ором “Садке”. Знали ли мы в это время об итальянском футуризме? Знали, хотя и мало».
Василий Каменский в своём «Пути энтузиаста» описал подготовку «Садка судей» в главе «Основание футуризма»:
«Успеха картинных выставок нам было недостаточно; и теперь, набравшись сил, организовавшись в крепкую, дружную группу, наша литературная часть решила бросить бомбу в уездную безотрадную улицу общего литературного бытия, где декаденты уступали в конкуренции с порнографией, где мистики символизма тонули в бумажных морях Пинкертона, где читатели тупо совались от Бальмонта к Вербицкой и обратно.
Главное — нестерпимая скука жила на улице литературы, как в стоячем болоте.
<…> О, тем приятнее нам было швырнуть свою бомбу, начинённую динамитом первого литературного выступления общую книгу “Садок судей”. Мы великолепно понимали, что этой книгой кладём гранитный камень в основание “новой эпохи” литературы и потому постановили:
1) Разрушить старую орфографию — выкинуть осточертевшие буквы ять и твёрдый знак;
2) Напечатать книгу на обратной стороне комнатных дешевых обоев — это в знак протеста против роскошных буржуазных изданий.
3) Выбрать рисунок обоев бедных квартир и этот рисунок оставить чистым на левых страницах как украшение;
4) Дать материал только “лирический”, чтобы нашу книгу не могли конфисковать власти по наущению газет, от которых ожидали травли;
5) Авторы: Хлебников, Давид и Николай Бурлюки, В. Каменский, Е. Гуро, Мясоедов, Е. Низен, рисунки Владимира Бурлюка;
6) Издать “Садок судей” на товарищеских началах;
7) По выходе книги появиться всем где возможно, чтобы с “Садком судей” в руках читать вещи и пропагандировать пришествие будетлян (от слова “будет” по Хлебникову).
С громовой радостью мы собирались у меня на квартире, на Фонтанке, и делали книгу.
Да! Это был незабываемый праздник мастеров-энтузиастов будетлян.
Хлебников в это время жил у меня, и я не видел его более весёлого, скачущего, чем в эти горячие дни.
Он собирался весь мир обратить в будетлянство и тут же предлагал прорыть канал меж Каспийскими и Черными морями.
Я поддерживал Хлебникова во всю колокольню:
— Витя, давай, гуще давай проектов, шире работай мотором мозга, прославляй великие изобретения аэропланов, автомобилей, кино, радио, икс-лучей и всяческих машин. Ого! Мир только начинает, его молодость — наша молодость!
<…> Хлебников, будоража волосы, то корчился, то вдруг выпрямлялся, глядел на нас пылающей лазурью, ходил нервно, подавшись туловищем вперёд, сплошь сиял от прибоя мыслей:
— Вообще… будетляне должны основать остров и оттуда диктовать свои условия… Мы будем соединяться с материком посредством аэpопланов, как птицы. Станем прилетать весной и выводить разные детали, а осенью улетать к себе.
Сверхреальный Давид Бурлюк наводил лорнет на нездешнего поэта и спрашивал:
— А чем же мы, Витя, станем питаться на этом острове?
Хлебников буквально пятился:
— Чем? Плодами. Вообще мы можем быть охотниками, жить в раскинутых палатках и писать… Мы образуем воинственное племя.
Владимир Бурлюк, делая за столом рисунки для книги, хохотал:
— И превратимся в людоедов. Нет, уж лучше давай рыть каналы. Бери, Витя, лопату и айда без разговоров.
Тогда Хлебников терялся, что-то шевелил губами и потом добавлял:
— Мы должны изобрести такие машины… вообще…»
Открывался «Садок» как раз стихотворением Каменского с говорящим названием «Жить чудесно!». В сборнике были опубликованы 19 стихотворений (опусов) Давида Бурлюка, 18 опусов Николая и девять рисунков Владимира, среди которых были портреты Василия Каменского, Елены Гуро, Сергея Мясоедова, Велимира Хлебникова и, конечно же, портреты братьев. Двадцать два года спустя, уже в Америке, составляя свою книгу «1/2 века» и включая в неё свои тексты из «Садка», Давид Бурлюк отредактировал их и сопроводил таким комментарием:
«Эти стихи из массы строк, написанных до 1909 года. Начал писать регулярно стихи с 1902 года. Кроме отдельных строк — они были не удовлетворявшими меня. С 1905 года стали возникать произведения, кои были более живописующими. Я ценил в те годы: красочность и выпуклость образа патетического, чувства оригинального и манеры пряной. Когда в 1909 году в декабре, в Питере сдавался с Васей Каменским в печать “Садок Судей”, я отобрал столько строк, как много мне было отпущено места. Часть этих стихотворений в 1908 году, поздней осенью написана в Киеве… <…> В некоторых стихах есть: лейтслова, компактслова. Звуковая инструментовка, магия гласных и согласных в этих юношеских строках играют большую, первостную роль».
Главу в своих воспоминаниях, посвящённую «Садку судей», Бурлюк озаглавил «Вылет “Садка судей”». И Каменский, и Кручёных будут позже писать, что и их книги и сборники не вышли, а «взлетели». Интересная ассоциация книг с птицами.
