Сам Давид Бурлюк под псевдонимом NN опубликовал в газете «Родной край» рекламную заметку, в которой приравнял импрессионизм к постимпрессионизму и сообщил, что «эта выставка отражает последние течения импрессионизма в России». Это вызвало справедливое недоумение критиков — то, что делали в конце 1909 года Бурлюки и их друзья, уже требовало нового термина. Живопись развивалась быстрее теории.
Отзывы херсонских критиков о выставке были, конечно же, негативными. Позитивные заметки под псевдонимом А. Горелин печатал лишь Алексей Кручёных. Пытаясь теоретически объяснить работы участников в контексте импрессионизма, сам он употреблял при этом термины «примитивизм» и «фовизм». Эта выставка стала для Кручёных последней — он остался в Херсоне, сотрудничая в газете «Родной край» в качестве фельетониста и критика, а уже весной 1910-го перебрался в Москву и полностью «отдался» литературе.
Вскоре после закрытия выставки, в октябре 1909-го, Давид и Владимир Бурлюки уехали в Санкт-Петербург и поселились в доме номер 45 по Каменноостровскому проспекту, в помещении пустовавшей лавки с жилой комнатой. Туда же уехал и окончивший херсонскую гимназию Николай Бурлюк — он поступил сначала на историко-филологический факультет университета, но уже 15 сентября перевёлся на физико-математический факультет (агрономическое отделение). Таким образом, в столице в тот момент находилось четверо Бурлюков — три брата и Людмила.
В том же году Бурлюки приняли участие ещё в двух выставках. Первая — «Импрессионисты» — открылась 26 декабря в Вильно и представляла около 180 работ групп «Треугольник» и «Венок». Бурлюки, показавшие пятнадцать работ (двенадцать Владимира и три Давида, из которых критика выделила «Лодку»), как обычно, оказались крайне «левыми». Работы Бурлюков взял на выставку Николай Кульбин, с которым у Давида восстановились отношения. Но главной была, безусловно, международная выставка картин, рисунков, гравюр и скульптуры «Салон», организованная одесским скульптором Владимиром Издебским. Именно на этой выставке работы Бурлюков впервые «встретились» в одном пространстве с работами французских художников первого ряда, а сам Давид в следующем году благодаря Издебскому познакомился с Василием Кандинским.
Глава одиннадцатая. Весна 1910 года
В сдвоенном 51–52 номере «Color and Rhyme», датированном 1962–1963 годами (такая датировка журналов не была редкостью, в нумерации вообще нередко присутствовала путаница), Давид Бурлюк опубликовал заметку «Наша дружба с В. В. Кандинским». В ней он описывает знакомство не только с Кандинским, но и с Владимиром Издебским:
«В Одессе у Чёрного моря скульптор Вл. Издебский… пригласил меня и моего младшего брата Вольдемара прислать свои картины в Одессу на запланированную им выставку. В первый раз я встретил Издебского в Мюнхене, где учился в студии проф. Вилли Дитца и Карла Ажбе… Когда мы прибыли в “Русскую Вену”, город французского герцога Ришелье, в многочисленных залах дворца одного из русских магнатов, арендованного Издебским, из высоких окон которого были видны лазурные воды “Эвксинского Понта”, уже висели на стенах около 800 картин.
<…> Март в Одессе всегда тёплый и солнечный. С Издебским была художница А. А. Экстер — мой близкий друг с 1907, и поэт Гумилёв, великий знаток французской поэзии, который остановился в Одессе по пути в Абиссинию. <…> Издебский представил меня В. Кандинскому, вежливому мужчине с мягким голосом и чарминг дружелюбными манерами. Он уже был образцом человека рафинированной европейской культуры.
<…> Очень скоро мы увидели, как в большом зале работы братьев Бурлюков, В. Кандинского, А. Экстер расположились рядом с работами Матисса, Дерена, Делоне, Жирье, М. Дени и других наших дорогих парижских гостей. В этом гигантском шоу каждый художник был ограничен 5–7 картинами».
Как обычно, у Давида Давидовича путаница с датами. Николай Гумилёв был в Одессе осенью 1908-го (сентябрь и затем октябрь), 1 декабря 1909-го и затем в апреле 1913-го. Если упомянутая Бурлюком встреча и имела место, то произойти она могла лишь в декабре 1909 года, прямо перед открытием первого «Салона». С Кандинским же Бурлюк мог познакомиться не ранее декабря 1910 года, когда Василий Васильевич приехал в Одессу (в 1909-м он не был в Одессе ни разу). Собственно, о том, что знакомство с Кандинским произошло именно в 1910-м, сам Бурлюк тоже писал неоднократно (например, в 18-м, 31-м и 56-м номерах того же «Color and Rhyme»). При чём тут март — вообще не понятно. Первый «Салон» Владимира Издебского открылся в Одессе 4 декабря 1909 года. Так что, скорее всего, Бурлюки были в Одессе как раз в конце ноября — начале декабря.
«Салоны» Владимира Издебского давно стали легендарными. И заслуженно. После весеннего «Салона Золотого руна», прошедшего весной 1908-го, это была вторая столь масштабная выставка, на которой российская публика смогла познакомиться с произведениями ведущих современных французских художников, а вместе с ними — и с работами своих соотечественников, находящихся в авангарде художественного поиска и экспериментов. Открывшись в Одессе, «Салон» затем проследовал в Киев, Петербург и Ригу.
