Мы американцы — пацифисты; мы наблюдатели, созерцатели и наши интересы — искусства: живопись и литература».
Возвратившись в Нью-Йорк на теплоходе «Кунсхолм», Давид Давидович устроил посвящённую поездке в СССР выставку картин в «ACA Gallery» (12 ноября — 1 декабря 1956 года). Постепенно он начал приводить в порядок свой архив и отправлять материалы Лили Брик, Катаняну и Библиотеке имени Ленина в Москве. В отчёте о поездке в СССР, опубликованном в 33-м и 34-м номерах «Color and Rhyme», он писал о России много хорошего, отметив поголовную грамотность и невероятную любовь к чтению. Правда, подчеркнул и то, что «сильно обогатился язык простых людей и огрубел язык интеллигенции».
Поездка во всех смыслах была эпохальной. Одним из неожиданных её результатов стало знакомство Бурлюка со множеством молодых и не очень художников, на которых он в той или иной степени оказал влияние — если не своим творчеством, то своей личностью. Были среди новых знакомых и критики (например, Николай Иванович Харджиев), и краеведы, и просто увлечённые искусством и литературой люди. После возвращения из СССР у него завязалась с новыми знакомыми огромная переписка, которая постепенно сильно сократилась, в первую очередь из-за боязни со стороны советских корреспондентов. Во-первых, почти все письма перлюстрировались КГБ. Во-вторых, Бурлюк сам иногда писал опасные вещи. Например, поэту Осипу Колычеву он написал о том, что Россия и Москва в сравнении с Европой и Америкой провинциальны. Разумеется, Колычев обиделся и обвинил Бурлюка в «непочтении к революции». На этом переписка прервалась. Ну а что ещё мог написать в такой ситуации Колычев, знавший, что письма читает не он один?
И тем не менее во всём была своя польза. Бурлюк «пошёл по рукам». Именно у Колычева взял его адрес писатель, автор мемуаров Леонард Гендлин, который встретился с Давидом Давидовичем и Марией Никифоровной во время их второго — и последнего — визита в СССР в 1965 году и оставил об этом замечательные воспоминания.
Но до этого неугомонные Бурлюки успели несколько раз съездить в Европу и совершить кругосветное путешествие.
Глава тридцать первая. Две поездки в Чехословакию и кругосветное путешествие
Верите ли вы, читатель, в теорию «шести рукопожатий»? Я, например, верю. И недавно в очередной раз убедился в её действии, разыскав в Праге тот самый дом, в котором дважды, в 1957-м и в 1962-м, побывали Давид Давидович и Мария Никифоровна. В этом доме, построенном Вацлавом Фиалой-старшим, с 1930-х жило несколько поколений семьи Фиала, а в наше время живут внучки Марианны Бурлюк и её невестка. С 1956-го по 1968-й жила в доме и Людмила Кузнецова-Бурлюк.
Пражский семейный архив оказался маленьким сокровищем, дополнившим образ Давида Бурлюка. Ведь с родными он был свободен и открыт и в переписке с ними мог позволить себе писать то, что было неуместно в переписке с любыми другими знакомыми и друзьями. И достоинства его, и недостатки проявились тут в полной мере.
А вывели меня на этот семейный архив и сам дом поиски информации о Людмиле Кузнецовой-Бурлюк. Обнаружилась поразительная вещь — если о братьях-Бурлюках было написано немало, то о сёстрах Людмиле, Надежде и Марианне имелись лишь отрывочные и крайне противоречивые сведения. К моменту начала моих поисков о Людмиле Кузнецовой-Бурлюк было известно неприлично мало, с датой смерти была путаница. Было лишь известно, что она умерла в Праге. Как она туда попала? Где жила до этого? Продолжала ли заниматься живописью? Даже в специальных изданиях, посвящённых русскому авангарду, какие-либо сведения о ней заканчивались 1908 годом. Конечно, меня это зацепило. Захотелось разгадать загадку.
Начал с архива города Праги. Оказалось, что там хранятся сведения лишь о людях, умерших до 1925 года. В архиве мне посоветовали найти отделение реестра (ЗАГС) по месту жительства Людмилы Кузнецовой, где должны храниться сведения о том, где именно она жила и когда умерла. Но в какое именно отделение ехать, ведь в Праге множество районов?
Поиск в Национальной и Славянской библиотеках тоже не дал никаких результатов. Словно бы и не жила Людмила Кузнецова-Бурлюк в Праге.
И тут мне повезло. Мой друг Игорь Померанцев, известный поэт и эссеист, более тридцати лет работающий на радио «Свобода», познакомил меня с сотрудницей украинской редакции Оксаной Пеленской, автором книги об украинских художниках в Чехословакии. Оксана рассказала, что в конце 80-х она побывала в семье известных чешских художников и искусствоведов Фиала и вроде бы старший из семьи, художник Вацлав Фиала, был женат на сестре Давида Бурлюка.
Воодушевлённый, я стал искать семью Фиала. Вспомнил о правиле шести рукопожатий. И оно сработало.
Собственно говоря, рукопожатий понадобилось всего три. Анна Хлебина из редакции пражского журнала «Русское слово» познакомила меня со славистом, русистом, потомком русских эмигрантов в Праге Анастасией Копршивовой, а пани Копршивова дала адрес, по которому семья Фиала проживала в 1957 году.
— Ну что ж, прекрасно, — подумал я. — По крайней мере, сфотографирую дом, в котором они тогда жили.
