Более того — Бурлюк даже сыграл роль этой самой Луны, вспомнив свои театральные опыты в Чернянке. «…Также были некоторые спешные дела: ставил спектакль, лепил маски, писал декорации и сам играл большую роль старухи Луны — роль пантомимическая, но надо, чтобы движения совпадали со словами — первое представление состоялось 8 июля в доме короля почт и телеграфа Маккэй в 50 верстах от Нью-Йорка — рассчитывал получить за это деньжат, но денег не уплатили — кто-то их получил другой, а теперь сижу и надеюсь, что может быть из этих знакомств выйдет что-нибудь в будущем», — писал он летом 1923-го Фиалам в Прагу.
Иван Народный, в свою очередь, живо заинтересовался почерпнутыми у Бурлюка идеями Велимира Хлебникова о «ключе времени», занялся созданием науки «хронософии», назвал Хлебникова своим учителем и даже опубликовал фрагменты из его «Досок судьбы», полученных, несомненно, от Бурлюка. В середине 1920-х годов Народный сформировал вокруг себя кружок поэтов и художников, названный им Артелью искусств, или пилигримами, и начал издавать авангардистский журнал «Pilgrims Almanach», в котором опубликовал в том числе «мимодраму» «Небесная дева» с иллюстрациями Давида Бурлюка и Роберта Чанлера. В одном из номеров альманаха был опубликован симультанный портрет Народного работы Бурлюка с подписью «Портрет И. Народного и других его ипостасей». Бурлюк удивительно угадал с образом своего нового знакомого, обладавшего способностью принимать самые гипертрофированные и часто несовместимые «формы идентичности», когда того требовали обстоятельства.
Сергей Конёнков, бывавший у Чанлера и встречавший там Бурлюка, вспоминал: «Здесь, дорвавшись до американской “свободы”, каждый исповедовал свою веру. В интеллектуальной сутолоке салона Чанлера не каждый был виден в полный рост. Процветал балаганно-саркастический Бурлюк. Он превозносил до небес “свой” журнал… и вышучивал всех подряд». О том, какое впечатление производил «отец российского футуризма» на американскую публику, писал и приехавший в США в качестве секретаря и переводчика Сергея Есенина и Айседоры Дункан А. Ветлугин, с которым Бурлюк был знаком с 1915 года:
«Бурлюк в Америке. Неслыханно. “Это не человек, а олицетворённая сенсация”, — сказал о нём редактор большой американской газеты.
Умирать буду, не забуду. На страшном суде вспомню, засмеюсь. Вечер в доме миллионерши и покровительницы искусства миссис Гарриман-Ромзей. Толпы людей во фраках и бальных туалетах. Что ни имя — то общемировая известность. Появляется Бурлюк. В чёрном сюртуке, в золотом жилете нечеловеческой красоты. И начинается давка. Щупают жилет, осматривают серьгу. <…> А Бурлюк контрабандой под прикрытием жилета проповедовал новое искусство.
Слушали и мотали на ус. Через неделю в разговоре со многими из присутствовавших я услышал такие речи об искусстве, в происхождении которых не усомнился».
Как напоминают эти слова Ветлугина слова Николая Асеева о деятельности Бурлюка во Владивостоке!
Вторым после Чанлера важным знакомым Бурлюка в Нью-Йорке стал известный художественный критик, любитель и ценитель русского искусства Кристиан Бринтон. Именно он был инициатором чуть ли не всех выставок работ русских художников, проходивших в 1920-е годы в США.
В своём изданном уже в 1928 году сборнике «Русское искусство в Америке» Бурлюк писал о Бринтоне, минимум пять раз побывавшем в России: «…Не было ни одного русского художника, который прибыл бы в Соединённые Штаты в течение последней четверти века и не был бы рекомендован американской публике доктором эстетики Бринтоном». Это так — ведь приехавшие в Америку художники, особенно модернисты и авангардисты, без знания языка и местных реалий были обречены на безвестность и прозябание. Именно благодаря усилиям Бринтона и Кэтрин Дрейер, председателя «Анонимного общества» (Société Anonyme), в начале 1923 года в Бруклинском музее прошла знаменитая «русская» выставка. Именно Бринтон взял картину Бурлюка «Корабль» на выставку художников парижской школы, открывшуюся 14 ноября 1922 года в «Новой галерее» на Медисон-авеню (эта выставка стала первой для Бурлюка в Новом Свете). Именно Бринтон писал тексты к каталогам первых уже персональных его выставок.
По просьбе Бринтона в 1924 году Бурлюк написал его портрет, который совершенно символичен. В центре композиции, выполненной в форме диковинного цветка, написана голова самого критика, а на лепестках Бурлюк изобразил портреты участников вечеринок в доме Чанлера: Сергея Конёнкова, Николая Рериха, Александра Архипенко, Бориса Григорьева, Бориса Анисфельда, Сергея Судейкина, Абрама Маневича и Ивана Народного.
Первые впечатления Бурлюка об Америке были позитивными. В своей книжечке «Бурлюк пожимает руку Вульворт-Бильдингу», вышедшей в Нью-Йорке в 1924 году и приуроченной к 25-летию художественно-литературной деятельности, он опубликовал «Автобиографический конспект Отца Российского футуризма Давида Бурлюка». В конце этой автобиографии, названной им «Лестница лет моих», на вопрос: «Как вам нравится Америка?» — он отвечает: «Очень нравится! Ужасно все здесь симпатичные люди. Друзей здесь у меня “туча”!»
