Первым наследником Чернянки стал Николай Николаевич Мордвинов, родившийся в Херсоне в год приезда Екатерины Великой. Затем во владение Чернянкой вступил Александр Николаевич, а последним её хозяином был Александр Александрович Мордвинов. Именно в это время Давид Фёдорович Бурлюк и стал управляющим. Имя Бурлюков прославило Чернянку.
При Бурлюке экономическое положение имения сделалось блестящим. Отсюда до Первой мировой войны вывозился на продажу миллион пудов хлеба. Славилась Чернянка прежде всего скотоводством. В хозяйстве содержалось свыше 40 тысяч голов мериносовых овец, до 600 рабочих волов, до 175 коров, до 400 штук молодняка и пр. Производимые в имении масло и сыры — швейцарский, лимбургский и тильзитский — сбывались в Херсон, Одессу и Севастополь. Огромные подвалы с крючьями в сводах сохранились и ныне. Там был даже свой завод кавалерийских и артиллерийских лошадей.
Чернянка стала новой вехой научных изысканий Бурлюка-старшего, в чём граф Александр Александрович Мордвинов его не ограничивал. Херсонское сельскохозяйственное училище, представляя своим воспитанникам примеры образцовых хозяйств, в 1910 году устроило экскурсию в Чернодолинское имение. «Сравнительно большой интерес для экскурсантов, — писалось в отчёте экскурсии, — представляло в имении применение мелкой вспашки». Кроме полей, ученики осмотрели тогда громадные мастерские, земледельческие орудия и машины, большой старый фруктовый сад, содержащийся в образцовом порядке, и усадебные постройки. На месте того фруктового сада теперь — пересыхающее озеро-водохранилище.
В херсонской газете «Юг» печатались объявления о продаже брошюр Давида Фёдоровича по сельскому хозяйству: «Чёрный пар или как пахать поле под озимое», о выращивании кормовой свёклы, люцерны, мака, льна, кукурузы, фасоли. Все они продавались по 5 копеек в квартире Бурлюков на Витовской улице, в доме Бунцельмана, а также в Санкт-Петербурге у книгоиздателя Девриена и во многих книжных складах при земских управах всей чернозёмной России.
Бенедикт Лившиц, приехавший в Чернянку в декабре 1911 года, был поражён тамошними масштабами:
«…Всё принимало в Чернянке гомерические размеры. Количество комнат, предназначенных неизвестно для кого и для чего; количество прислуги, в особенности женской, производившее впечатление настоящего гарема; количество пищи, поглощаемой за столом и походя, в междуед, всяким, кому было не лень набить себе в брюхо ещё кус.
Чудовищные груды съестных припасов, наполнявшие доверху отдельные ветчинные, колбасные, молочные и ещё какие-то кладовые, давали возможность осмыслить самоё существо явления. Это было не пища, не людская снедь. Это было первозданная материя, соки Геи, извлечённые там, в степях, миллионами копошащихся четвероногих. Здесь сумасшедший поток белков и углеводов принимал форму окороков, сыров, напруживал мясом и жиром человеческие тела, разливался румянцем во всю щеку, распирал, точно толстую кишку, полуаршинные тубы с красками, и, не в силах сдержать этот рубенсовский преизбыток, Чернянка, обращённая во все стороны непрерывной кермесой, переплёскивалась через край».
Там же, в одной из этих бесконечных комнат, и нашёл старую карту этой местности Давид Бурлюк, сразу же по приезде бросившийся осматривать запущенный графский дом. В углу карты был изображён мужчина, склонившийся над большим сосудом, из которого вытекали воды реки. Бурлюк принял его за Геракла, и это стало толчком к увлечённому изучению истории этих земель.
Вообще «Полутораглазый стрелец» Лившица — это какой-то гимн Чернянке.
За четыре года до приезда Лившица Бурлюк написал в Чернянке стихотворение «Несозданные шедевры»:
Под симфонией зимних небес
Тонким цинком одеты поля
Ты лепечешь персты оголя
Этот фрагмент не созданных месс
Не пришедших поэм, не рожденных панно
И скульптур, что объемах живут
Ведь немногим в потоке людском суждено
Донести неразбитым хрустальный сосуд
Где магически мир отразясь
Держит с тайной вернейшую связь.
Лившиц моментально почувствовал мистику этого места: «Вместо реального ландшафта, детализированного всякой всячиной, обозначаемой далевскими словечками, передо мной возникает необозримая равнина, режущая глаз фосфорической белизной. Там, за чертой горизонта — чернорунный вшивый пояс Афродиты Тавридской — существовала ли только такая? — копошенье бесчисленных овечьих отар. Впрочем, нет, это Нессов плащ, оброненный Гераклом, вопреки сказанию, в гилейской степи. Возвращённая к своим истокам, история творится заново. Ветер с Эвксинского понта налетает бураном, опрокидывает любкеровскую мифологию, обнажает курганы, занесённые летаргическим снегом, взметает рой Гезиодовых призраков, перетасовывает их ещё в воздухе, прежде чем там, за еле зримой овидью, залечь окрыляющей волю мифологемой.
Гилея, древняя Гилея, попираемая нашими ногами, приобретала значение символа, должна была стать знаменем».
Сам Давид Бурлюк считал, что земли Мордвинова занимали северную часть древней Гилеи. Недаром они с Владимиром и Николаем так рьяно взялись за раскопки скифских курганов, а находки увезли потом с собой в подмосковное Михалёво. Именно в Чернянке проснулся у них интерес к истории, в первую очередь — античной. Место тому способствовало.
Коснулась мистика этого места и меня.
Я давно мечтал попасть в Чернянку. В это удивительное место в херсонской глуши, где зародился чуть ли не весь русский футуризм. Место, где прошла золотая пора семейства Бурлюков.
