Из Харькова Давид Бурлюк уехал в Херсон, Каменский с Маяковским вернулись в Москву. Тем временем в стане эгофутуристов происходили интересные события. В конце 1913 года публиковавшиеся в альманахах издательства «Петербургский глашатай» Сергей Бобров и Вадим Шершеневич обрушились на кубофутуристов с критическими статьями. Этот «фронт» против «Гилеи», возникший в первую очередь из-за зависти, распался уже через несколько месяцев, и Шершеневич начал с «гилейцами» сотрудничать. Игорь Северянин, увидевший резкий рост популярности футуристического движения, порвал с символистами и вновь объявил себя эгофутуристом. Он отказался ехать на гастроли с Фёдором Сологубом и Анастасией Чеботаревской и отправился в собственное турне, которое затеял его поклонник и эпигон Вадим Баян (В. И. Сидоров). Изначально предполагалось, что в турне будут участвовать Северянин, Баян, Игорь Игнатьев, Борис Богомолов и артистка Бабочкина. Первое выступление было запланировано на 30 декабря 1913 года в Симферополе. Однако в начале декабря Северянин познакомился с Маяковским и, придя в восторг от его гениальности (он так и написал Баяну, что Маяковский — гений), предложил включить его в состав участников. В результате на 7 января в Симферополе был анонсирован вечер, получивший название «Первая Олимпиада футуризма».
26 декабря Маяковский и Северянин выехали на поезде в Харьков. По воспоминаниям Ивана Грузинова, Маяковский вскоре оценил спутника: «Когда мы доехали до Харькова, то я тут только обнаружил, что Игорь Северянин глуп». Неудивительно, что союз не был долгим. Тем не менее в Симферополе Маяковский с Северянином сполна воспользовались гостеприимством Баяна — «ежевечерне пили шампанское в Бристоле», катались на автомобиле в Ялту, Новый год встречали в театре Таврического дворянства. Приезд Игнатьева и Богомолова откладывался, и в первых числах января Маяковский телеграфировал Бурлюку в Херсон: «Дорогой Давид Давидович. Седьмого вечер. Выезжайте обязательно. <…> Перевожу пятьдесят. Устроим турне. Телеграфируйте».
Давид Бурлюк приехал ранним утром 6 января и лишь на несколько часов опоздал на пышный банкет, устроенный Баяном в честь Северянина с Маяковским. Доклад так и не приехавшего Игнатьева «О вселенском футуризме» пришлось читать Бурлюку. По настоянию разумно опасавшегося конкуренции Северянина ни Бурлюк, ни Маяковский не раскрашивались и выступали в обыкновенных костюмах, что вызвало разочарование ожидавших скандала публики и критиков.
И всё же на фоне даже прилично одетых Бурлюка с Маяковским выступления Баяна и Северянина были бледными и невыразительными. Уже после первого вечера Северянин решил дальше анонсированных совместных выступлений не идти. Да и сами Давид Давидович с Владимиром Владимировичем на втором вечере 9 января в Севастополе отказались подчиняться его требованиям — Маяковский надел жёлтую кофту, а Бурлюк раскрасился. Зал был полон, и впечатление было таким, что целый месяц после выступления в севастопольских газетах и журналах публиковались фельетоны о футуристах, им посвящались лекции и театральные пародии.
Последний вечер «Первой Олимпиады футуризма» состоялся 13 января в Керчи и был самым неудачным. Зал оказался полупустым. Игорь Северянин был оттеснён на вторые роли. Разрыв стал неизбежен.
Проведя совещание с Вадимом Баяном и выработав стратегию дальнейших выступлений «чисто “эго” футуристической» группой, Северянин уехал в Петербург «зализывать раны» и писать «Крымскую трагикомедию» и «Поэзу истребления», в которых «прошёлся» по кубофутуристам. В «Крымской трагикомедии», рассказывая о знакомстве с Маяковским и сравнивая его со слоном, он писал:
Увы, я не поверил гриму
(Душа прибоем солона)…
Как поводырь, повёл по Крыму
Столь розовевшего слона.
И только где-то в смрадной Керчи
Я вдруг открыл, рассеяв сон,
Что слон-то мой — из гуттаперчи,
А следовательно — не слон.
Взорлило облегчённо тело, —
Вновь чувствую себя царём!
Поэт! поэт! совсем не дело
Ставать тебе поводырём.
В «Поэзе истребления», написанной в феврале, — а Северянин перед этим узнал о том, что его поклонница Софья Шамардина была одновременно близка не только с ним, но и с Маяковским, — Северянин был ещё более резок:
Меня взорвало это «кубо»,
В котором все бездарно сплошь, —
И я решительно и грубо
Ему свой стих точу, как нож.
Для ободрения ж народа,
Который впал в угрозный сплин,
Не Лермонтова — «с парохода»,
А бурлюков — на Сахалин!