Владимиру Издебскому, который для отбора работ ездил в Рим, Париж, Мюнхен и Берлин, удалось отобрать для экспозиции работы самых передовых европейских художников. Дочь Издебского, Галина Владимировна Издебская-Причард, в своей статье «Владимир Алексеевич Издебский на родине и в изгнании. Страницы истории отечественного искусства» писала:
«Это были главным образом французские художники парижской школы, члены немецкой мюнхенской группы “Новая художественная ассоциация”, были и несколько итальянцев и представителей других национальностей. Группа развивающегося модернистского движения парижской школы даже теперь кажется очень представительной, начиная от неоимпрессиониста Синьяка, группы Наби, фовистов и кончая Браком, который уже тогда был кубистом и показал три пейзажа. Среди 37 французских художников (некоторые из них сейчас забыты, но некоторые и сегодня остаются светилами искусства начала ХХ в.) были Эмиль Бернар, Пьер Боннар, Жорж Брак, Феликс Валлоттон, Морис Вламинк, Эдуар Вюйар, Альбер Глез, Морис Дени, Кис Ван Донген, Мари Лорансен, Анри Манген, Альбер Марке, Анри Матисс, Жан Метценже, Одилон Редон, Жорж Руо, Анри Руссо, Поль Синьяк, Анри Ле Фоконье и Отон Фриез…»
Был представлен на «Салоне» и футурист Джакомо Балла.
Что касается русских художников, то Издебский постарался сбалансировать представляемых на «Салонах» авторов — наряду с «леваками» Давидом и Владимиром Бурлюками, Ильёй Машковым, Аристархом Лентуловым, Александрой Экстер, Алексеем Явленским, Василием Кандинским (работы Ларионова попали на выставку уже в Киеве, Гончаровой — в Петербурге) были представлены работы художников, входивших в привычные и признанные «Мир искусства», «Союз русских художников», Товарищество южнорусских художников. Однако, как и следовало ожидать, именно работы «леваков» вызвали наибольшее внимание и даже скандалы. «Незнакомец» (Б. Д. Флит) в статье «Наброски на лету» («Одесские новости», 5.12.1909) писал: «В “Салоне” три разряда: Правые, средние и левые картины… Правыми публика любуется, средними восхищается, левых — не понимает».
Первый «Салон» открылся в бывшем помещении Литературно-артистического общества — дворце князя Гагарина и проработал в Одессе до 24 января 1910 года. Давид Бурлюк был представлен на первом «Салоне» восемью работами, значившимися в каталоге под № 62–69: «Портрет», «Сирень», «Сад», «Весна», «Весенний свет», «Аллея», «Nature morte» и «Лето», причём последняя была указана как собственность Владимира Издебского. Владимир представил три работы, обозначенные как «витражи»: «Рай», «Павлин» и «Ландшафт» (№ 70–72). Кроме того, на «Салоне» экспонировались семь работ — в основном этюды — мамы многочисленного семейства Бурлюков, Людмилы Иосифовны, которая выставлялась под девичьей фамилией Михневич. Её работы значатся под № 491–497. Для неё это была первая серьёзная выставка.
Разумеется, не обошлось без скандала. 6 декабря на выставку пришёл «отец» южнорусских художников Кириак Костанди, у которого произошла словесная перепалка с Издебским. На замечания Костанди о развеске Издебский заметил, что не тому судить об этом — он ведь «академист». В ответ Костанди в повышенном тоне наградил Издебского нелестными эпитетами. В результате Издебский обратился за защитой к третейскому суду. До суда дело не дошло — Костанди принёс свои извинения. Похожий конфликт произошёл и в Петербурге — с участием ещё одного патриарха, Ильи Ефимовича Репина. Приглашённый на выставку Издебским, он был взбешён «левой» живописью и даже опубликовал в «Биржевых ведомостях» резко негативную статью.
Столичная критика вообще отнеслась к своим гораздо резче, чем к французам. Вот что писали о Бурлюках: «Много старых знакомцев: братья Бурлюки тоже здесь, но у импрессионистов они являются премьерами, а в “Салоне” Издебский запрятал их подальше, где-то в полутёмках. Бурлюки нужны, как острая приправа, как перец кайенский, но всяк знай своё место. И в то же время справедливость требует отметить, что Бурлюки представлены здесь куда выгоднее, чем у импрессионистов. Там они дошли до крайней точки одичания. А здесь плетутся в арьергарде за Явленскими, Ларионовыми и компанией».
Под «импрессионистами» имелась в виду прошедшая в марте — апреле в Петербурге одноимённая выставка, на которой совместно выступили группы «Треугольник» и «Венок-Стефанос». Но до этого Бурлюки успели съездить в Чернянку. Увиденные Давидом Бурлюком в Одессе работы французских художников произвели на него большое впечатление. Он пишет Николаю Кульбину в Петербург (6 декабря 1909 года): «Выставка очень интересна — так много милых французов — прекрасный Ван Донген, Брак, Руссо, Вламинк, Манген, и мн. др. <…> Приехали в деревню поработать до января — ужасно хочется (после французов)».