те с ним из Никольска-Уссурийского, где преподавал живопись, во Владивосток. Пальмов и чех Вацлав Фиала станут на несколько лет верными «оруженосцами» и спутниками Бурлюка и попадут под его влияние, в том числе и стилистически. Оба станут родственниками Давида Давидовича — Пальмов женится на Лидии Еленевской (брак через несколько лет расстроится), а Фиала станет мужем Марианны Бурлюк — единственным и на всю их долгую жизнь. Переехав в Прагу, Вацлав и Марианна будут поддерживать тесные отношения с Давидом и Марусей до самой их смерти.
Вацлав Фиала-младший родился 15 июля 1896 года в Праге, но вырос в России. Чехи тогда электрифицировали всю Европу, и его отец, Вацлав Фиала-старший, получил в 1900 году от фирмы «Сименс» выгодное предложение — занять должность в их отделении в Санкт-Петербурге с окладом 120 рублей в месяц. Так началась его российская карьера. Фиала-старший, квалифицированный инженер-электрик, ученик и ассистент самого «отца электротехники» Франтишека Кржижика, был востребован практически везде, а ещё был очень непоседлив, поэтому часто менял места работы: Москва, где он принимал участие в запуске первого трамвая, Санкт-Петербург, Киев, Ростов, Балаклава (вместе с другом Яном Штерцером они купили в 1905 году хутор между Инкерманом и Балаклавой, чтобы вести винное хозяйство — затея, конечно, оказалась провальной); в конце концов семья осела в Харькове. По воспоминаниям отца, Вацлав-младший рисовать начал раньше, чем ходить, — он перерисовывал заголовки газет, рисовал на полу и на стенах, позже начал рисовать бытовые сценки; поэтому все поддержали его желание пойти на вечерние курсы рисования в Харькове. В 1910 году Фиала-старший нашёл работу в Вене, куда перевёз семью; Фиала-младший ходил там в немецкую школу, а по вечерам — в художественную школу при Музее прикладного искусства. В 1911 году семья вернулась в Харьков, и Вацлав Фиала-младший поступил в Харьковское художественное училище, которое окончил с отличием, получив право поступить в Академию художеств в Петрограде. В училищные годы он много путешествовал с отцом — Баку, Тбилиси, Дербент, Пятигорск, Кисловодск, Батуми, несколько дней провёл в монастыре на Новом Афоне — и везде рисовал; в пражском доме сохранились его путевые альбомы с набросками. В 1912 году он создал план нового семикомнатного дома с террасой для семьи; самой большой комнатой должна была стать его мастерская. Увы, достроить дом не удалось. В 1915–1916 годах Вацлав Фиала учился в Академии художеств в Петрограде, его педагогами были В. Е. Маковский, И. И. Творожников, скульптор Г. Р. Залеман. Учёбу в связи с военным временем пришлось прервать.
Положение чехов в Российской империи было в те годы непростым. В 1914 году отца и сына Фиала вместе с другими харьковскими чехами арестовали как подданных Австро-Венгрии, но спустя двадцать четыре часа отпустили. После этого Фиала попросили российское подданство и получили его, но возникла другая проблема — теперь как российские граждане они подлежали призыву в действующую армию. Призыва удалось избежать, и до революции жизнь протекала нормально, но в 1918 году на территории Украины начались военные действия. С одной стороны угрожали немцы, с другой — большевики. Немцы дошли до Ахтырки, расположенной в 110 километрах от Харькова, и теперь Фиалам, перешедшим в российское подданство, угрожала опасность. С другой стороны, ширились слухи, что чехов в Киеве арестовывают большевики. Выход оставался один — уезжать на восток. Так отец и сын предвосхитили начавшееся вскоре путешествие Бурлюков. Проехав Пензу, Сызрань, Уфу, Златоуст, Курган, Петропавловск и Марьяновку, они оказались в Омске.
Здесь, спустя некоторое время, пути отца и сына разошлись более чем на три года. Фиала-старший в конце концов оказался в Средней Азии, в Киргизии, а сын, чтобы избежать отправки на фронт — а призыву в занятом Колчаком Омске подлежали все мужчины от восемнадцати до пятидесяти лет, умеющие читать и писать, — поступил в офицерскую школу, которая давала отсрочку от фронта. Школу вскоре перевели во Владивосток, где Фиала и познакомился с Давидом Бурлюком.
Как раз накануне их встречи — а встретились они в одном из владивостокских кафе — Вацлав Фиала остался без жилья: хозяйка отказала ему в комнате. Дружелюбный и гостеприимный Бурлюк предложил ему поселиться у них. Так Вацлав познакомился с Марианной — она рассказывала внучкам, что шла домой с тяжёлыми сумками и высокий красивый мужчина предложил ей помощь. Когда пришли домой, оказалось, что это знакомый Давида и он будет теперь жить у них. Роман завязался мгновенно. С тех пор Вацлав и Марианна никогда не расставались больше чем на несколько дней. И даже если Вацлаву вдруг приходилось куда-то ненадолго уезжать без жены, он писал ей по два-три письма в день. В семье их внучек в Праге хранится целый чемодан этих трогательных писем.
Так судьба Вацлава Фиалы навсегда соединилась с судьбой Давида Бурлюка, под влияние которого он немедленно попал. «Мои первые шаги как художника были связаны с российским футуризмом», — писал он уже в 1975 году. Фиала много рисовал, его работы несколько раз выставлялись во Владивостоке. Первой была открытая в апреле 1920-го Давидом Бурлюком «1-я Международная выставка картин». Параллельно Фиала учился в Государственном Дальневосточном университете, преподавал рисование в женской гимназии, печатался в журнале «Творчество» под псевдонимом Вацлав Арсов.
