По складу своей души Додя был человек практичный с коммерческой жилкой. Он из всего старался извлечь пользу. На выставках, кроме программок и книг, продавались и картины, но картины Бурлюка шли не очень хорошо, несмотря на то, что он старался их делать на разные вкусы. Единственно, что ему удавалось продавать чуть ли не в каждом городе, это “Портрет моего дяди”. Он делал его быстро в гостинице, вклеивая куски газеты в разорванное углами лицо, имеющее три глаза, два носа и так далее. Сам я относился к исканиям новых форм очень серьёзно, и подобное легкомысленное отношение Доди меня немного шокировало и расхолаживало. Додя был превосходный администратор и опытный оратор с большим юмором. С ним всегда было легко и просто. Человек удивительной душевной мягкости и большого вселюбящего сердца. Я никогда не видел его сердитым или раздражённым. Он всё умел перевести на юмор, на улыбку. Это ему очень помогало и в общественной, и в семейной жизни. А в связи с этим его душевным качеством и философия жизненная была чрезвычайно своеобразная».
Публика валом валила на выступления. Одни воспринимали всё происходящее серьёзно, другие как «полуцирковое представление». Критики писали о том, что Бурлюк «прекрасный оратор и умеет владеть аудиторией», что он, «без сомнения, образован и талантлив», человек «бесспорно способный и умный», что он «чрезвычайно находчив и остроумен», «великолепный имитатор Северянина и Маяковского», но сам «очень слабый поэт». Ну что ж, с этим трудно поспорить. Важно другое: в каждом городе появлялись те, кого Бурлюк «заражал» любовью к искусству.
В Омске к выступлениям присоединился писатель Антон Сорокин, которого пресса иронично называла «гордостью Сибири» и «национальным Гением». Бурлюк действительно выдал Сорокину «удостоверение в гениальности», и позже Сорокин уже выдавал подобное своим ученикам. На одном из вечеров он даже прочёл манифест, в котором объявил себя королём и государем писателей и приказал всем местным газетам «завести автомобили и возить на них мозг сибирской нации, знаменитого писателя Антона Сорокина». Бурлюк подружился с Сорокиным. Он считал его «природным футуристом». Извещение, которое от лица Всероссийской федерации футуристов Бурлюк выдал «Национальному Великому писателю Антону Сорокину», гласило: «Я, Давид Бурлюк, отец российского футуризма, властью, данной мне вождями нового искусства, присоединяю Вас, Антон Сорокин, в ВФФ. Приказываем отныне именоваться в титулах своих Великим художником, а не только писателем, и извещаем, что отныне Ваше имя вписано и будет упоминаться в обращениях наших к народу в следующем порядке: Давид Бурлюк, Василий Каменский, Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Игорь Северянин и Антон Сорокин».
Конечно, «Всероссийская федерация футуристов» существовала только в воображении Бурлюка, но до чего же красиво!
Давид Бурлюк провёл в Омске весь март и начало апреля, написав множество картин — в открытой Сорокиным картинной галерее среди 800 работ было 67 картин и рисунков Бурлюка. Давид Давидович жил тогда в доме Александры Максимовны Эзет, тёщи его уфимского приятеля Владимира Ишерского. Вся семья Ишерских проживала в это время в Омске. Дочь Ишерского, Елизавета, вспоминала: «Бурлюк был крупным, шумным, напудрил перед уходом на свой вечер лицо и нарисовал на нём цветок. Затем вставил в петлицу фрака деревянную ложку и ушёл». «Жена Бурлюка оставила о себе впечатление очень доброй, мягкой, внешне простой (хотя и очень интеллигентной) русской женщины».
В Омске Бурлюк написал прекрасное стихотворение «Омское»:
Где скукотундру режет властно
Сырое тело Иртыша;
Где юговетр свой лет напрасный
Подъемлет слабо и спеша,
Где памятно о Достоевском:
Согбенно-каторжным трудом,
Отторгнут набережной Невской.
Он не измыслил «Мёртвый Дом»,
Где ране было Оми устье,
Теперь событий новых шок
Крушит Сибири захолустье.
Здесь взрост первичный виден слабо,
Ночной вместившийся горшок!
Российской власти баобаба!
Из Омска через Новониколаевск Бурлюк приехал в Томск. На устроенной им с 19 по 27 апреля в помещении женской гимназии Тихонравовой выставке демонстрировалось уже 250 работ пятнадцати художников. При этом работы были сгруппированы по разделам, в том числе: супрематический, футуристический и кубистический. Кэтрин Дрейер писала, что среди работ имелись и работы Малевича. Этого, конечно, быть никак не могло — если Бурлюк даже свои собственные работы оставил в Башкирии, откуда же по пути из Омска в Томск появился Малевич? Почти наверняка предприимчивый Давид Давидович нарисовал их сам. Он ведь вспоминал, что «в промежутках между лекциями я работал кистью и моя выставка увеличивалась». Этот «Малевич» приедет потом и в Японию.
По поводу возможного написания Бурлюком работ за других художников есть интересное свидетельство дочери соратника Давида Давидовича по «Бубновому валету», художника Петра Кончаловского. Жившая в Америке с первым мужем Наталья Кончаловская, крестница скульптора Конёнкова, вспоминала его рассказ о проделках Бурлюка: «Он, оказывается, был в Японии до Америки. Устраивал там свою выставку. Но она не пользовалась большим успехом, и он выручил мало. В разговоре с японцами они его спросили, не может ли он устроить выставку хороших художников, таких как Коровин, Архипов, Малявин и другие. Бурлюк подумал и сказал, что, конечно, можно, и как раз на днях сюда прибудут вещи этих художников, которые он собирал ещё в Москве. Сам пошёл домой и в три дня накатал всех художников и сам за всех подписался. <…> Затем устроил выставку, собрал кучу денег и уехал в Америку».
Всё это, конечно, огромное преувеличение, но дыма без огня, как известно, не бывает. Справедливости ради нужно заметить, что сам Бурлюк о Конёнкове ничего плохого ни разу не сказал и не написал.
В Томске Бурлюк выступил четырежды — а ещё издал «Газету футуристов», содержавшую «Декрет о заборной литературе — росписи улиц — о балконах с музыкой — о карнавалах искусств» и «Железобетонную поэму» Василия Каменского, стихи Маяковского и его собственные стихи и рисунки. Вместе с ним выступали «Пуантиллина Норвежская» и Борис Четвериков. А вот в Иркутске, куда «отец российского футуризма» прибыл в начале мая, к нему уже присоединились Антон Сорокин и Евгений Спасский. 8 мая все вместе они выступили на студенческой вечеринке, а 14 и 18 мая состоялись два футуристических вечера. На втором был объявлен конкурс на звание «короля байкальской поэзии» с призом в 300 рублей. Имя победителя уже забыто, но тенденция характерна — подобные конкурсы Бурлюк будет проводить и в дальнейшем.
Кроме того, с 9 по 11 и с 16 по 21 мая работала бесплатная — как всегда — выставка картин, которых было уже около трёхсот. И, как обычно, Давид Бурлюк ежедневно давал объяснения и проводил диспуты. Очередной «Портрет моего дяди» был куплен Иркутским обществом художников. Теперь этот единственный сохранившийся портрет находится в Иркутском областном художественном музее.
В Иркутске Бурлюк встретился со своим давним знакомым ещё по Украине, художником Николаем Андреевым. Андреев примкнул к группе «отца российского футуризма» и доехал с ним до Владивостока, но ехать в Японию не решился и вернулся в Иркутск.
После поездки с лекцией на угольные шахты в Черемхово Давид Давидович приехал в Читу. Программа была той же, но две прочитанные 16 и 17 июня лекции назывались уже почему-то «Грандиозар». Критика писала о том, что Бурлюк счастливо сочетает в себе лектора, конферансье, а футуризм в его лице имеет прекрасного глашатая, инструктора и трубадура. Позже он опубликует в читинской газете «Театр и искусство» статью «Художественная жизнь Сибири». Газетные и журнальные публикации Давида Давидовича будут появляться всё чаще, особенно активным он станет во Владивостоке, а уже в Нью-Йорке и вовсе устроится на работу в газету.
Из Читы Бурлюк налегке поехал во Владивосток, где 27 июня устроил банкет с участием Николая Асеева, Сергея Третьякова, Ксении Синяковой и Венедикта Марта. Прибывший как вождь и предводитель, воодушевлённый успехом своего турне, он объявил Владивосток столицей футуризма в Сибири, а присутствующих — «великой пятёркой футуризма» и призвал собрать во Владивостоке все рассеянные по Сибири материалы, в первую очередь футуристическую литературу. Воодушевлённые участники банкета приветствовали его, объявили банкет конференцией и даже «собором футуризма» и постановили, не откладывая, начать подготовку к осеннему сезону. Предполагалось организовать выставки картин, лекции и выступления и открыть книжный магазин.
«Д. Д. Бурлюк выезжает на днях в Челябинск, где он оставил свои картины, и к осени думает возвратиться во Владивосток, который и будет объявлен временной базой деятельности объединённых футуристов Сибири. <…> В дальнейшем Бурлюк думает посетить Токио, где в последнее время очень сильно возрос интерес к футуристической живописи», — писал в «Дальневосточном обозрении» Николай Асеев.
Из Владивостока Давид Бурлюк действительно поехал в Челябинск, забрал семью и 13 июля, накануне прихода большевиков, с трудом выехал из города. С ним были Маруся с детьми, Марианна и Лидия Еленевская. Мать Маруси, Евгения Иосифовна, уезжать из Челябинска не захотела — там жил её сын Аполлон и там же совсем незадолго до отъезда Бурлюков умер её муж, Никифор Иванович. Позже она вернётся в Буздяк, а после расставания с Виктором Пальмовым к ней вернётся и Лида.
По пути во Владивосток Давид Бурлюк заболел тифом. «Дорога для меня прошла незаметно — болел “на ходу” — тифом», — писал он.
Мария Никифоровна, чтобы найти врача, вместе со всей семьёй сошла с поезда в Никольске-Уссурийском. Это было 14 августа. Бурлюк тяжело проболел три недели, но, к счастью, выздоровел и сразу же вернулся к активной деятельности. Первым делом он организовал в Никольске-Уссурийском бесплатную выставку из 250 картин (11–14 сентября) и провёл два вечера «Грандиозар». На выставке были в числе прочих представлены работы Виктора Пальмова и Лидии Еленевской. Вскоре они поженятся, но брак продлится недолго. На последней неделе сентября 1919 года Давид Бурлюк выехал во Владивосток.