и и, наконец, книжечки “Лысеющий хвост”, с коротким манифестом футуристов и стихами. Причём первая страничка была оставлена чистой, на которой тут же на выставке он просил меня и сам делал беглые рисунки тушью или акварелью, и эти книжечки продавались по двойной цене. За месяц до отъезда, так же в татарской деревне, было куплено полотенце с красивой и яркой орнаментальной вышивкой на концах. Из этих ковровых концов Марианна сшила нам два пёстрых жилета, которые мы в день концерта надевали. Марианна должна была петь нараспев стихи под именем “Пуантеллины Норвежской”, выступая в тонкой кисейной шали. Бурлюк отличался невероятной энергией. Через час после приезда в город он находил помещение для выставки и концертов. В тот же день давал в местную газету статью о футуризме. Вечером мы развешивали картины, и в 10 часов утра был вернисаж. Причём мы с утра и до 12 часов дня, надев свои пёстрые жилеты, гуляли по городу, привлекая тем самым большую толпу народа. Около часа дня мы возвращались на выставку с шумной толпой», — вспоминал Евгений Спасский.
Николай Иванович Харджиев писал о турне так: «“Большое сибирское турне” Давида Бурлюка, продолжавшееся в течение почти года, до сих пор остаётся белым пятном в его литературной биографии. Между тем это была “вторая молодость” неутомимо деятельного организатора и идеолога группы кубофутуристов… Несмотря на затруднительные обстоятельства и “бумажный голод”, ему удаётся издать в Томске (апрель 1919 г.) вторую “Газету футуристов” со стихами Маяковского; первую “Газету футуристов” Д. Бурлюк издал в Москве в марте 1918 г.». Автор совершенно прав относительно «второй молодости». Однако белого пятна, к счастью, уже не существует — о сибирских гастролях «отца российского футуризма» теперь известно почти всё.
Итак, гастроли начались 9 ноября 1918 года в Златоусте. Вечер состоял из двух отделений: лекции и поэзоконцерта. Лекция, разумеется, была о футуризме как об искусстве настоящего и будущего. Во время поэзоконцерта Давид Бурлюк и Марианна, выступавшая под псевдонимом Пуантиллина Норвежская (иногда — Паунтилина, или Паулинтина; почему именно Норвежская — загадка), читали стихи Маяковского, Каменского, Игоря Северянина и самого Бурлюка (свои стихи он тогда любил называть стихетами). Одновременно демонстрировались картины Бурлюка. По сходной программе строились и другие вечера, менялись только названия: «Реализм и футуризм в искусстве» (Златоуст), «Футуризм — единственное искусство современности» (Уфа), «Грандиозарь» (Курган), «Экстраординарная лекция-вечер Грандиозарь» (Омск). Тем не менее каждое выступление было оригинальным и неповторимым — Бурлюк отлично чувствовал публику и всегда импровизировал. Время было напряжённое, нужно было учитывать реалии Гражданской войны и быть осторожным в высказываниях. Однако главная идея всегда была одна — искренняя пропаганда футуризма.
После Златоуста выступления состоялись в Сатке и Миассе. Во всех этих городах с Бурлюками выступал художник Пётр Староносов. 7 декабря Давид Давидович был уже в Уфе, где прочёл лекцию «Футуризм — единственное искусство современности», а 8 декабря открыл выставку картин. Не могу не привести некоторые тезисы программы лекции: «Искусство (таинство) — религия = слагаемое двух сил… <…> творящего и воспринимающего. Искусство венец жизни. Оправдание жизни. <…> Познание жизни и себя невозможно без проникновения руководящей идеей искусства, созданного ею. <…> Необходимо быть хозяином жизни, а не её работником — сущность заклятья — назвать (осознать, выявить) предмет — значит повелевать им». Не удивительно, что после каждой лекции число страстных поклонников футуризма и самого Бурлюка росло стремительно — такая пассионарность вкупе с мистикой не могла не привлечь ищущих и творческих личностей.
Пятое выступление состоялось 21 декабря в Екатеринбурге. В лекции «Футуризм — единственное искусство современности» Бурлюк выступил вместе с «главарём сибирских футуристов» Давидом Виленским.
Местная пресса отмечала: «Заметно, что сюда пришли развлечься, посмотреть, как будут представлять, и ждали трюков. Весельем оживлялись лица тех, для кого ещё были новостью футуристические “образы” в роде “беременного мужчины” и “облаков в штанах”. <…> И господин Бурлюк учитывает настроение публики и поддерживает его то замечаниями по адресу “почтивших” его лекцию дам, то репликами вслед уходящим из зала “дезертирам поэзии”. Стихи, избранные господином Бурлюком, “занимают” и веселят публику. Он имитирует Маяковского, Северянина, читает футуристическими волнами, начиная басом и переходя на высокие ноты. Стихи Северянина поёт как куплеты». Особенностью екатеринбургского вечера стал конкурс местных поэтов на звание «орла» уральской поэзии. Бурлюк выступал в роли конферансье.
Одновременно в Екатеринбургской художественно-промышленной школе демонстрировались картины Бурлюка; о них рассказал в своих воспоминаниях художник Николай Сазонов: «В зале висело до 20-ти произведений непонятного содержания. Какой-то хаос различных предметов, наклеенных на холсте; например, кусок сломанной лестницы, голова собаки, кусок газеты, гриф от скрипки, расщеплённый по слоям дерева, чёрные треугольники, оранжевые кружки и т. п. — в общем, какой-то винегрет. Что хотел художник сказать этим холстом — трудно угадать». Данные произведения должны были иллюстрировать положения, высказанные Бурлюком на лекции, но Сазонов на ней не присутствовал. Тем не менее даже краткий визит Бурлюка оказал сильнейшее влияние на екатеринбургских художников — три года спустя, в октябре 1921-го, Екатеринбургская артель художников организовала бал-маскарад под названием «Грандиозарь-кискезари», обыгрывавший и пародировавший выступления Бурлюка, причём одним из организаторов действа был как раз Сазонов.