Несмотря на это, спустя пятнадцать лет в своих «Фрагментах из воспоминаний футуриста» Давид Бурлюк посвятил Северянину несколько страниц, где отзывался о нём с заметным уважением, признавая его футуристом, упоминая «острое впечатление», которое получил, прочитав впервые в 1907 году в «Весах» его стихи и рассказав о последующих встречах. В дальнейших выступлениях в рамках «Турне кубофутуристов» Бурлюк неоднократно читал со сцены стихи Северянина. Ну а Маяковскому через четыре года предстояло сразиться с Северянином в Москве в поэтическом состязании за титул «короля поэтов». И всё же Бурлюк не преминул упомянуть, что отправить «бурлюков на Сахалин» Игорь Северянин призвал через неделю после подписания ими совместного манифеста «Идите к чёрту», опубликованного в сборнике «Рыкающий Парнас»…
Ну а с 11 января 1914 года в Одессе уже рекламировались вечера кубофутуристов Василия Каменского, Игоря Северянина, Владимира Маяковского и Давида Бурлюка. Северянин, как мы уже знаем, в Одессу не приехал — точнее, приехал позже и с другой компанией. Первыми появились кубофутуристы. В Русском театре 16 и 19 января прошли два их вечера, ведущими на которых был Пётр Пильский.
Приезд футуристов вызвал в Одессе фурор — толпы зевак следовали за ними по пятам. На первом вечере зал был полон. «Вся Одесса обчаялась, обужиналась, окалошилась, ошубилась, обиноклилась и врусскотеатрилась. Сбор был шаляпинский», — писали «Одесские новости». Маяковский был в красном пиджаке, Каменский и Бурлюк — с футуристической раскраской. Вечера прошли весело и без скандала. 19 января Давид Бурлюк выступил ещё и в Одесском литературно-артистическом клубе.
Василий Каменский в «Пути энтузиаста» вспоминал:
«Сделав обычный “авиаторский” визит к губернатору, получив разрешенье, мы выступили в городском театре, до потолка переполненном пёстрой публикой. Знакомый по Петербургу критик Пётр Пильский сказал крепкую вступительную речь, как блестящий адвокат, защищающий “тяжёлых преступников”. За ним выступил я с докладом “Смехачам наш ответ”, где дал достойную отповедь нашим врагам. Но едва коснулся литературной богадельни “седых творцов, кумиров и жрецов”, как в партере зашикали, загалдели, а на галёрке захлопали.
Замечательно, что каждый город защищает какого-нибудь одного из писателей, которого никак трогать нельзя. В Одессе таким оказался Леонид Андреев. Можно всех святых свалить с “парохода современности”, но Леонида Андреева не тронь. Я было “тронул” Андреева за убийственный пессимизм, но меня затюкали.
С таким же “успехом” выступил Маяковский, остроумно “наподдававший” малокровным символистам-поэтам. Коньком Маяковского являлся Бальмонт, как Рафаэль у Бурлюка. Но когда Бурлюк дошёл до “Я смотрю на беременный памятник Пушкину” и, особенно, до своих “писсуаров” — тут поднялся скандальный гвалт. Поклонники “изящной поэзии” оскорбились.
Между прочим, когда я читал авиаторские стихи, из первого ряда партера встал генерал (какое небывалое нарушение “общественного спокойствия”: даже генерал говорит с места, как на собрании. По тем временам это было невероятно до строгой ответственности) и заявил:
— Весь мир преклоняется перед героями воздуха. А тут какой-то футурист Каменский декламирует возмутительные стихи об авиаторах. Да если бы этого футуриста хоть раз посадить на аэроплан, он не смел бы писать подобные неприличные стихи и связывать авиацию с футуристами. Это непозволительно!
Партер горячо аплодировал генералу, вспотевшему от возмущения и несдержанности. Но тут-то я и выиграл “куш”, когда спокойно объяснил своё авиаторское право и пригласил генерала проверить мой диплом с фотографическим портретом. Генерал пришёл на сцену, проверил, извинился. А театр устроил мне овацию.
Бурлюк крикнул в зал:
— Вот когда вы так же проверите идеи футуризма — вы станете не меньше восторгаться.
Теперь аплодировали Бурлюку».
Не успели закончиться одесские «гастроли», как из соседних городов посыпались телеграммы с приглашениями выступить и у них. После Одессы трио кубофутуристов выступило в Кишинёве (21 января), затем в Николаеве (24 января). Самый интересный отзыв о выступлении в Николаеве был опубликован в «Трудовой газете» В. Неждановым, который давно знал Бурлюка: «… это один из интереснейших и образованнейших людей в сфере искусства. Это человек, всецело отдавший свои недюжинные силы исканиям новой правды в искусстве. Фанатично влюблённый в красоту. Натура необыкновенно целостная, страстная и талантливая. <…> Я беру на себя смелость утверждать, что каждое его слово об искусстве — живое, трепещущее, полное для него глубокого смысла — рождённое в муках многолетних исканий. <…> Никто не знает, что для этого человека с раскрашенным лбом искусство — всё содержание его жизни, полной многих мучительных и горьких переживаний и, может быть, радостей, неизвестных нам».
Следующим городом был Киев. 28 января в Городском театре Василий Каменский прочёл доклад «Смехачам наш ответ», Владимир Маяковский — «Достижения футуризма», Давид Бурлюк — «Футуризм и кубизм». Специально к выступлению был сделан огромный занавес с изображением трёх огромных голов футуристов, а к потолку был подвешен рояль. Второе выступление прошло 31 января. Основное внимание публики и прессы, как обычно, было приковано к внешнему виду футуристов: «У футуристов лица самых обыкновенных вырожденцев… И костюмы футуристов, — все эти красные пиджаки, — украдены у фокусников… И клейма на лицах заимствованы у типов уголовных». В красном пиджаке выступал в Киеве Владимир Маяковский.