В том же июльском письме Бурлюк пишет Матюшину: «Очень было бы хорошо, если бы Вы приехали в первых числах Августа, ибо Вове предстоит, кажется числа 25 Августа, уехать куда-нибудь в школу, спасаться от неминуемой сей год солдатчины, а может и числа 15–17 Августа. Пропал он бедняга — ему ведь рядовым». Этим «куда-нибудь» и стали для Владимира Одесса, а затем Пензенское художественное училище.
Давид Давидович понимал, что, не имея законченного художественного образования, он не будет иметь профессионального статуса и ему будет трудно зарабатывать деньги на жизнь. Доходы от продажи картин были скромными. Он твёрдо решает завершить свое художественное образование. «…Зиму 1910–11 я и Володя учились в Одессе, где я получил диплом окончания “Одесского худучилища” с правом быть учителем искусств в средних учебных заведениях. В России — без диплома — заработок денег был немыслим».
Необходимость в получении диплома была вызвана ещё и тем, что летом 1910-го у отца, Давида Фёдоровича, случился второй удар. Давид понимал, что обязанности старшего в семье скоро лягут на его плечи.
Интересно, что в Одессе Давид с братом поселился в той же квартире на Преображенской улице, 9, где жил десять лет назад: «Позже… вернувшись в Одесское художественное училище, чтобы “получить диплом”, опять пришёл в этот же старый дом, поднялся на тот же этаж в ту же квартиру: и поселился “чтобы вполне себя чувствовать учеником, в той же комнате: “под крышей”, с окнами бойницами, где по потолку Воронцовский маяк проводил полосы своих огней. Пол в комнате был наискось, упавшая гантель, с которой гимнастировали, катилась с грохотом до наружной стены».
Это, конечно же, была гантеля Владимира Бурлюка — возможно, как раз та, с которой его изобразил Михаил Ларионов.
Находясь вдали от столиц, Давид Бурлюк продолжает не только активно выставляться, но и принимать участие в организации выставок.
Первой выставкой сезона 1910/11 года, в которой приняли участие братья, была мюнхенская выставка «Нового общества художников», на которую Бурлюков пригласил Василий Кандинский, увидевший их работы на первом «Салоне» Издебского.
В Москве тем временем образовалась группа радикально настроенных художников, которые после банкротства Н. П. Рябушинского и прекращения выставок «Золотого руна» искала пути к организации собственного выставочного объединения. Ядро этого объединения начало вырисовываться в сентябре 1910-го, после знакомства Аристарха Лентулова с Ильёй Машковым и Петром Кончаловским. Сестра жены Лентулова была замужем за купцом С. А. Лобачёвым. Он и уговорил свояка субсидировать первую выставку нового объединения, у которого пока не было названия. Получив согласие, Лентулов немедленно написал в Одессу Бурлюку, предложив ему участие в выставке. Аристарх Лентулов и Александра Экстер вообще очень долго были самыми верными «выставочными» соратниками Давида Давидовича. Бурлюк, привязанный в это время к Одесскому художественноум училищу, приехать в Москву не мог и немедленно послал открытку Михаилу Ларионову с просьбой подключиться к процессу, потому что «сами они, ни Якулов ничего не сделают, и всё это пропадёт».
Ларионов активно включился в подготовку новой выставки и предложил название — «Бубновый валет». Сегодня воспринимаемое совершенно обыденно, тогда оно произвело шокирующее впечатление на публику. Сами организаторы расшифровывали его просто: «Бубновая масть — это горячее увлечение, порыв, а валет — молодость». С первых же дней оргкомитету выставки, включавшему всех её «зачинщиков», пришлось уравновешивать лидерские амбиции Ларионова, чтобы дать всем участникам, а их было немало, равные возможности. В открывшейся 10 декабря в доме Левиссона на Большой Дмитровке выставке приняли участие Наталья Гончарова и Михаил Ларионов, Илья Машков, Пётр Кончаловский, Аристарх Лентулов и Роберт Фальк, Александра Экстер и Казимир Малевич, Василий Кандинский и Эрма Босси, Алексей Явленский, Марианна Верёвкина и ещё целый ряд художников, в том числе иностранцев (Ле Фоконье, А. Глез, Л. А. Моро). По мнению Малевича, «Бубновый валет» был «собранием всей новой живописи молодёжи с разными принципами и разными отношениями к миру». Позже он охарактеризовал выставку как «первый бушующий вулкан на поляне векового почивания изобразительного искусства».
Выставка произвела колоссальный эффект. Публика была в шоке, критика — в ярости. Незадолго до закрытия цензура даже запретила к показу несколько картин. О работах Бурлюков писали немного — они оказались не самыми радикальными. Основное внимание критиков было сосредоточено на работах Машкова и Кончаловского, в первую очередь на огромном «Автопортрете и портрете Петра Кончаловского» Машкова. Такое внимание не могло не задеть Ларионова — ещё до закрытия выставки они с Гончаровой и несколькими примкнувшими художниками, в числе которых были Татлин и Малевич, объявили о подготовке в будущем сезоне новой выставки «Ослиный хвост». Фактически первый «Бубновый валет» стал последней выставкой, консолидировавшей широкий круг московских художников-авангардистов. После него авангардисты разделятся на некоторое время на условных «сезаннистов» и «примитивистов».
