробкой, но Лиса умеет убивать любое хорошее действие. Пуля в лоб. И все. Никакие конфеты, я ясное дело, дарить не буду. Уж ей точно. Она все для себя решила, общение со мной ее напрягает, хотя не так… с таким как я… Эта ее реплика, как кислота в лицо. И вроде по натуре я пофигист с большой буквы, но который раз задевает.
Не нравится, ну и ладно! Навязываться не буду. Полно девушек. Целый универ. И конфеты я быстро нахожу, кому отдать, девчонке с параллели. Она вообще безотказно льнет ко мне, краснеет, а в лифте так и вовсе на свидание зовет. Вернее не на свидание, а к ней в общагу.
— Не знаю, Мила, — жму плечами, прикидывая, надо ли оно мне. Тут как назло еще Оксана в лифт входит. При виде нас с Милой лицо у нее мрачнеет, а губы кривятся так, словно она запихала в рот пять лимонов.
Никогда не думал, что скажу это, но, кажется, пора завязывать с бабским батальонном. Что-то у меня слишком много от всего этого проблем нынче, аж голова раскалывается.
— Здрасти, — Мила кивает Оксане, та лишь неоднозначно мажет по ней пренебрежительным взглядом.
— Мой этаж, — в надежде сбежать, рвусь к выходу, как только створки открываются.
— Русик, так ты зайдешь ко мне вечером? — кричит Мила.
— Нет, — категорично отрубаю, поразившись, как быстро и легко я отказываюсь от доступной красивой девушки.
После четвертой пары, идем с парнями в кафетерий. Я злой как черт, Арс мечтательно с кем-то чатится в телефоне, и только Гор выглядит абсолютно спокойным человеком. Хотя когда его Прима садится к нам за столик, я понимаю это состояние. Глеб всегда как одержимый жаждал только одну девушку — сводную сестру. И лишь потому, что не мог получить ее, водился с разными, называя их пустышками.
— Хочу погулять с Кристиной, — говорит Даша, привлекая мое внимание. Тут же откладываю вилку, которой ковырял салат. Вкус у него противный, будто металлический какой-то.
— Разве она не со своим парнем гуляет? — любопытствую.
— У нее появился парень? — Глеб округляет глаза, и я уже жалею, что спросил прямо. Теперь начнется серия подколов.
— Если ты про Германа, то у них ничего нет. Они друзья, — сообщает Миронова, да уж друзья. Какое противное слово, нынче оно меня тоже бесит. — Кристина в больнице с ним познакомилась.
— Знаю, — больно резко отвечаю, постукивая пальцами по столешнице.
— Ты похож на ревнующего идиота, — раздается рядом, словно жужжание мухи, голос Арса. И я бы и рад поспорить с ним, да только Ставицкий прав. Я именно так и выгляжу, а как исправить положение — понять не могу.
— Думаю, ты тоже ей нравишься, — вдруг с улыбкой произносит Дашка. И от ее слов, у меня в груди, будто что-то сжимается, а затем как динамит дает обратный отчет. И вот уже дышать, кажется, легче становится, и аппетит возвращается. Я интуитивно тянусь к салату, накалываю на вилку, и от вкуса совсем не воротит.
— Это плохо, — вставляет свои пять копеек Гор. — Русик у нас не фанат стабильно долго и счастливо. А твоя подруга вроде девочка воздушная, ей нужен нормальный парень. Может этот как его там? Герман? Вот он — составит ей хорошую партию.
Кидаю убийственный взгляд на Глеба, а тот лишь ухмыляется. Конечно, не у него же под рёбрами все горит, словно кожу сорвали. Не он же тут сидит и недоумевает, как быть дальше. Принять факт, в котором я сохну по рыжеволосой девчонке, ревную ее, и жажду сделать своей? Или же послать все к чертовой бабушке? В конце концов, у меня в планах карьера, высокие горизонты, деньги, а не обещание жить долго и счастливо.
— Поеду-ка я домой, — вздохнув, поднимаюсь из-за стола. Хочу подумать. Переварить все как следует. К чему-то прийти. Если Даша права и Лиса мне делает мозги, то… нужно переосмыслить.
— Крепись, братишка, — со смешком говорит Ставицкий, в ответ показываю ему средний палец.
А уже после — на парковке, все снова переворачивается вверх ногами. Останавливаюсь как вкопанный у своего байка, он в самом конце ряда, а там, в начале, у входа стоят они — Герман с Лисой. Меня не видят, да оно им и не надо. Она ему тепло улыбается, что-то активно рассказывает, а блондин — он глаз с нее не сводит. Даже с моего места видно, какой взгляд у этого парня: пылкий, обволакивающий. Он будто готов ее сожрать прямо тут. И Кристина либо в упор не видит, что никакой френдозой здесь не пахнет, либо ее все устраивает, и она планирует сменить стадию.
Кулаки сжимаются, мышечный орган в груди ходит на полной скорости, едва не разрывая меня. Так громко и яростно стучит, что глаза аж кровью от злости наливаются. И вот я уже срываюсь с места, в тот самый момент, когда Герман наклоняется к Лисице, но поцеловать не успевает. Отвлекается на Милу, которая неожиданно нарисовалась здесь и заметила меня.
— Русик! — кричит проклятая девчонка. Машет мне рукой, едва не подпрыгивая от радости на месте. Кристина тоже оборачивается, но лишь для того, чтобы всем своим поведением подчеркнуть желание от меня избавиться.
Мила подбегает сама, хватает меня за руку, и в этот время Ивлева тоже берет под руку Германа. Она тянет его в сторону ступеней, ведущих к проходу на бульвар. И я понимаю, что у меня даже причин догонять ее нет. Ну что я — навязываться буду? Если меня не хотят, я тоже не хочу.
— Ты ей не нравишься, — обрушивает неожиданно Мила.
— Что? — глухо спрашиваю, каким-то чужим, севшим голосом.
— Если бы ты ей нравился, она бы не ушла с другим. Я видела, как они целовались.
Молчу. Хотя лучше бы буянил или орал. От одной мысли, что они уже целовались, охота разнести всю парковку и Германа. Он касался ее губ. Сминал их. Втягивал. Проталкивал чертов язык в ее рот. И она… она позволила. Со мной у нее по фану случился секс, а с ним значит, серьезно все.
— Русик, пошли ко мне? — предлагает Мила. И чтобы я не успел отказать ей, начинает накидывать причины: пирог у нее там, платье новое, соседка ушла. Дальше этот словесный поток я не слушаю, честно — плевать. Меня будто вывернули, вытряхнули и ничего не оставили. Настолько я опустошен и зол. Поэтому неожиданно для самого себя говорю:
— Пошли, — может, резко звучит, но как есть. Тут хотя бы любовь большую и светлую, не требуют. Может отпустит…
Правда, мой план рушится, когда уже возле общаги, я замечаю, что Кристина возвращается в универ. Она идет одна по тропинке, притом довольно быстрым шагом, но резко останавливается, явно заприметив меня. Наши взгляды пересекаются, как молнии, от которых остается пепел.
Ивлева поджимает губы, я даже отсюда это вижу, и вдруг отчетливо понимаю, что не хочу идти к Миле. Вообще никакую другую не хочу. Потому что пожар рядом с девушкой либо есть, либо его нет. И в моей жизни, вероятно, никогда его и не было, а теперь, пожалуйста — наступил.