Несмотря на то, что и Матюшин, и Хлебников считали «Садок судей» «бомбой», брошенной в болото символизма, реакция на него не была особенно заметной. Николай Бурлюк и Василий Каменский, попав уже осенью в «Башню» Вяч. Иванова, «уходя “насовали” “Садок” всем присутствовавшим в пальто, в шинели, в каждый карман по книжке “Садка”». «Садок» получили Ремизов, Блок, Кузмин, Городецкий и др. Отзывов было немного. Валерий Брюсов написал, что книга почти «за пределами литературы», похвалив при этом Каменского и Николая Бурлюка. Николай Гумилёв сдержанно похвалил того же Каменского и Хлебникова. Никто из современников не мог себе представить, что «Садок судей» станет вехой, началом нового направления в русской литературе, а один из крупнейших лингвистов ХХ века Роман Якобсон спустя годы назовёт Велимира Хлебникова «наибольшим мировым поэтом нынешнего века».
Но были и те, кто понял это сразу. И одним из них был Давид Бурлюк.
Глава двенадцатая. Хлебников и Бурлюк
Алексей Кручёных вспоминал: «Хлебникова… любили все будетляне и высоко ценили. В. Каменский и Д. Бурлюк в 1912–14 гг. не раз печатно и устно заявляли, что Хлебников — “гений”, наш учитель, “славождь”… Об этом нелишне вспомнить сейчас, — продолжал Кручёных, — когда некоторые “историки литературы” беззаботно пишут:
— Вождём футуристов до 1914 г. был Давид Бурлюк.
Нельзя, конечно, отрицать больших организационных заслуг Давида Давидовича. Но сами будетляне своим ведущим считали Хлебникова. Впрочем, надо подчеркнуть: в раннюю эпоху футуристы шли таким тесным, сомкнутым строем, что все эти титулы неприложимы здесь. Ни о каких “наполеонах” и единоначальниках среди нас тогда не могло быть и речи!..»
Это во многом правда. Но правда и то, что «духовный вождь» Хлебников очень многим обязан практичному и одновременно возвышенному Давиду Бурлюку, который никогда не скупился на восторженные похвалы друзьям. Сравним слова Кручёных со словами Владимира Маяковского:
«Практически Хлебников — неорганизованнейший человек. Сам за всю свою жизнь он не напечатал ни строчки. Посмертное восхваление Хлебникова Городецким приписало поэту чуть не организаторский талант: создание футуризма, печатание “Пощёчины общественному вкусу” и т. д. Это совершенно неверно. И “Садок судей”… с первыми стихами Хлебникова, и “Пощёчина” организованы Давидом Бурлюком. Да и во всё дальнейшее приходилось чуть не силком вовлекать Хлебникова».
Отношение же самого Бурлюка к Хлебникову прекрасно охарактеризуют две нижеприведённые цитаты из него самого:
Первая: «О футуризме и футуристах должно быть написано и изучено всё до последнего волоска на голове Велимира Хлебникова».
Вторая, из письма Бурлюка к меценату и коллекционеру Левкию Жевержееву, на чьи средства осуществлялась в основном деятельность общества «Союз молодёжи» (апрель 1913 года): «Радуюсь посылкой Вам очень редких рукописей гениального В. Хлебникова — прошу и заклинаю отпечатать их — это старый период его творчества — давно прекрасные смутные строки “Училица”, это, кажется, единственная уцелевшая проза (он всё теряет) — из его старых вещей. Печатать её надо всё точно до единой точки и буквы.
<…> Хлебников выше критики. Но, Левкий Иванович, умоляю Вас об одном, не показывайте эти рукописи ему самому, т. к. он не любит своих прежних вещей — и взяв их, даст что-либо новое. “Новый” Хлебников отпечатан уже — порядком, драгоценные же образцы его прежнего творчества мало известны. Печатайте их “до точки”, не показывая ему. Ещё предупреждаю — Хлебников не способен делать корректуру — он пишет поверх её новый вариант. Его от печатания надо устранить совершенно. Это самый беспомощный человек и самый интересный писатель, какого я только знаю.
Хлебников требует забот. Его надо собирать. Рукописи его надо хранить. Он требует как никто полного издания — до строчного своих вещей. Это собрание ценностей, важность которых сейчас учтена быть не может».
Отношения Давида Бурлюка и Велимира Хлебникова — тема, достойная большого исследования. Именно Давид Бурлюк первым занялся изучением и систематизацией хлебниковского творчества. Именно он дал Хлебникову денег на издание первой книги. Именно благодаря ему стихи и проза «Председателя земного шара» были опубликованы в журналах и сборниках. Бурлюк с братьями и позже с женой много лет подряд заботился о быте поэта, обеспечивая его деньгами и даже одеждой. Хлебников подолгу жил у Бурлюков дома — в Петербурге, Чернянке, в подмосковном Михалёве.
Как и о Маяковском, Давид Давидович вспоминал о Хлебникове многократно. Он написал о нём не только в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста». В 49-м номере «Color and Rhyme» опубликована статья Марии Никифоровны Бурлюк «Хлебников в Михалёве» из готовившейся к печати книги «Маяковский и современники». В 55-м номере ему посвящены несколько разделов: «Бурлюк и Хлебников в современной Польше. Ян Спивак — его книга о Хлебникове», «В. Хлебников и семья Бурлюк — 1909–1915. Даты дружбы с великим поэтом», а также опубликовано стихотворение Хлебникова о Бурлюке. В 66-м номере «Color and Rhyme», вышедшем в 1970 году, уже после смерти Давида Давидовича и Марии Никифоровны, опубликована статья Давида Бурлюка «Рисунки Хлебникова, их почерки, почерк его рукописей» и фрагменты воспоминаний Маруси Бурлюк о Хлебникове. Интересно, что Бурлюк выделяет в отдельную главу воспоминания о Хлебникове как художнике, высоко оценивая эту грань хлебниковского таланта.