Давид Бурлюк в московских битвах участия не принимал. Он «грыз гранит науки» в Одессе, параллельно помогая Владимиру Издебскому в подготовке второго «Салона». Галина Издебская-Причард писала: «В Париже ему помогал Мерсеро, в Мюнхене — Кандинский, в Москве и Петербурге — Давид Бурлюк, Ларионов и Камышников».
В декабре Бурлюк встретился с Кандинским: «У нас в Одессе осенью, Преображенская, 9, был проездом Василий Васильевич Кандинский, и мы отныне стали его соратниками в проповеди нового искусства в Германии».
Второй «Салон», прошедший в Одессе с 6 февраля по 3 апреля 1911 года по адресу: улица Херсонская, 11, стал бенефисом русских «левых». Первоначально открытие планировалось на октябрь 1910-го, но в процессе подготовки план изменился. Коммерческая неудача первого «Салона» в Риге, а также тот факт, что публика покупала работы в первую очередь русских художников, заставила Издебского изменить стратегию. Он не мог в этот раз позволить себе собрать работы французских, итальянских, немецких живописцев. Исключение коснулось только мюнхенской группы русских художников во главе с Василием Кандинским. Поэтому Издебский решил сосредоточиться исключительно на русских авангардистах, что не могло не отразиться на реакции публики и критики.
Василий Кандинский выставил у Издебского 54 работы, Наталья Гончарова — 24, Михаил Ларионов — 22, Илья Машков — 17, Пётр Кончаловский — 15. Вообще второй «Салон» значительно отличался от первого. Среди новых художников были Роберт Фальк, Владимир Татлин и Георгий Якулов. Всего же в каталоге было заявлено 57 художников с 425 экспонатами. Из иностранцев в выставке участвовала только Габриель Мюнтер.
Давид Бурлюк представил 26 работ, обозначенных в каталоге под № 12–37. Семья Бурлюков была представлена на втором «Салоне» практически полностью — из рисующих отсутствовали только работы Людмилы. Владимир Бурлюк представил 12 работ, обозначенных в каталоге под № 38–49; среди них были портреты Владимира Издебского и Михаила Ларионова. Людмила Иосифовна представила пять работ, в каталоге под № 289–299 (№ 293–298 в каталоге отсутствуют); кроме того, в отделе детских рисунков (замечательная инициатива Издебского) среди прочих имелись работы двенадцатилетней Надежды Бурлюк.
Работы «левых» на втором «Салоне» вызвали скандальную реакцию в среде местной публики. Это была уже не просто критика. Произведения Гончаровой, Ларионова, Кончаловского, Владимира Бурлюка и Кандинского были попорчены чернильными карандашами.
Наибольший поток критики и вообще внимания привлекли работы Владимира Бурлюка. Критика назвала его «enfant terrible» «Салона». Его портреты Владимира Издебского, Михаила Ларионова и Аристарха Лентулова наделали столько шума, что были даже отображены в шаржах различных авторов. Возмущённые критики соревновались в негативных эпитетах.
Давид Бурлюк представил много работ, написанных в 1905–1909 годах в реалистической манере. Критик Лоэнгрин (П. Т. Герцо-Виноградский) в своей заметке «Зигзаги» писал: «Много протестов, вероятно, вызовут гг. Бурлюки. <…> Весьма умно сделали устроители “Салона”, выставив в комнате одного из Бурлюков некоторые его вещи, написанные с прежней манерой».
Сергей Зенонович Лущик в своей книге «Одесские “Салоны Издебского” и их создатель» пишет о том, что состав коллекции работ Давида Бурлюка во втором «Салоне» становится понятным, если учесть, что Бурлюк приехал в Одессу получить диплом и был принят сразу в пятый художественный класс. Были представлены произведения разных лет с датировкой каждой картины, что не практиковалось ранее в Салонах. «Фактически — персональная выставка к экзаменам!»
Cам Бурлюк вспоминал, что на выставке были проданы почти все его «отмеченные отчаянным реализмом» украинские пейзажи, написанные в 1904–1905 годах. И действительно, он был одним из самых «продаваемых» авторов второго «Салона». «Одесские новости» писали: «Несмотря на явное недружелюбие, питаемое большой публикой к новому искусству, картины левых художников, выставленные в “Салоне”, очень бойко продаются». Среди приобретённых названы, в том числе, девять работ Давида Бурлюка. Продан был даже вызвавший столько шума портрет Владимира Издебского работы Владимира Бурлюка.
Вообще успех второго «Салона» превзошёл все ожидания — выставку посетило более трёх тысяч человек. «Распроданы почти все картины Давида Бурлюка», — писал «Одесский листок» 11 марта 1911 года.
Давид Бурлюк принимал также участие в организованном Владимиром Издебским публичном диспуте «Новое искусство, его проблемы, душа, техника и будущее». Диспут состоялся в зале «Унион» на улице Троицкой, 43. Собственно говоря, Бурлюк принял участие в прениях, так как основными докладчиками были доктор философии А. М. Гринбаум («К философии современного искусства») и сам Владимир Издебский («Новое солнце (от академизма к импрессионизму»). Вот что писали одесские газеты о прошедшем вечере: