го театрального дома. Во-вторых, Анатолия Васильевича никто на помощь не звал. Да, «таганский дом» остался – на время, как многие полагали – без хозяина, но сигналы sos из стен этого дома не поступали
В январе 1984 года Театр на Таганке (точнее – ведущие актеры и Боровский) обратился в политбюро с просьбой вернуть Любимова, разрешить постановку «Бориса Годунова» и сыграть в день рождения Высоцкого, 25 января, спектакль «Владимир Высоцкий». Письменного ответа, понятно, не последовало. Окольными путями «сверху» сообщили: не волнуйтесь, работайте, все идет своим чередом. Не сообщили, правда, о том, что уже тогда, на момент отправки письма из «Таганки», в политбюро было известно: в театре будет новый главный режиссер. Подтверждения тому – письмо и записка от 2 января 1984 года (под грифами «Секретно»). В записке за авторством отделов культуры ЦК КПСС и по работе с заграничными кадрами и выездам за границу говорится:
«Министерство культуры СССР (т. Демичев) информирует ЦК КПСС о недостойном поведении за рубежом главного режиссера Московского театра драмы и комедии (на Таганке) Любимова Ю. П. (на что ему неоднократно указывалось в связи с его предыдущими загранпоездками) и просит поручить совпослу в Италии официально пригласить Любимова Ю. П. в посольство для объяснения и потребовать от него возвращения на Родину.
Министерство культуры СССР вносит также предложение о назначении другого главного режиссера театра.
Отдел культуры ЦК КПСС и Отдел ЦК КПСС по работе с заграничными кадрами и выездам за границу поддерживают эти предложения.
В связи с тем что за последние годы Любимов Ю. П. постоянно стремится проводить много времени в загранпоездках (в среднем около пяти месяцев ежегодно), а в 1983 году он уже отсутствует более пяти месяцев, а также учитывая подготовку им ряда идеологически ущербных спектаклей, на выпуске которых он продолжает настаивать, полагали бы целесообразным рекомендовать Министерству культуры СССР дать поручение Главному управлению культуры Мосгорисполкома (Театр драмы и комедии находится в его подчинении) подготовить предложение об укреплении художественного руководства этого коллектива и внести на рассмотрение МГК КПСС в установленном порядке».
В письме, адресованном советскому послу в Италии, дается указание «официально пригласить режиссера Ю. П. Любимова для беседы», сообщить ему, что «его отсутствие в театре свыше пяти месяцев вызывает серьезную озабоченность, тем более что представленный ему месячный для лечения отпуск истек в конце октября 1983 года, в связи с чем Ю. П. Любимов должен незамедлительно вернуться в Советский Союз», и подчеркнуть, что «такое длительное отсутствие Ю. П. Любимова может поставить Главное управление культуры Мосгорисполкома перед необходимостью предпринять соответствующие организационные меры и, в частности, рассмотреть вопрос о его пребывании на посту главного режиссера Московского театра драмы и комедии (на Таганке)».
В сухом остатке: Демичев уже внес предложение о назначении другого главного режиссера «Таганки». Записка в Рим – формальность. Предупреждение Любимова посольским работником на его награждении в Лондоне за «Преступление и наказание» – декорация. Посланцам было ясно, что никуда Любимов не придет, им было известно, что он опасается «укола в жопу», но они хотели, чтобы Юрий Петрович узнал о возможных последствиях, зашифрованных фразой о принятии «соответствующих организационных мер», среди которых выделен вопрос о «его пребывании на посту главного режиссера».
После того как «Таганку» возглавил Эфрос, возникла, по словам Анатолия Смелянского, «одна из самых напряженных этических коллизий советской театральной жизни». В 2003 году, когда Смелянский, называвший Эфроса применительно к «Таганке» «человеком со стороны», писал об этом, коллизия виделась «с другого берега»: «Нет тут правых и виноватых, а есть наше общее затхлое полутюремное братство, в котором изживались жизни крупнейших людей того театра».
Все же, наверное, то, что «Таганка» встала стеной на пути пришедшего в этот театр Эфроса, – миф. Не обвитые определениями и не перенасыщенные вольными трактовками факты свидетельствуют об обратном.
«Таганку» после появления там Эфроса покинули всего четверо: Смехов, Филатов, Шаповалов и Боровский. Шаповаловым, помимо всего прочего, двигала обида. Он изо дня в день репетировал у Эфроса Лопахина, когда режиссер ставил «Вишневый сад» на «Таганке» в 1975 году. За месяц до выпуска спектакля пришел в мастерские театра Моссовета, где шили костюмы, – примерить. Швеи удивились: «А вы кто?» – «Шаповалов. На Лопахина» – «А мы шьем Высоцкому. Видите белый костюм? Он не вашего размера». Шаповалов пошел в театр, где встретил Любимова и Эфроса. И сказал им: «Володя сыграет несколько спектаклей, потом укатит на концерты. А вы позовете меня». – «Но вы же будете играть?» – «Нет. Это все нечестно и отвратительно», – сказал артист. Эта история, которую он рассказывал таганковскому актеру и поэту Владу Маленко, нанесла Шаповалову большую рану. В итоге случилось так, как он предрекал. Но второго состава у спектакля не было. Каждый раз ждали Высоцкого.
