В интервью газете “Известия” (30 мая 1988 г.) он высказал желание продолжить работу в Театре на Таганке. Коллектив театра единодушно поддерживает идею сотрудничества с Ю. П. Любимовым.
Бюро правления Союза театральных деятелей СССР (т. Лавров К. Ю.) рассмотрело и поддержало ходатайство театра.
Отдел культуры ЦК КПСС полагал бы возможным принять предложение Минкультуры СССР о приглашении Ю. П. Любимова для работы над спектаклями в Московском театре на Таганке с 23 января по 26 апреля 1989 г. Его проживание и оплата работы могут быть осуществлены за счет театра на условиях, установленных для зарубежных режиссеров».
Перед первым – «пробным» – приездом Любимова собралась небольшая инициативная группа и, по предложению Давида, было принято решение «встретить шефа по максимуму». Доставали в условиях тотального дефицита кто что мог. Тогда не покупали, а доставали: через знакомых продавцов, директоров магазинов, торговых начальников. Достали, из кожи вон вылезая, пожалуй, все. Только птичьего молока не было…
Сочинили Юрию Петровичу потрясающий прием. Потрясающим, как оказалось, он стал лишь для тех, кто его организовывал. Любимов вошел и весьма скептически оглядел все это великолепие, названное Леонидом Филатовым «натужным». А потом, когда артисты попросили его что-нибудь написать им по случаю возвращения, он черканул: «Хорошо живете!»
В «Правде» от 24 мая 1989 года сообщалось, что Президиум Верховного совета СССР рассмотрел и удовлетворил просьбу Любимова Ю.П. о восстановлении его в советском гражданстве. «Удовлетворил просьбу» – Любимову не нравилось, хотя Губенко, добившись во время приезда Юрия Петровича в январе 1989 года – на этот раз на три месяца, – организовал 45-минутную аудиенцию у Анатолия Лукьянова, и Любимов подписал прошение, в котором говорилось: «…буду искренне признателен, если Верховный совет рассмотрит вопрос о возвращении мне гражданства». Подписать такое прошение Любимова просили актеры в январе 1987 года, когда звонили ему в Вашингтон. Любимов, правда, утверждал потом, что никакого прошения о возвращении ему гражданства он не подписывал, но он, по всей вероятности, запамятовал о том, как 17 мая 1989 года начертал:
«В Президиум Верховного совета СССР
Был бы признателен вам, если бы вы рассмотрели вопрос о восстановлении меня в гражданстве СССР».
По версии Юрия Петровича, Лукьянов предложил ему написать заявление с просьбой вернуть паспорт, а Любимов на это будто бы ответил: «Ничего писать не буду. Когда лишали гражданства, моего мнения не спрашивали, взяли и отняли, а теперь, значит, просить о чем-то? С какой стати?» Потом все же согласился написать, но сказал при этом: «С просьбой обращаться не стану, но могу написать, что возвращение русского паспорта воспринимаю как извинение за причиненные унижения». На самом же деле – «был бы признателен»…
Губенко, по мнению Любимова, мечтал стать министром, «вот и полез ручаться за меня перед Горбачевым, который меня обратно в Россию позвал ради собственного политического пиара. А кто его просил?»
Совесть губенковская просила. И желание непременно вернуть основателя «Таганки» в его театр. Но Юрий Петрович во всеуслышание потом говорил, что это была «операция под кодовым названием “Возвращение опального Любимова на Родину”, с самого начала – умелая и ловкая спекуляция, провернутая Губенко с благословения Горбачева».
«Удивительная память у Юрия Петровича, – записал Давид в 1993 году. – Если он вспоминает о каком-нибудь человеке или о событии, то только – отрицательно. Кажется, это свойство называется “злая память”… А вообще-то людям свойственно помнить о хорошем.
Вспоминает Юрий Петрович, скажем, об Испании. Вернее, о Мадриде, когда он после пятилетнего отсутствия в Москве и в своем театре (желая и мечтая о возвращении, сохранилось много его записок и просьб) вспоминал только, как он приводил в чувство пьяных Золотухина и Бортника… Или, сколько лет по тому или другому случаю, если произносится фамилия Волчек, глаза у него делаются злые, и он вспоминает, как она кому-то что-то сказала о нем…
Или вот о Горбачеве. Только помнит, как он грубо сгонял с трибуны Сахарова… И злобная дикая ненависть к Горбачеву и к Яковлеву тоже…
Вот интересно, почему Горбачева – Яковлева ненавидят бывшие борцы за демократию и свободу, в глухие и мрачные годы мечтавшие о многопартийности и оппозиции и вообще о гибели коммунистического режима… И часто с теплом многозначительности вспоминают об Андропове? Загадка…
Может быть, любят сильную власть? Ну, и свою к ней близость? Что-то тянет к власти, что-то сладкое есть. Как в 1930-х годах писатели и поэты тянулись к властям, дружили с ними, а в 1970-х уже ненавидели, но все же – тянулись. Влекло что-то. Отлично сказал Эрнст Неизвестный: “У нас есть люди, мечтающие иметь славу Сахарова и власть Андропова…”
В 1988-м, в мае, когда Юрий Петрович первый раз прилетел в Москву на десять дней в “гости”, десять дней, всех и его – потрясших (сейчас он говорит об этих днях, как о своей ошибке, мол, нужно было первый раз приехать, то есть возвратиться после падения Горбачева), он мечтал о том, что его примет Горбачев (1988–1989 годы – невероятная слава Горбачева), а не получилось.
