У них ведь все совпало:
– она головокружительна, эталонна, безупречно юна, взбалмошна, она старается, она совсем запуталась… Она на все готова… Это списывает все издержки. Причем тут какая-то мобила?
– он многоопытен и уже умеет воспринимать данность. Стоило пройти полтысячи Любовей, чтобы наконец хоть одно существо воспринять целиком. И уступать ей, находя удовольствие в том, что она такая, какая уж есть…
Он позвонил, сгорая от нетерпения немедленно все это ей высказать. Сейчас ему больше всего хотелось, чтобы она услышала, как правильно он все передумал и как он все, наконец, понял…
– Мы еще спим или мы уже встали? – спросил он как можно мягче.
Да.
– Да – спим или да – встали? – переспросил он, старательно не замечая, что в ее голосе поскрипывает песок.
– Я же сказала: «да». – Теперь слышался уже скрежет.
– Алло, у тебя что-то там шумит… Не барахлит ли наш новый телефончик? – Это прозвучало уже совсем жалостливо.
– Да…
Рыжюкас почувствовал, что закипает:
– Слово «да» обретает содержание, только лишь являясь содержательным ответом на закрытый вопрос типа «Ты любишь меня?» или «Ты меня ненавидишь?»
– Может быть, хватит меня учить?
Звонить ей он не любил. Пока не виделись, она успевала уплыть. И чтобы ее вернуть, часто требовалось немало усилий, особенно, если с первой фразы он не попадал в нужный тон. Мгновенно зацепившись, она раскручивала ссору, как клубок ниток, запутывая их в узел.
От невозможности к ней пробиться он прекращал разговор. И тут же перезванивал снова:
– Я звонил тебе только для того, чтобы сказать…
Но она его перебивала:
– Вот и надо было сказать то, для чего звонил, а не выяснять, кто у меня шумит – сексуальный партнер или телевизор.
Он не умел говорить на таком уровне. Путаясь и сбиваясь, как мальчишка, он заходил в тупик от ее вздорности. И тут же подыскивал ей объяснения, кляня вздорность собственную.
Ей нелегко, уговаривал себя он, она ведь с ним изначально напряжена.
Оказавшись здесь одна, без мамы, подруг и всех ее принципов, вызывающих у него снисходительную улыбку. Все время – наедине с ним, как назло всегда правым, хотя иногда и уступающим и сдающим свою правоту… Да еще с этой его готовностью все понять и принять – во что верить ей просто глупо…
Она сразу перешла с ним на ты, и он это принял с готовностью, соблазнившись новизной. Хотя на ты с ним его избранницы уже лет двадцать не говорили. Даже в постели обращались по имени-отчеству, что ему льстило и, как ни странно, его сексуально поднимало. Но ее дворовую привычку «тыкать» незнакомыми взрослым мужикам он принял с восторгом юнца.
Хотя ее полная отвязанность все чаще выбивала его из колеи.
Вот и сейчас, разозлившись, он в сердцах брякнул:
– Ты меня доведешь. И я все это к свиньям брошу!
– Я давно к этому готова, – она никогда не лезла за словом в карман.
– Хорошо. Давай отправим тебя подальше…
– Куда?! В заграницу что ли? Как твою Ленку? Я согласна…
И на целых полдня отключила мобильник.
Это дало ему время, чтобы успокоиться и вернуться к своей безупречной Системе, с ее давно найденными ответами на вопросы – как разговаривать и поступать в таких случаях. Ну, скажем, во время ссоры, найти любой повод переключиться – хотя бы на то, чтобы заварить кофе. И в это время таки задать себе все тот же классический вопрос: чего ты, собственно, и впрямь хочешь? Ведь чаще всего это противоположно тому, что ты требуешь.
Когда телефон, наконец, ответил, он промямлил ей что-то вроде:
– Ничего из того, что я тут намолотил, я тебе говорить не собирался…
– А зачем тогда молотил?
– Надеялся, что ты меня не послушаешься. Все просто. Когда мужик говорит «Ты можешь уйти», он ждет в ответ: «Я не хочу никуда уходить». И все. И он счастлив.
– А почему ты не мог сказать прямо «Останься»? Зачем этот детский сад?
– И ты бы осталась?
– Не знаю. Но… Почему нельзя как-то проще?
– Это, пожалуй, самое трудное. Простота, казалось бы, нам ничего не стоит, но дается сложнее всего.
Но она упрямо произнесла, как подводят черту:
– Только не пытайся теперь все на меня свалить…
Глава десятаяПОЛНЫЙ ЗВЕЗДЕЦ
– Я тут с мальчиком по Вильнюсу прогуливаюсь…
– Не понял?
– Это Сеня. Из «Фабрики звезд», он там супер, я тебе про него рассказывала, я ему даже написала по электронной почте, а потом я пошла в Интернет-кафе, а от него сто писем. Понимаешь, он, оказывается, меня разыскивал, не понимая, куда я запропастилась. Я ответила, и вот вчера он приехал…
Рыжюкаса обожгло. «Вы хотели поводов для ревности? Их есть у меня…»
Однажды что-то подобное с ним уже было, когда, остыв и успокоившись после ссоры, он шел мириться к Вете, своей Крылатой Любовнице. Она и впрямь была бесспорно лучшей, которая плюс ко всему (юна, сисяста, заводна и неприхотлива), еще и на гитаре играла, а пела в полный отпад:
Ну так хватит о женах законных.