Давид Бурлюк, как обычно, был невероятно активен. В ЛХО продолжались регулярные конкурсы — поэтов, художников, беллетристов и другие, и он не только принимал в них участие, но нередко был в составе жюри. Он занял первое место на конкурсе портретных набросков, который прошёл 10 января 1920 года. Художник Елена Афанасьева, жившая тогда во Владивостоке, вспоминала:
«Приехал Бурлюк. Нарисовала Бурлюка. “Гениальная девушка!” Я удивилась лёгкости его определения. Бурлюк — натура деятельная, много работал. Он здесь с семьёй: жена, два сына, сестра жены — все крупные, монументальные. Весной в “Балаганчике” опять конкурс портретного наброска. Бурлюк — I премия, венгерский художник — II, мне — III премия.
Бурлюк читал стихи Маяковского… большой, артистический… голос низкий, сильный. Стихи звучали и поражали энергией и своеобразием».
Венгерским художником, о котором пишет Афанасьева, был Ференц Имрэ, которого Бурлюк встретил среди военнопленных и привёл в «Балаганчик». И вновь удивительные совпадения — Имрэ тоже уедет в США, и в толстом альбоме в парчовом переплёте, который Бурлюк заполнял к своему пятидесятилетию, есть и его рисунок…
В конце января Давид Бурлюк стал одним из организаторов проведённого в пользу беженцев «Вечера Волги» в театре «Золотой рог» — он декорировал помещение и сцену и открыл в фойе выставку картин. На выставке случился неприятный казус — из восьмидесяти картин были украдены сорок пять, из них пятнадцать — самого Бурлюка. Правда, позже одиннадцать картин вернули.
С конца декабря 1919-го футуристы сотрудничали с театром-кабаре «Би-ба-бо». Они подготовили новогоднюю программу; Бурлюк с Пальмовым и художником Василием Засыпкиным отвечали за художественное оформление. Бурлюк выступил и в качестве конферансье. Однако сотрудничество оказалось недолгим — 31 января во Владивостоке произошёл очередной переворот. Город заняли партизаны, было сформировано правительство с большим влиянием большевиков. После этого футуристы прекратили сотрудничество с «Би-ба-бо». Видимо, зарабатывать при большевиках деньги в таком буржуазном заведении «левым» было уже неудобно. А вскоре новая власть и вовсе запретила работу подобных заведений.
«Обстановка на Дальнем Востоке сложная, власть переходит из рук в руки. На владивостокском рейде стоят английские, американские, французские и японские корабли. В январе 1920 года город занимают партизаны. Выходит из подполья большевик Н. Чужак. Англичане, американцы и французы уходят. Японцы остаются», — вспоминала Татьяна Гомолицкая-Третьякова.
Футуристы переворот, разумеется, приветствовали. В связи с ним был выпущен даже «Манифест дальневосточных футуристов», в котором они — «великие футуристы — революционеры духа» — приветствовали «всенародное, великолепное, безудержное искусство будущего»: «Русское революционное искусство — всегда впереди толп родного поющего народа будет идти красным запевалой, не останавливаясь и не оборачиваясь назад! <…> Знайте и помните, что — футуризм — искусство революции!» Подписали манифест в числе прочих Асеев, Бурлюк, Третьяков, Пальмов и Гончар (Онвей).
Вслед за манифестом Бурлюк опубликовал в газете «Эхо» статью «Искусство — народ», в которой привычно призвал к выходу искусства на улицы.
Закрытие кафе и прочих «кушательно-развлекательных учреждений» привело к наплыву публики в подвальчик ЛХО. На постоянной выставке внимание публики привлекали работы Ференца Имрэ, который позже вспоминал: «Сразу после того, как я был сделан членом “Балаганчика”… Бурлюк собрал художников со всех мест, не считаясь с национальностью и положением. Вскоре состоялась выставка, и одной моей проданной картины было достаточно, чтобы моментально поднять меня с самого дна. Что ещё лучше — это мне принесло заказы».
В начале марта Бурлюк и Асеев уехали в Харбин с выставкой и лекциями. На выступлениях к ним присоединился поэт Сергей Алымов. И выставка, и лекции вызвали большой интерес — причём не всегда здоровый. Во время второго вечера футуристов пытались побить белогвардейцы, но их остановил… легендарный борец и лётчик Иван Заикин. Заикин был знаком с Бурлюком с 1907 года, а на том вечере он замечательно прочёл отрывок из «Стеньки Разина» Каменского. Давид Давидович позже напишет три портрета Заикина — один из них будет уже в Америке репродуцирован им на тысячах открыток. Когда Заикин в 1924 году приедет с гастролями в США, он побывает у Бурлюков в гостях.
По возвращении Бурлюка с Асеевым и Алымовым во Владивосток в ЛХО был устроен митинг искусства, сбор от которого перечислили в фонд владивостокского Пролеткульта. 12 марта вышел первый и единственный номер журнала дальневосточных футуристов «Бирюч», где были опубликованы и стихи Бурлюка. С защитой футуризма на страницах журнала выступил представитель Дальневосточного краевого комитета РКП(б) Николай Чужак-Насимович. Николай Асеев писал, что именно благодаря его влиянию Чужак стал симпатизировать футуристам. Как бы там ни было, его поддержка была для футуристов весьма важной; кроме того, он стал инициатором и редактором футуристического журнала «Творчество». Журнал начал выходить в июне 1920-го, всего вышло шесть номеров.