дожников, в которой приняли участие и Владимир Баранов-Россине, и Давид, Владимир и Людмила Бурлюки. Вполне вероятно, что Баранов-Россине экспонировал на выставке ТЮРХ этюды, написанные как раз в Козырщине.
Именно знакомство с Бурлюками стало первым шагом на пути Баранова-Россине к авангарду. Давид Бурлюк тут же сокращает дистанцию, берёт «шефство» над молодым художником и привлекает его к участию в выставках, в том числе «Венок-Стефанос» зимой 1907/08 года в Москве и «Звено» в 1908 году в Киеве.
Бурлюки оказали влияние не только на Баранова-Россине. «Приехавший Бродский и его оруженосцы Орланд, Мартыщенко начали было в нашей буйной компании писать коричневые пейзажи, но даже и их мы заставили изменить свою гамму», — вспоминал Бурлюк. Там же, в Козырщине, Бродский написал замечательный портрет Людмилы Бурлюк, к тому времени уже близкой его подруги по Академии художеств.
Марианна Бурлюк уже в конце 1970-х вспоминала, что портрет этот был написан после некоего объяснения между Бродским и Людмилой — она была влюблена в Бродского, и речь даже заходила о женитьбе, но родители Бродского, как религиозные евреи, не давали ему согласия на брак с христианкой. Людмила в растрёпанных чувствах сидела на ковре и позировала Бродскому. Правда, сама Людмила об этом ни разу не упоминала, более того, в 1907 году она вышла замуж за Василия Кузнецова, а Бродский женился на Любови Гофман.
И этот портрет, и карандашный рисунок с Людмилы Бурлюк хранятся теперь в Музее-квартире И. И. Бродского в Санкт-Петербурге.
Но не только Людмилу рисовал тем летом Бродский. «Рисунок с меня, сделанный Исааком Израилевичем Бродским в это время, он подарил Илье Ефимовичу Репину», — писал Бурлюк. И добавлял, что первым художником, «который написал мой портрет был именно он, И. Бродский, и это было в 1901 году».
Сам Давид Давидович в течение летних месяцев вставал на рассвете, чтобы «писать утреннюю зелень», и «написал целый ряд светло-зелёных прозрачных этюдов». В большой зале, превращённой в мастерскую, художники делали наброски, эскизы, рисунки с крестьян и крестьянок. Одну из работ, написанных в «Козах» — «Лодочку», — купил потом в 1908 году в Санкт-Петербурге за 35 рублей Николай Иванович Кульбин. Бурлюк вспоминал, что её хотел выменять на свой холст в Одессе Николай Дмитриевич Кузнецов, который был к тому времени широко известен и работы которого стоили приличных денег, но по молодости и легкомыслию Бурлюк пропустил это предложение мимо ушей.
Рисунки Врубеля были в то время для него настольной книгой, и если брат Владимир уже «целый год писал крайние вещи — переходя даже за дерзость Ван Гога», то сам Давид, хотя и являвшийся модернистом по природе, «очень медленно поворачивал к формуле Сезанна». Причиной задержки на «реалистическом импрессионизме» была склонность к духу противоречия. Вообще, освоив однажды определённый стиль, Давид Бурлюк уже не расставался с ним на протяжении всей жизни. Он словно нанизывал их на некий шампур своих знаний и возвращался в своих работах и к реализму, и к импрессионизму, и, позже, к символизму, футуризму, абстракции, примитивизму.
С Козырщиной связан ещё один забавный эпизод — Володя увидел там привидение старухи, сидящей в белой гостиной большого дома, в котором жили Бурлюки. Силач Володя настолько перепугался, что первое время не мог говорить, а волосы «дыбом стояли на его голове». Эпизод был настолько запоминающимся, что о нём написали позже и Людмила, и Надежда Бурлюк.
Из дошедших до нас работ Бурлюка 1906 года стоит в первую очередь отметить находящийся в Государственной Третьяковской галерее пуантелистический, неоимпрессионистический «Портрет матери», работы «Женщина в саду (портрет Н. Л. Безваль) и «Пейзаж с клумбой». Работа Исаака Бродского с тем же названием, написанная в Козырщине, изображает левую часть дома, а Бурлюка — правую; совершенно очевидно, что они создавали свои пейзажи одновременно, работая чуть ли не плечом к плечу.
Этюды, выставленные тремя Бурлюками на выставке ТЮРХ в Одессе, получили свою порцию критики. Несмотря на то, что, согласно каталогу, Владимир выставил один этюд, Людмила — четыре, а Давид — шесть, критики писали, что на выставке «слишком много Бурлюк». Отмечали недюжинное дарование — и вместе с тем упрекали в сильном подражании западным пуантелистам и импрессионистам. Писали даже, что «вся семья заболела пуантелизмом».
На рубеже 1906/07 года Давид Бурлюк принял участие одновременно в двух выставках — «Союза русских художников» в Петербурге и «Blanc et noir» в Харькове. На выставке СРХ вместе в Давидом выставлялась Людмила, а в Харькове были представлены работы всех трёх Бурлюков, а также работы Баранова, Агафонова, Фёдорова, Бродского.
Выставленные в Петербурге работы Бурлюков критика назвала «комично бездарными» и «развязными»; то же писали и о работах Михаила Ларионова. Писали даже так: «Надо иметь большую дозу храбрости, чтобы решиться выставить подобные произведения». Храбрости Бурлюку с Ларионовым и вправду было не занимать.
На выставке в Харькове Давид Бурлюк показал свой «многодневный труд — группу крестьян, нарисованных в “Козырщине” с натуры в схожий с жизнью размер». Критика положительно отозвалась об этом «рисунке чёрным по белому», а самих Бурлюков назвали «сильными, здоровыми талантами». Выставленные на «Blanc et noir» работы стали первыми опытами Давида Бурлюка в стиле примитивизма.