В Будапеште мне Катя зло сказала, вернее, у нее вырвалось, что Горбачев, мол, всяких там принимает, а Любимова – нэт!.. Он все Николая (Губенко. – А. Г.), особенно во второй приезд, подгонял: “Что это меня никто из них не принимает?..” И все злился. Настаивал: мне, мол, скоро уезжать».
Вот тогда Губенко и устроил Любимову встречу с Лукьяновым. Но злобу на Горбачева Юрий Петрович затаил… Потом старался встретиться с Ельциным. Он ему нравился и во всех интервью он не упускал возможность высказаться о своих симпатиях к Ельцину… Вот в последнее время, обзывая его «медведем», все чаще и чаще говорит о нем, как не оправдавшем надежды и упустившем «шансы» в политике «мудаке»…
Почти сразу после правдинского сообщения в мае 1989 года о возвращении Любимову гражданства Губенко подал заявление об уходе с поста художественного руководителя, распахнув тем самым перед Любимовым двери Театра на Таганке. В декабре 1989 года Юрий Петрович в них вошел: на общем собрании он был единогласно избран художественным руководителем.
Когда конфронтация Любимов – Губенко на «Таганке» приняла совершенно неприличные формы, Юрий Петрович сказал: «Я не хотел ехать к Лукьянову, вы меня вынудили». И тогда же, когда вопрос о разделе театра «достиг высот» глупости и взаимных обвинений, Любимов заявил: «Я сегодня же дам телеграмму президенту, что я отдаю назад ваше гражданство! Со мной обращаются хуже, чем при коммунистах, вызывают в прокуратуру!»
То, как повел себя Любимов после всех, порой невероятных губенковских усилий, направленных на достойное возвращение Юрия Петровича, после искренней радости артистов, к которым вернулся «отец родной», вынуждает, к сожалению, предположить: Любимова больше устраивал статус гонимого эмигранта, которого эти «мерзкие коммунисты» не пускают домой и вставляют палки в его режиссерские колеса.
Николай Губенко в сражениях за Любимова кого только не подключал из вышестоящих руководителей, кого только не убеждал из руководства страной (во всяком случае, Михаила Горбачева, Александра Яковлева, Эдуарда Шеварднадзе, Анатолия Лукьянова) дать – для начала – согласие на возвращение Любимову гражданства.
Губенко приходилось унижаться перед такими одиозными деятелями, как завотделом культуры ЦК КПСС Юрий Воронов, к которому 15 сентября 1988 года он обратился с просьбой посодействовать в деле приглашения Любимова для работы по возобновлению спектакля «Живой» и убеждал руководителя в том, что Любимов исправился.
«Приезд Ю. П. Любимова в мае этого года, предоставление ему возможности провести несколько репетиций “Бориса Годунова” в Театре на Таганке, – писал Губенко, – горячо приветствовались у нас и за рубежом общественностью, которая по справедливости увидела в этом конкретное проявление политики нового мышления, наглядное свидетельство принципиально нового курса, проводимого нашей партией под руководством М. С. Горбачева. Спектакль “Борис Годунов” высоко оценила пресса…
Ю. П. Любимов ждет нашего приглашения, он хочет работать в Москве. Не получив своевременно официального приглашения, он вынужден будет пойти на заключение контрактов с каким-либо театром в Европе, а спрос на него там большой. Мы же потеряем возможность показать советскому зрителю хорошие спектакли, которые работают на общее для всех нас дело перестройки.
Беседы с Ю. П. Любимовым во время его майского приезда в Москву убедили нас, что он всем сердцем за перестройку, что он радуется поистине великим переменам, которые совершаются в нашей стране.
Я уверен, что предоставление Ю. П. Любимову возможности осуществить свои давние творческие замыслы в Театре на Таганке имеет не только культурное, но и политическое значение».
Заметны элементы демагогии? А иначе нельзя. Давид обсуждал с Губенко текст письма Воронову, как, стоит заметить, обсуждал все шаги, направленные на возвращение Любимова, и они вместе пришли к выводу: просьба, направленная в ЦК от имени главного режиссера Театра на Таганке, должна быть «обставлена» понятным деятелю из ЦК языком. Цель – возвращение Любимова. Ну и что с того, что в тексте приписывается Любимову, будто он ратует «всем сердцем за перестройку» и «радуется поистине великим переменам, которые совершаются в нашей стране»?
Николай Губенко, лично обойдя всех членов политбюро, добился от советских властей восстановления в гражданстве СССР не только Любимова, но и Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, которая сказала: «Мы очень благодарны и признательны ему, а главное, понимаем, каких огромных усилий все это стоило, какое великое противостояние пришлось преодолеть».
Любимов же в интервью журналу «Столица» № 5 за 1992 год сказал: «…рано я назад приехал. Рано. Это нужно было не мне и не театру, а, как я сейчас вижу, для карьеры Николая Николаевича. Чтоб он бил себя в грудь и повторял, что он два года жизни потратил на меня, – вначале гордо, а сегодня он уже скорбно об этом говорит… После первого моего приезда я год непрерывно работал, а Николай Николаевич продолжал театр помаленьку разваливать. Карьеру делал. Добился. Стал министром СССР. Культуры. Культуре от этого не легче. СССР тоже никакого нет…»