Михаил Ларионов и Алексей Кручёных писали здесь картины, Виктор Хлебников жил месяцами и сочинял стихи, Владимир Маяковский давал местным детям уроки рисования. Именно там образовалась литературно-художественная группа кубофутуристов, одна из первых в России…
Была во всём этом какая-то загадка. Почему это произошло в провинции? В глуши, не в столицах? Туда и добираться приходилось трудно — лодкой из Херсона до пристани Британы, оттуда на подводе, а ведь нужно было добраться ещё и до Херсона. Даже из Киева Бенедикт Лившиц ехал поездом с пересадкой в Николаеве. Отнюдь не ближний свет.
Обо всём этом я думал, ведя в сентябре 2017-го машину из Херсона в Чернянку. Дорога была отличной, новой, за окнами мелькали сосновые леса, выросшие на Алешковских песках. Друзья обсуждали предстоящую фотосессию в футуристических костюмах, но мои мысли были далеко. Интересно, как, физически находясь рядом, каждый из нас мыслями способен находиться в разных эпохах. Я в тот момент был с Геродотом.
Геродот первым описал Гилею. Местность, заросшую дубом, берёзой, ольхой, осиной, где бродили стада оленей и кабанов. Именно тут была священная роща, в которой находился храм Гекаты, покровительницы прорицателей и волшебников. Именно сюда пришёл Геракл, гоня быков Гериона; когда он заснул, устав от холода и непогоды, его упряжные кони исчезли, и в их поисках нашёл он в пещере деву с хвостом змеи, которая согласилась отдать ему коней лишь тогда, когда он вступит с ней в любовную связь. У них родилось трое сыновей — Агафирс, Гелон и Скиф; от последнего и произошли все скифские цари, его именем и была названа эта земля. «Гилеи великой знакомо мне имя», — писал две тысячи лет спустя Велимир Хлебников; он не стал ещё «Председателем земного шара», но уже писал здесь свою первую книгу «Учитель и ученик», в которой сделал свои первые предсказания, увидел будущее России и мира, вывел числовые закономерности в происхождении государств и началах войн. Братья Бурлюки раскапывали тут скифские курганы, словно пытаясь найти в них ключи к тайнам творчества. Именно здесь Бурлюки стали футуристами. Лившиц писал о «Бурлючьем кулаке, вскормленном соками древней Гилеи», — он представлялся ему наиболее подходящим инструментом для сокрушения несокрушимых твердынь.
Через час мы на месте. У въезда в Чернянку — невысокая стела с портретом улыбающейся девушки в вышиванке и венке, надпись о том, что Чернянка основана в 1791 году. Нас встречает Леонид, херсонский художник, которого попросили приехать сюда мои херсонские друзья. Он родился и вырос в Чернянке, прямо в доме Бурлюков; в семнадцать лет уехал учиться в Херсон и остался там. Леонид рассказывает, что дом Бурлюков разрушили уже в 1980-х, когда рядом построили корпуса ремонтно-технической станции. Дом находился тогда на улице Дерибасовской, от которой сейчас осталось только направление, неширокая полоса грунта и укатанной травы прямо у воды. Озеро, затопившее знаменитый фруктовый сад, располагавшийся на краю Чернянки, в низине, появилось тут после строительства канала в Крым. У самой воды до сих пор растут густые заросли барбариса, посаженные ещё Давидом Фёдоровичем Бурлюком. Сто лет назад в их спутанных ветвях гнездились и пели соловьи.
Отправляюсь гулять по Чернянке сам. За кустами барбариса — знаменитый сарай с табличкой «Стена Бурлюков», установленной недавно. Стены его выложены кусочками битого кирпича, узором, хорошо знакомым по работам Владимира Бурлюка. Внутри, под остатками почти провалившейся крыши, нахожу кирпичи с клеймом «ГМ» — граф Мордвинов. Аккуратно кладу несколько из них в сумку — повезу домой. Стены испещрены надписями: «Владимир Маяковский», «В. Бурлюк», «Василиск Гнедов», «Хлебников», «Николай Бурлюк», «Давид Бурлюк».
Немного дальше — заброшенное здание школы, построенное в начале прошлого века графом Мордвиновым. Под ветеринарную службу используется только передняя часть здания; в задней выбиты окна, а из стены уже начали вытаскивать кирпичи, всё те же фирменные, с клеймом «ГМ». Дальше — постамент от недавно снесённого памятника Ленину. Магазины с советским обликом. Белые плёнки теплиц. Надо вернуться назад, к дому Бурлюков. Вдруг после прогулки я что-то почувствую. Иду другой дорогой. Ворота «Сельхозтехники», которую от развалин дома отделяет лишь невысокий забор, открыты.
Меня почему-то тянет туда. Вхожу внутрь. Почти сразу справа — длинное кирпичное здание, широкие окна его с полукруглым верхом выкрашены голубой краской. Ничего особенного, но руки сами потянулись к телефону — захотелось их сфотографировать. Обхожу здание с другой стороны. Оно оказывается Г-образным, более короткая часть пустует, окна выбиты, деревянные балки потолка поддерживают деревянные и железные подпорки. На полу — рельсы, тут ещё недавно был цех, ездили вагонетки, на стене даже осталась слегка поржавевшая металлическая табличка с надписью: «Токарь! Работай с засученными рукавами или плотно завяжи рукав». Свет льётся в здание из всех окон и выбитых дверей, оно кажется удивительно просторным. Делаю десяток фотографий и выхожу. Навстречу мне из цеха, в котором шумят станки, идёт мужчина. Представляюсь, рассказываю, зачем сюда приехал и что ищу. Мужчина вдруг начинает волноваться. Представляется — его зовут Игорь.