Мм ли наши печали понять?..
А любила она его, наверное, больше всех и беззаветнее. И даже пообещала, когда у нее появится собственная квартира, всегда давать ему ключи – для встреч с очередной любовницей. Это потому, что им было негде приткнуться: у него тогда ни собственного угла, ни машины, отчего встречались они чаще всего у нее дома, в однокомнатной квартирке, и только днем, когда мать на работе.
Встречала его она всегда одинаково. Он поднимался на лифте, она его поджидала, вслушиваясь в шумы и шорохи на лестнице, так что, когда бы он ни появлялся, она распахивала перед ним дверь, раньше чем он звонил, а простенький ситцевый халатик на ней разлетался, как крылья. Она бросалась к нему на шею, а ее упругая тяжелая грудь покрывалась гусиной кожей от соприкосновения с его пиджаком – нет, со свитером, он тогда отпустил бороду и надевал на работу колючий свитер, чтобы походить на Хемингуэя.
Но в рабочее время он обычно торопился, дергался, все сминалось, из-за чего они и поссорились.
Получив тайм-аут, он был даже рад: как всегда, запарка в редакции. Потом все собирался к ней вырваться и все откладывал. А когда совсем заскучал и вырвался, тут же и отправился, прикупив по дороге охапку ее любимых пионов.
Вызвав лифт, он замешкался, и в кабину успел влететь какой-то нахальный парень лет двадцати (Рыжуку тогда было тридцать), который с ходу нажал кнопку седьмого этажа, так что Рыжук едва успел войти за ним и что-то промямлить насчет «подросткового хамства», но весьма невнятно, так как этажи у них совпали и особого повода для предъявления претензий не было. Хотя, конечно, спросить Рыжука, на какой ему этаж, этот юный нахал вполне мог бы…
На седьмом этаже он вылетел пулей, а Рыжук снова замешкался, на этот раз, к счастью, потому что подлетел парень к двери Веты, и едва он оказался перед нею, как дверь распахнулась, и Вета бросилась к нему, распахнув ситцевый халатик и обвив голыми руками его козлиную шею.
Рыжуку ничего не оставалось, как задвинуться в глубь кабины и нажать кнопку первого этажа…
И сейчас с этим «супер-Сеней» с Фабрики звезд ему ничего не оставалось, как задвинуться.
Или немедленно превратить эту историю в обычный и, в меру возможностей, поучительный урок.
У него ведь была Система Координат. И он не собирался обкрадывать Маленькую, лишив ее всех радостей, какими заполнена была его собственная юность, затянувшаяся так надолго. А любой Сеня это именно такая радость. Как тот таксист для юной восьмиклассницы. Оказавшись на месте Маленькой, сам он именно так бы и поступил, он к Сене на крыльях бы понесся.
Сейчас Рыжюкас заставил себя ей это позволить – даже задним числом, даже в их номере, который он совсем не для этого снимал, даже… О, этих «даже» можно навернуть, сколько душе угодно!.. Но надо быть последовательным, и он убедил себя, что ничего страшного не произошло. Напротив, они подняли планку их «независимых» отношений… которые ему вдруг очень сильно захотелось любой ценой сохранить. Несмотря даже на то, что с работой у них все как-то расклеивалось…
По его настоянию они встретились все на той же лавочке в скверике за университетом. К его удивлению она с готовностью согласилась.
Был туман, лавочка отсырела, он предложил ей зайти в кафе «Trys draugai»[10] – это неподалеку и название теперь как специально для них, но они с Сеней только что позавтракали и выпили кофе.
Тогда он купил в киоске две толстые газеты, чтобы подстелить, они уселись, и он сумел ее спокойно обо всем расспросить, удержавшись только от вопроса «Надолго ли Сеня?».
И обрадовался, что Сеня «какой-то странный». Ну, как-то не так себя ведет…
– До или после? – по-дружески озабоченно поинтересовался он.
Расспрашивать их он умел. Они всегда ему все и рассказывали. До мельчайших подробностей и деталей. До того, какой формы ей попался член и какого вкуса оказалась сперма. Догадываясь об этом, друзья Рыжюкаса за это его тихо ненавидели. Но подружки знали непременное условие вольной натаски: что бы ни происходило на стороне, закончиться должно обязательно с ним – самым подробным перемыванием заводящих его мелочей. Правда, расспрашивал он обычно не на лавочке, а завалившись в постель и никуда не торопясь…
– Так что же тебе в нем не понравилось? – спросил он, выслушав ее сбивчивый рассказ о проведенной с мальчиком ночи. – Я ведь вижу, что понравилось не все…
– Да нет, нормально… Только он какой-то пассивный, совсем без полета…
– Может быть, не пассивный, а осторожный и мягкий… – подсказал он. – Это же очень приятно, что он не такой нахал, как остальные… Ты попробовала его похвалить? Еще лучше чем-нибудь восхититься. Мы же с тобой проходили…