Давид ушел первым. Только он, надо сказать, после появления в театре Эфроса не оставался там фактически ни дня. И не в знак протеста, а только потому, что ушел бы в случае прихода любого режиссера. К тому же он был ошеломлен чудовищным обманом. А не обман разве – без зазрения совести – фраза Натальи Крымовой в ответ на слова Боровского («…неровен час, Анатолий Васильевич придет на “Таганку”»): «…на “Таганку” – как это может быть? Все это слухи…»?.. Слухами о тайном назначении Эфроса и о тайном же его согласии на это назначение театральная Москва жила январь, февраль и первую половину марта 1984 года. Когда артисты Театра на Малой Бронной поинтересовались у Анатолия Васильевича, он ответил, что ничего об этом не знает, назвав слухи «чепухой». То же самое, как уже говорилось, из первых уст услышали в ответ Алла Демидова и Сергей Юрский.
В начале марта Давид всячески отговаривал Эфроса. Крымова даже не пыталась организовать приход артистов «Таганки» к Анатолию Васильевичу с приглашением «на царство». Боровский говорил Крымовой и Эфросу не об этом, не об организации прихода, а только о том: «Вот если актеры придут и попросят!..»
Давид до конца дней своих называл приход Эфроса на Таганку «ошибкой». И объяснял почему. Если бы театр, оценив положение, в каком он оказался, сам (то есть артисты) его позвал, если бы актеры сами пришли к нему и сказали: «“Дорогой Анатолий Васильевич, мы остались без руководителя, может быть, вы согласитесь прийти к нам?” А он ответил бы: “Хорошо, я подумаю”. И они ушли бы расстроенные… А потом, когда он все-таки пришел бы к ним, всем было бы по-человечески хорошо. И в первую очередь – Анатолию Эфросу, потому что ему не пришлось бы работать на сопротивлении. Я с ним разговаривал об этом, потому что не мог понять, как он так поддался на это назначение – начальство предложило, и он согласился… В ту пору, когда идеология так влияла на человеческие судьбы, именно такой подход Анатолия Эфроса был ошибкой. Ведь его все артисты “Таганки” любили и обожали».
Когда стало понятно, что слухи вовсе и не слухи, а Эфрос на самом деле – вот-вот, днями – придет на «Таганку», когда фраза Крымовой о невозможности подобного развития событий превратилась в пшик, Давид (он рассказывал мне об этом) поехал к Анатолию Васильевичу и, как только мог, пытался отговорить его от этого поступка.
Отговаривал не отговором, а – прогнозом: будет то-то и то-то. «Вы, – говорил Боровский Эфросу то, что он часами на кухне и балконе своей квартиры обсуждал с ведущими артистами «Таганки», которые, можно сказать, делегировали своего ребе на разговор с Анатолием Васильевичем, – не соглашайтесь. Переждите чуть-чуть. Сошлитесь на какие-нибудь временные обстоятельства. Дождитесь, когда артисты сами к вам придут, сами вас попросят, а они, если события будут развиваться так, как развиваются сейчас, попросят, они к вам с уважением относятся. И это будет нормальный приход. А так – вы погубите и себя, и свое здоровье, и свою репутацию. Ведь сейчас еще не остыл дом и никто не знает, что будет дальше с Любимовым – а если он вернется?..»
Этот разговор состоялся буквально за несколько дней до прихода Анатолия Васильевича на «Таганку». Позже Давид рассказывал своему сыну о том, что Наталья Крымова была недовольна тогдашним его приездом и содержанием беседы.
Проработав в театре три десятилетия, Давид знал, что артисты способны на поступки не самые благовидные. Особенно – в экстремальных ситуациях. Впрочем, об этом ведал и Анатолий Васильевич – он бы удручен подметными письмами артистов Театра на Малой Бронной вышестоящим начальникам. И Давид поехал к Эфросу для того, чтобы уберечь его. Боровский хорошо знал околотеатральное пространство и повадки его обитателей, понимал суть хитроумной задумки властей, о которой Анатолия Васильевича, разумеется, не оповестили. Конец истории Боровский предвидел…
Однако Анатолий Васильевич не решился, как предлагал Боровский, обратиться к начальству с просьбой подождать, потому что это было бы приравнено к отказу. А ведь можно было переждать: когда из-за актерских интриг Театр на Малой Бронной отошел для Эфроса в историю, его приглашал – в качестве приходящего режиссера – Лев Додин в свой Малый драматический театр в Ленинграде.
Возможность появления в Театре на Таганке Эфрос обсуждал вместе с женой, сыном и Ольгой Яковлевой – актрисой, без которой он не представлял работы ни в одном театре.
«“Я, – сказал, по свидетельству Яковлевой, Анатолий Васильевич, – вас собрал, поскольку вы самые близкие мне люди, и я хочу узнать ваше мнение. Мне предлагают перейти на “Таганку”. Что вы об этом думаете?” Наталья Крымова высказалась вполне определенно: “Я двумя руками за”». Сын Дмитрий смолчал. Яковлева же сказала: «Я двумя руками против». Ей казалось, что этот коллектив не для Анатолия Васильевича, он с ним не сладит. Эфрос в ответ ей произнес: «Я с ними работал, я знаю этот коллектив. Тем более, они давно уже (совет «заседал» либо в конце февраля, либо в начале марта 1984 года. –