На следующее утро я помчался по указанному адресу. Первым делом провёл почти час на местном кладбище, безуспешно пытаясь найти надгробие с именем Людмилы — до тех пор, пока смотритель не вышел из своего домика и не начал с подозрением на меня глядеть. Тогда отправился по указанному адресу. Увидел дом, сфотографировал его, подошёл поближе — и обнаружил на звонке надпись «Фиаловы».
И я позвонил. Ко мне вышла женщина лет пятидесяти, как потом оказалось — внучка Марианны, Итка. Представился на чешском, рассказал, что собираю материал о Людмиле Бурлюк — и тут Итка сама перешла на русский и пригласила меня в дом. Мы сидели в саду, и я, не веря своему счастью, слушал рассказ её и её мамы, Ольги Фиаловой, вдовы искусствоведа, историка искусства Владимира Фиалы, сына Вацлава и Марианны. Рассматривал старые фотографии, читал десятки писем и рукописей Давида Бурлюка и понимал, что всё услышанное нужно поскорее записать и опубликовать.
Именно Владимир разыскал в середине 1950-х адрес Людмилы, а затем и её саму. Потеряв мужа и трёх сыновей, она жила у подруги в Саратове без денег и документов. Фиала решили забрать её к себе. Осенью 1956-го она переехала в Прагу, где прожила двенадцать счастливых лет. Наконец она могла не думать о крыше над головой и не заботиться о ежедневном поиске денег на жизнь.
К тому моменту Вацлав Фиала стал признанным на родине мастером. Вскоре после возвращения в Прагу, в 1923 году, он поступил в Академию художеств, где учился у Макса Швабинского. Фиала был в первую очередь известен как график — широко известны его иллюстрации к русским сказкам, повестям Пушкина, произведениям Низами, Старославянский цикл цветных литографий. В 1927–1928 годах Вацлав Фиала жил и работал в Париже, а в 1938 году оформил чехословацкий павильон на Всемирной выставке в Нью-Йорке, создав диораму «Инаугурация президента Вашингтона в 1789 году». Он был награждён множеством наград, в том числе серебряной медалью на Всемирной выставке в Париже в 1936 году. В 1967 году Вацлав Фиала получил звание заслуженного художника ЧССР, в 1976 году был награждён орденом Труда.
Многие работы Вацлава Фиалы были растиражированы в Чехословакии на открытках. Одна из таких работ — портрет Давида Бурлюка, который он выполнил во время первого визита Бурлюка в Чехословакию в сентябре — ноябре 1957 года.
Перед тем как в очередной раз отправиться в Европу, Давид Давидович провёл персональную выставку — на этот раз в «Tirca Karlis Gallery» (Уэстпорт, Коннектикут). 24 августа они начали своё путешествие. На теплоходе из Нью-Йорка они приплыли в Бремен, а оттуда на поезде переехали в Гамбург, откуда затем поехали в Баварию. Главным событием там стал визит в Мурнау, к Габриэле Мюнтер (5 сентября). 9 сентября Бурлюки приехали в Прагу. У поездки в Чехословакию было две цели — увидеть после долгой разлуки сестёр и подлечить на чешских курортах Марусино сердце. 30 октября 1956-го у неё случился серьёзный сердечный приступ. Американские больницы уже тогда отличались дороговизной, а в социалистической Чехословакии медицина была доступной для всех. Чехов лечили бесплатно, а для американцев Бурлюков цены были более чем щадящими — восемь долларов за комнату, лечение и трёхразовое питание в сутки на двоих. Благо и обменный курс доллара был там совсем не таким грабительским, как в СССР. (Удивительно, но точно такой же курс — 22 кроны за доллар — сохраняется и сейчас, спустя 62 года после первого приезда Бурлюков.)
На вокзале Давида с Марусей встречали Людмила, Марианна и Вацлав Фиала. С Вацлавом и Марианной Бурлюки не виделись 36 лет. Конечно же, Давид Давидович играл перед ними роль «папы», великого Бурлюка, всемирно признанного художника; сёстры, признавая его авторитет, старательно не показывали вида, что выглядит всё это несколько комично.
Сначала Давид и Маруся остановились в пражском «Палас Отеле». Почти сразу Маруся легла в больницу, ею занимался профессор Харват. Через несколько дней он отправил Бурлюков в Подебрады, в военный санаторий. В Подебрадах они провели 40 дней и дважды приезжали оттуда в Прагу. На ночь останавливались в «Палас Отеле», а дни проводили в том самом доме, за тем самым столом, за которым и я 50 лет спустя беседовал с Ольгой Фиаловой и её дочерьми, Иткой Мендеовой и Яной Коталиковой. Во время приезда Бурлюков, как и всегда, в доме было полно гостей. Одним из них был писатель Иржи Тауфер, которого Бурлюк нарисовал прямо на обложке подаренной ему книги. Позже Тауфер подробно опишет свои впечатления от встречи с «отцом российского футуризма». Знаменитый чешский поэт Витезслав Незвал подарил Бурлюкам несколько своих книг. Писатель Иржи Вейль слушал стихи Бурлюка в исполнении Маруси.
Вообще в свой первый приезд в Прагу Давид Бурлюк был буквально обласкан и чехословацкой интеллигенцией, и властями. Первая встреча с коллегами прошла в галерее, названной именем легендарного чешского художника Йозефа Манеса. В честь Бурлюка там организовали торжественный приём. Затем чехословацкое Министерство культуры устроило для них приём в помещении «Пролеткульта». Инициаторами этой встречи были Иржи Тауфер и Вацлав Фиала, а организаторами — Тауфер, Незвал, Иржи Вейль, Карел Нови, отец и сын Фиала. На этом вечере Давид Давидович прочитал короткую лекцию «О Маяковском» и несколько его стихотворений.