По пути, на немецкой границе, с братьями случилось забавное происшествие. Немецкий таможенник принял Бурлюков за анархистов, а коробку с вареньем, заботливо положенным в дорогу Людмилой Иосифовной, посчитал бомбой. Ну что ж, это неудивительно — в своё время австрийские полицейские приняли за шпионов Валентина Серова с Ильёй Остроуховым и братьями Мамонтовыми, когда те просто делали зарисовки на улицах Вены.
Цитович, уехавший раньше, предусмотрительно зарезервировал для Бурлюков комнату, но по приезде в Мюнхен выяснилось, что в этом году приём в Академию уже окончен. Давид и Владимир поступили в школу знаменитого Антона Ашбе, а сам Цитович был зачислен в Академию 30 октября 1903 года и учился у профессора Карла фон Марра. К сожалению, никаких работ Давида Бурлюка этого периода до нас не дошло, зато сохранился альбом, подаренный Владимиру Давидом 21 сентября 1902 года в Полтаве (возможно, Полтава была промежуточным пунктом в поездке из Санкт-Петербурга домой после неудачной попытки поступления), в котором Володя делал наброски и зарисовки. В частности, это выполненные 24 октября 1903 года наброски бронзовой амазонки у виллы Франца фон Штука (именно у Штука, основателя Мюнхенского сецессиона, учился в Академии Кандинский).
Словенец Антон Ашбе был видной фигурой в художественном мире Мюнхена. Недовольный манерой преподавания в Академии, он в 1891 году основал собственную школу. Методика Ашбе была направлена на развитие индивидуальных способностей учеников и выработку ими собственной манеры. Большое внимание он уделял изучению рисунка и считал его необходимой частью художественного образования. Бурлюк писал, что Ашбе требовал от учеников видеть всю работу целиком, а не в деталях. В живописи он отвергал какие-либо шаблоны и считал необходимым для художника искать новые художественные приёмы, поэтому выпускники его школы не специализировались на каком-либо одном направлении в живописи, но добивались успеха в самых различных художественных течениях. Среди его учеников — Добужинский и Игорь Грабарь, Алексей Явленский и Марианна Верёвкина, Василий Кандинский и Кузьма Петров-Водкин.
Давид Бурлюк писал, что начинавшуюся блестяще карьеру Ашбе сгубило знаменитое баварское пиво, но даже будучи во хмелю, мастер мог несколькими уверенными линиями вдохнуть энергию в слабый ученический рисунок и одной линией очертить модель с головы до пят. Именно рисунки Давида Бурлюка углём Ашбе оценил выше всего — так, что даже назначил ему стипендию, а затем, по просьбе Давида, согласился дать её и Володе, «дикой степной лошади».
Братья Бурлюки и Цитович быстро стали мюнхенской достопримечательностью. Это неудивительно — они расхаживали по улицам в сапогах и овечьих тулупах. Особенно забавно эти одежды смотрелись в музеях. Помимо Старой Пинакотеки, друзья любили посещать Галерею Шака, где любовались работами Морица фон Швинда, одного из самых известных мастеров поздней немецкой романтики.
У Гермогена Цитовича, отличавшегося возвышенным отношением к женщинам, в Мюнхене случился роман с…картиной, точнее, портретом работы Ван Дейка, на котором была изображена девушка из XVII века. Это была вторая любовь Цитовича после пушкинской Татьяны. Часами простаивал Цитович возле портрета, выставленного в Старой Пинакотеке, а потом, несмотря на стеснённость в средствах, заказал большую фотографию с него и повесил у себя в спальне. Теперь по утрам, проснувшись, он сразу видел предмет своего обожания. Несколько лет спустя, уже вернувшись в Россию и женившись, он тайком от жены приехал в Мюнхен, чтобы в полутьме зала вновь полюбоваться портретом — и нашёл, что его жена была живым воплощением вандейковской героини.
В Мюнхене Давид Бурлюк завязал знакомства с ещё несколькими соотечественниками: «1902, 1903 — работал в Баварии. Здесь: Евсеев, Пискунов и Арнольд Лаховский».
С поступившим в ноябре 1903-го в Академию Арнольдом Лаховским у Бурлюка множество пересечений. Наверняка они были знакомы ещё по Одессе — у окончившего в 1902 году Одесское художественное училище Лаховского были те же учителя. Помимо Академии, тот посещал в Мюнхене и школу Ашбе; когда он в 1904 году вернулся в Россию и поступил в Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств, то сдружился с Людмилой Бурлюк. В 1906 году Лаховский представит портрет Людмилы на «XVII выставке картин Товарищества южнорусских художников» в Одессе — на той выставке были представлены работы Давида, Владимира и самой Людмилы Бурлюк.
Весной 1904-го Давид с Владимиром переезжают в Париж. Чем можно объяснить этот переезд? Возможно, обычной для них страстью к перемене мест; возможно, тем, что у Ашбе занимались в основном рисунком, к живописи переходили гораздо позже, а Бурлюки хотели учиться именно живописи… В любом случае, Париж был самым правильным местом для того, чтобы не только учиться, но и познавать новейшие живописные течения.
«Кормон принял меня в мастерскую свою — “Эколь де Бозар”, — вспоминал Бурлюк. — В Париже познакомился с К. Бальмонтом, В. Мусатовым, М. Волошиным; был в квартире Мечникова, а Е. Кругликова с кн. Шервашидзе — были собеседниками».