Такой оптимизм был, безусловно, в значительной степени наигранным. «Я ни с кем теперь не встречаюсь — публика очень всё не симпатичная. Из моего направления никого здесь нет», — писал он Фиалам в апреле 1923 года. Писал и о том, что русскому художнику крайне тяжело выбиться из общей массы:
«Об англичанах, т. е. местных американцах, по Йокогамской выставке в “Гети” мы составили себе абсолютно правильное представление, такие они здесь все. На выставку идут весьма немногие, не только вход, но и каталог всегда бывают бесплатными. Живший здесь два года Рерих имел дела весьма средние, а он приехал с пятью тысячами долларов с большой протекцией и абсолютным знанием английского языка. Он в мае едет в Индию через Париж, но я предполагаю, что он тянет в Россию, надоело быть на вторых ролях. Американцы на первые роли здесь никого не пустят. Всё, что я говорю о художниках, касается, конечно, только модернистов и не имеющих мирового имени или денег; художники исключительные по академическому знанию и технике могут рассчитывать найти себе работу, хотя, надо сказать, что в Америке имя не делают, его надо привезти из Парижа. Картины иностранцев предпочитают покупать в Париже на франки, пример: Бориса Григорьева “Мадонна степей” была куплена там за 50 долларов, продана здесь “Новой галереей” за 1000 дол.».
Зарабатывать прибывшим из России в США художникам действительно было нелегко. Тем не менее к моменту приезда Бурлюка несколько мастеров смогли добиться успеха. Одним из первых выходцев из России, который достиг уровня преуспевающих профессиональных американских художников, стал Абрахам Волковиц. Одиннадцатилетним мальчиком он приехал с матерью в Нью-Йорк ещё в 1889 году. В 1890 году в Америку приехал родившийся в Белостоке Макс Вебер. Сегодня его работы хранятся в крупнейших музеях США. Ещё одним признанным американским художником стал Луис Лозовик, родившийся в небольшом украинском местечке Людвиновке и в 1906 году окончивший Киевскую художественную школу. Он приехал в Америку уже сложившимся художником, что зачастую не гарантирует успеха на новом месте. Однако Лозовик смог пробиться и в новой стране. Через шесть лет после Лозовика из Борисоглебска Тамбовской губернии прибыли Рафаэль и Мозес Сойеры. Братья-близнецы оставили значительный след в истории американского искусства и стали одними из ближайших друзей Давида Бурлюка.
После 1917 года русских художников в Америке стало гораздо больше. Кто-то сразу выбрал Новый Свет, кто-то курсировал между Америкой и Европой… Борис Анисфельд, Сергей Судейкин, Борис Григорьев, Александр Архипенко, Сергей Конёнков, Николай Фешин, Николай Цицковский, Джон Грэхем, Арчил Горки и другие мастера оставили свой след в истории американской живописи. Многие из них дружили с Бурлюком, некоторые стали его последователями, о многих он писал в своих статьях и журналах.
Кстати, портрет Есенина так Бурлюком написан и не был. Маруся вспоминала, что Бурлюк «пришёл дважды в старую “Валдорф” гостиницу на 5 ave», но «обе модели неизменно были так пьяны, что сеансы не могли состояться». Правда, молодой поэт Морис Мендельсон, которого Бурлюк взял на одну из этих встреч, ничего подобного не упоминал — он писал о том, что Есенин был раздражён и обеспокоен, ни о каком позировании не было и речи, а на настойчивые предложения Бурлюка показать ему Нью-Йорк Есенин ответил категорическим отказом. Бурлюк написал портрет Есенина уже в 1965 году, за два года до своей смерти.
Попав в США, Давид Давидович обнаружил, что его «левые» идеи разделяют, мягко говоря, далеко не все:
«“Русское население” Нью-Йорка 45 лет тому назад было малочисленным. Выходили четыре газеты: две просоветского направления, другие ярко враждебные советскому строю, обслуживавшие обломки аристократии, спасавшейся здесь, с остатками богатств, привезённых сюда через океан. <…> В поисках работы… я увидел и познакомился с аэропланотехником, офицером русской армии Сикорским, который был счастлив найти “для начала” здесь работу — за 40 долларов в неделю заведовать библиотекой Христианского рабочего дома Томпкинс сквэр. <…> Я сам работы постоянной в рабочих организациях найти не мог, но начал еженедельно зарабатывать “кое-что”: чтением лекций для рабочих о жизни, делах и строительстве в стране Ленина, что помогло на время отгонять волка от нашего семейного очага».
Тогдашнее настроение Давида хорошо отражено в его стихотворении «Один не покорился!»:
К ручью когда на миг склоняюсь
Зрю чечевицей дни Нью-Йорка
Где массы видом изменяясь
Льют Ниагарами с пригорка
………………………………………………..
Где банки полны желтым блеском
Как биллионы глаз тигриц
Нет Эсесера перелесков
И нив причесанных ресниц
Где человек над человеком
Как кучер на коне сидит