После Екатеринбурга Бурлюк сделал в своих выступлениях месячный перерыв, пополнив свою передвижную выставку работами уральских художников и пригласив новых лекторов. 19 января 1919-го на повторном поэзовечере в Златоусте вместе с ним с докладами выступили художник Я. С. Бородин, Д. Ф. Самарин, артистка Е. И. Алексеева. Интересен был диспут, состоявшийся после стихотворного отделения. Писатель Борис Четвериков выступил с критикой футуризма. Бурлюк прищурил единственный глаз, внимательно прослушал критика, воскликнул: «Четвериков проехался по Бурлюку на четвёрке своего остроумия… Выкрутил руки футуристу Кручёных… Не оставил камня на камне от Василия Каменского» — и пригласил Четверикова поехать с ним на гастроли. Разумеется, тот согласился.
Одновременно с поэзовечером в помещении Народного университета состоялась «Выставка картин, акварелей, рисунков» с уже гораздо большим составом участников. Помимо самого Бурлюка на ней экспонировались работы Д. Архангельского, Я. Бородина, П. Добрынина, Д. Мощевитина, П. Староносова и Лидии Еленевской.
Книга «Лысеющий хвост» шла настолько хорошо, что Бурлюк переиздал её во время турне дважды — в Златоусте и Кургане. Гастроли вообще оказались финансово успешными.
На вечере в Троицке 9 февраля 1919 года с Давидом Бурлюком выступили поэтесса Л. Мурашева и Борис Четвериков. На однодневной выставке в помещении мужской гимназии было показано уже более ста работ. Следующими городами турне стали Челябинск и Курган. Давид Бурлюк вспоминал: «Во всех этих городах, несмотря на близость фронта Гражданской войны, я встречал живой интерес к искусству, и мои лекции пользовались успехом». Даже скептически настроенные критики писали о том, что Бурлюк, «несомненно, талантливый человек и прекрасный лектор», — и подчёркивали, что «футуризм в искусстве — это то же, что большевизм в политике». Как бы там ни было, симпатик большевизма отлично чувствовал себя именно на территории, контролируемой «белыми», — он заберёт семью из Челябинска накануне прихода туда Красной армии. А 25 января Бурлюк преспокойно получил от главного начальника Самаро-Уфимского края генерал-майора Евгения Вишневского удостоверение, которое гласило: «Предъявитель сего свободный художник Давид Давидович Бурлюк отправляется в города Сибири с целью устройства культурно-просветительных лекций и выставок картин. Удостоверение это выдано Бурлюку на предмет беспрепятственного передвижения и получения железнодорожного билета». И всё это несмотря на то, что в ходе турне он «проповедовал Владимира Маяковского» и вообще не раз демонстрировал свои левацкие взгляды.
Следующей важной точкой на карте турне стал Омск. Там прошли целых четыре вечера: лекция-вечер «Грандиозарь» «Футуризм — единственное искусство современности» (1 марта) в Политехническом институте с участием Давида Бурлюка, Бориса Четверикова, Евгения Спасского и других; поэзо-лекция Бурлюка в кружке студентов инженеров-строителей (2 марта); «Экстраординарная лекция-вечер Грандиозарь» (4 марта) и «Последняя блестящая лекция-футур» с диспутом (6 марта). Два последних вечера прошли в том же Политехническом институте. Кроме того, с 28 февраля в течение нескольких дней в том же институте проходила выставка около ста картин и графики (работы самого Бурлюка, Антона Сорокина, Николая Кульбина, акварели Тихомирова, картоны Евгения Спасского и др.).
Евгений Спасский, присоединившийся к Бурлюку в Омске, так вспоминал о выставках и поэзоконцертах: «Вход на выставку всегда был бесплатный, но начиналась бойкая продажа программок и книг. Поднимался страшный шум от недоумения перед футуро-картинами, и обычно нас просили и с интересом, а часто и с возмущением дать пояснение картинам. Тогда Додя обращался ко мне и просил сказать несколько слов о новом течении в искусстве и объяснить непонятное в картинах. Но как только я кончал говорить, он тотчас появлялся рядом со мной со шляпой в руке и, обходя всех, говорил: “Всякий труд должен быть оплачиваем”, — и шутя собирал порядочную сумму.
Концерты и выставки проходили очень шумно. К вечернему концерту я на щеке Бурлюку рисовал рыбу, а он мне собаку, и, вставив в петлицы деревянные ложки, мы шли на концерт.
После короткого и сочного доклада Доди, а говорить он умел и образно, и остроумно, мы читали нараспев стихи: он — свои, В. Каменского (из “Стеньки Разина”), Маяковского, а я начинал с Северянина, потом — Маяковского “Наш марш”, из поэмы “Человек” и “Облако в штанах”, Хлебникова “Крылышкуя золотописьмом…” и т. д. Слушали все очень внимательно, но реагировали всегда так шумно, что, казалось, зрительный зал начинал колебаться и вот-вот развалится от крика, аплодисментов и свиста. Публика чётко делилась на два лагеря — принимающих и возмущённых. Нас почти выносили на руках из зала на улицу. Кругом появлялось много друзей, много сочувствующих новому искусству и новому в жизни.