Открывшееся в 1883 году Ателье Кормона было в Париже знаменитым, как и он сам — кавалер ордена Почётного легиона, член Академии изящных искусств. В 1898 году Кормон возглавил мастерскую в Национальной высшей школе изящных искусств (École nationale supérieure des Beaux-Arts), куда и был принят Бурлюк.
В отличие от Ашбе, отказавшегося от академизма в пользу реализма, Кормон оставался академистом, а колорит его работ был достаточно однообразным. Тем не менее он поощрял разнообразие красок у своих учеников, среди которых были такие разные художники, как Анри Тулуз-Лотрек и Винсент Ван Гог, Эмиль Бернар и Николай Рерих. Бурлюк особо подчёркивал, что учился у Кормона и Жак Вийон, старший брат Марселя Дюшана.
Братья сняли маленькую комнату без мебели на бульваре Монпарнас. Денег на мебель не было, поэтому они… просто разрисовали стены яркими красками, а спали на полу, на газетах. Вместо занятий часто ходили в Лувр — как и следовало ожидать, «Мона Лиза» была одним из главных объектов их внимания; кроме неё — художники Барбизонской школы и Густав Курбе. «1904 год в Париже для меня — год Курбэ и Мориса Дэни. Влияние Курбэ было на меня громадно. Я восхищался холодностью Давида, но недостаток зрения моего всегда увлекает меня в сторону более живописного самовыражения», — вспоминал Бурлюк. Интересно, что ни ещё более живописных импрессионистов, ни Гогена, ни Сезанна он тогда не выделил — возможно, сказалось влияние преподавателей, влияние классицизма и немецкого романтизма. Хотя не увидеть работы представителей новейших течений в Париже было сложно. Во время пребывания Бурлюков здесь прошли 20-й салон Независимых, на котором были представлены работы Пьера Боннара, Робера Делоне, Ле Фоконье, Матисса, Метценже, Анри Руссо, Поля Синьяка и других; выставка последних работ Клода Моне и персональная выставка Матисса. Работы многих из них спустя всего пять лет будут представлены вместе с работами Бурлюка в одесском «Салоне» Издебского; ещё на год раньше, в 1908-м, на киевской выставке «Звено» Бурлюк уже раздавал листовку «Голос импрессиониста в защиту живописи». Так что, конечно же, он и увидел, и запомнил новое, и поворот от реализма к импрессионизму начался у него, несомненно, после двух месяцев, проведённых в Париже (хотя ещё в 1905 году его живопись была «отмечена отчаянным реализмом»). Более того — возможно, учёба у Ашбе с его тягой к обобщению и упрощению форм стала первым шагом на пути Бурлюка к кубизму. Мстислав Добужинский вспоминал, что некоторые ученики Ашбе рисовали одними прямыми линиями, наподобие будущих кубистических рисунков.
И всё же интересно, что Бурлюк отметил именно реалиста Курбе и символиста Дени и не отметил коллег Дени по группе «Наби» Пьера Боннара и Поля Серюзье; постимпрессионист Серюзье был учеником Гогена. Побывавший в следующем, 1905 году в Париже художник Александр Шевченко в своих воспоминаниях отмечал именно увиденные в парижских музеях работы Мане и Моне, Ренуара и Сислея, Писсарро и Дега. Михаил Ларионов, приехавший в Париж осенью 1906 года и уже работавший к тому времени в манере позднего импрессионизма, именно после Парижа увлёкся фовизмом и наивным искусством. Но уже в конце 1907 года Бурлюк с Ларионовым организуют первую выставку «Венок-Стефанос», с которой и начнётся отсчёт русского авангарда.
Из Парижа Давид предлагал Владимиру поехать в Лондон, посмотреть работы Тёрнера и Констебля, но Владимир решительно отверг намерения старшего брата ещё больше увеличить расстояние до любимой родины. Бурлюков всегда тянуло домой, а спустя короткое время — снова в путь. Тёрнера в этот раз не увидели, хотя он был знаковой фигурой для Давида.
Домой возвращались через Линц, оттуда пароходом по Дунаю через Вену в Одессу. За несколько дней в Вене успели посмотреть коллекцию Музея Лихтенштейна, по пути писали дунайские виды и замки. В июле 1904 года Давид и Владимир были уже дома.
Мюнхенский и парижский период оказал глубокое влияние на Давида Бурлюка. Переполненный новыми знаниями, идеями и эмоциями, он уже в конце года готовит в Херсоне большую выставку своих работ.
Глава шестая. Херсон и Харьков. Первые выставки. Подготовка к прорыву
«В июле месяце 1904 года вернулись в Херсон — жили тогда на Витовской ул. — отец оставил место в Золотой Балке. Лето жили в Алёшках», — вспоминал Бурлюк в одной из рукописей, оставленных у сестёр в Праге. Во «Фрагментах из воспоминаний футуриста» он уточняет — в Алёшках (город в Херсонской области, в советское время — Цюрупинск) жили один месяц.
Квартиру в Херсоне Бурлюки сняли почти сразу по переезде в Золотую Балку — детям нужно было учиться в гимназии. «На зиму мама сняла квартиру на 3-й Фурштадской ул. в Херсоне — Людочка пошла в гимназию. Я уехал на зиму 1900–1901 учиться в Одесск. худож. учил.», — вспоминал Бурлюк. Учились в Херсоне и Николай (в Херсонскую мужскую гимназию он поступил 16 августа 1901 года и обучался по 10 июня 1909 года, окончив полный восьмиклассный курс), и Надежда, и Марианна. Херсон и Херсонщина стали для Бурлюков, пожалуй, главной