В марте 1907-го, вслед за «Blanc et noir», при активном участии Давида и Людмилы Бурлюк, Евгения Агафонова, Владимира Баранова и Митрофана Фёдорова открылась «весенняя» выставка картин Харьковского общества художников. И здесь похвалы перемежались с критикой. Бурлюков обвиняли в необдуманной многочисленности и разбросанности живописи, в метаниях в поисках всё новых и новых способов выражения.
Обвинения были напрасны. В поисках «искусства будущего» и новых средств выражения находились тогда все мыслящие художники. Революция на улицах стимулировала революцию в искусстве. Предметом широкого обсуждения стали демократизация искусства, его роль в эстетическом и этическом воспитании масс. Фёдор Сологуб заявил даже, что «люди из жизни должны преобразовываться по образцам, созданным искусством». Представители авангарда уже в 1907 году заявили свои претензии на роль выразителей «искусства будущего», и термин «футуризм», введённый вскоре в оборот Филиппо Томмазо Маринетти, становился очень уместным. «Искусство будущего» началось в России не с литературы, как в Италии, а с живописи, и с живописи примитивистской. Народное, примитивное творчество стало той базой, тем фактором, который соответствовал идеям о демократизации творчества и в то же время мог быть основой для создания новой эстетики.
Вскоре термин «примитивизм» появился и в лексиконе Давида Бурлюка. Всё больше работ создавалось в этом новом для него стиле. На выставке Бурлюков в Херсоне, в Народной аудитории Общества содействия физическому воспитанию детей (август — сентябрь 1907 года) они соседствовали с пуантелистическими и импрессионистскими. На выставке было представлено 200 холстов Давида, Владимира и Людмилы, и критика не преминула отметить это в негативном ключе. Вообще практически все отзывы были негативными («мазня», «синие полотна с уродливо намалёванными на них деревьями», «портреты чудовищных, безжизненных и страшных… девиц»); критики заметили, однако, что Бурлюки много выставляются и имеют много смелости. Уже тогда Владимир Бурлюк вырабатывал свой ни на кого не похожий стиль — критики упомянули «ряд пёстрых в крапинки зелёных, розовых и, главным образом, синих полотен с уродливо намалёванными на них деревьями, домами и облаками, портреты каких-то чудовищных, безжизненных и страшных, жёлто-синих и фиолетово-зелёных девиц, баб и барышень и, наконец, совершенно непонятные загадочные по своему содержанию картинки».
Давид Бурлюк не уставал объяснять немногочисленным посетителям, в том числе и детям, что же именно изображено на картинах. «Вид у него очень решительный и слегка пренебрежительный».
Вообще отношение к критике было у художников рождающегося авангарда специфическим. Они её ожидали, более того, осознавали, что чем сильнее критика, тем правильнее избранный ими путь. Борьба со старой «буржуазной» эстетикой не предполагала компромиссов. Это вовсе не означало, что они не замечали отзывов положительных и не радовались им.
После Херсона Давид Давидович планировал перевезти выставку в Николаев и Одессу, однако из этого ничего не вышло, и он вместе с Людмилой принял участие в XVIII выставке Товарищества южнорусских художников (30 сентября — 4 ноября) в Одессе.
Из Одессы Бурлюк поехал в Москву, где вместе с Михаилом Ларионовым, Натальей Гончаровой и Аристархом Лентуловым устроил выставку «Стефанос». Именно с этой выставки начинается история русского авангарда.
Но до этого в семье Бурлюков произошло важное событие. Ранней весной 1907 года Давид Фёдорович получил должность управляющего имением графа Мордвинова в Чернянке Херсонской губернии.
Глава седьмая. Чернянка
Здесь светло и тепло, виноград, фрукты, — не хочется ехать на север.
«Ранняя весна перебрасывает нас в “Чернянку”, имение Мордвинова, граничащее с Советским нынешним госзаповедником Аскания-Нова. Здесь мы стали экспериментировать с холстами, стали обращать внимание на так или иначе приготовленный грунт и, после первых успехов на выставках столиц, заготовлять сотни холстов для покорения русского художественного вкуса, не зная сами, что мы работаем в преддвериях революции, на порогах Красного Октября, являясь истинными зачинателями нового революционного искусства, вождями идей революции, важных всюду и везде, хотя бы они не были облачены в маски “узко политические” по первому взгляду.
Я по-прежнему работаю в двух направлениях: с натуры — портреты эскизы типов рабочих и работниц, приходивших ко мне “пузировать”… и ежедневно пишу пейзажи», — вспоминал Бурлюк.
Бурлюки прожили в Чернянке с весны 1907-го по конец 1913 года. Это были шесть счастливых лет. Наверное, не случайно, что одно из первых в России авангардных объединений «Гилея» — название было предложено Бенедиктом Лившицем — возникло именно там, в имении графа Мордвинова. Основатель имения, адмирал Николай Семёнович Мордвинов, первый российский морской министр, один из организаторов Черноморского флота, имел репутацию самого либерального человека в царском правительстве. Пушкин писал о нём так: «Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию». Мало того — он был ещё и собирателем живописи, его коллекция итальянской живописи XIV–XV столетий считалась одной из лучших в России. Один из сыновей Мордвинова, Александр, даже стал художником-любителем. Именно Мордвинов перенёс центр своего имения из Чёрной Долины в Чернянку, где располагалась низина — видимо, из-за цвета чернозёма место и было так названо. Тогда же, в конце XVIII века, и была, скорее всего, построена графская усадьба.