Дом в Бруклине и сейчас прекрасно сохранился. Его окружает кованая решётка, а сзади есть довольно большой уютный двор. В 1956 году, перед поездкой в Советский Союз, Давид Бурлюк продал дом — нужны были деньги. После этого они с Марусей окончательно осели в Хэмптон Бейз. Тамошний дом стал их американским «семейным гнездом».
Но я опять забежал вперёд. До этого был ещё десяток трудных лет. Бурлюк продолжал искать тот стиль, который примут и полюбят американцы.
В конце 1920-х и в 1930-е годы Давид Бурлюк участвовал во многих выставках. В 1927-м его работы показывались на выставке в галерее Поля Голуа в Чикаго и на выставке картин Общества независимых художников. Весной 1928-го его персональная выставка состоялась в «Morton Gallery». В мае работы Бурлюка вместе с работами Николая Фешина были показаны на выставке «Художники окраины» в Галерее изящных искусств в Сан-Диего.
В январе 1930 года персональная выставка его работ состоялась в Международном центре искусства «Corona Mundi» в музее Рериха по адресу: 310 Риверсайд Драйв, Манхэттен. Бурлюк знал Николая Рериха ещё по Петербургу, а вскоре по приезде в Америку вновь встретил его в мастерской Роберта Чанлера. На выставке были представлены 36 работ — живопись, акварель и рисунки. Сыграло ли свою роль в организации выставки то, что Бурлюк посвятил Рериху целую главу в своей книге «Русское искусство в Америке», а в 1930-м опубликовал три больших интервью с ним в книге «Рерих, жизнь — творчество. 1917–1930»? Кто знает. Однако Бурлюк с Рерихом встречались неоднократно и были в приятельских отношениях.
Правда, идиллия несколько портится после прочтения писем Бурлюка Николаю Никифорову, где он называет Рериха «декоратором», пишет о том, что никакого отношения к пролетариату тот не имеет и вообще женат на «царской фрейлине», а книгу о нём Бурлюк написал потому, что Рерих заплатил ему 100 долларов и купил одну работу. Эти письма, датированные 1950-ми годами, вообще содержат много критики в адрес тех, кого Бурлюк раньше хвалил, — например, Рокуэлла Кента. Бурлюка, искренне считавшего себя народником и пролетарием от искусства, невероятно огорчало то, что в СССР об авангарде не хотят даже вспоминать, а в чести реалистическое, академическое искусство, с которым он всю свою жизнь боролся.
В марте того же 1930 года деревянная резьба, акварели и картины Давида Давидовича были показаны в галерее магазина «Мейсис» в Нью-Йорке, а в апреле три картины участвовали в выставке общества «Никакай» в Токио. В 1930-м же происходит важное событие — Бурлюк получает американское гражданство.
Симпатии Давида Бурлюка к Советскому Союзу и социальная ориентация его работ, участие в собраниях организованного в 1929 году Клуба Джона Рида, члены которого активно поддерживали пролетарские литературу и искусство, привели к тому, что его работы вместе с работами ряда других американских художников были представлены на двух выставках в Москве: «13» и «Джон Рид Клуба»; обе состоялись в 1931 году. После Москвы работы участников «Джон Рид Клуба» экспонировались в Харькове и Ленинграде.
В 30-е годы Давид Бурлюк участвовал во многих групповых выставках, а персональные его выставки состоялись в Сан-Франциско (1932), в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке (1933), в «Dorothy Parris Galleries» (1933, 1934, 1935). Помимо Нью-Йорка его экспозиции прошли во дворце Легиона славы в Сан-Франциско (1931) и в «Phillips Memorial Gallery» в Вашингтоне (1939), причём музей приобрёл в своё собрание девять работ. Основной галереей, представлявшей творчество Давида Бурлюка в конце 1930-х, стала «Boyers Gallery», где он выставлялся с 1936 по 1939 год. Именно на выставке в галерее «Бойерс» в 1936 году в Филадельфии он впервые показал работу «Вечер в Новой Англии», ставшую его первым прорывом в Новом Свете. Написана она была в рыбацком городке Глостер, в самом сердце Новой Англии — колыбели американской истории.
Жизнь в большом городе всегда напрягала Бурлюка, привыкшего проводить лето в деревне, на природе. Многократно в своих стихах он называл Нью-Йорк «бандитом» — как, например, в стихотворении «Безработные на улицах Нью-Йорка», написанном в ноябре 1933 года:
Бандиту я сложу свою поэзу;
Таким является громадный страшный город;
Он в банках молится цементу и железу,
Уставив в небо небоскрёбы — морды.
<…>
Нью-Йорк является безудержным бандитом
Как много зла в провалах его глаз.
В первые годы денег на отдых просто не было. «Летом на долгое время едва ли придётся в этом году поехать куда-нибудь на берег моря, отложим это до будущего года, когда больше устроимся в Колумбовом открытии», — писал Бурлюк Фиалам в Прагу в начале 1923 года. Однако уже с середины 1920-х они с Марусей смогли две-три недели в году проводить в рыбацком городке Глостер в штате Массачусетс. Началу поездок в Глостер предшествовал несчастный случай, о котором можно сказать: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Той же зимой 1926-го, когда Бурлюка уволили из газеты, миссис Мария Харрисон Рамзей попросила его помочь развесить картины в своём театре на Ист 40-й стрит. Лестница, на которой стоял Бурлюк, пошатнулась, и он упал с большой высоты прямо на чугунный радиатор. Давид Давидович шутил потом, что от переломов обеих ног его спасли лишь крепкие казацкие кости. Но плечо правой руки было ушиблено так сильно, что он совершенно не мог работать. Чтобы как-то кормить семью, Мария Никифоровна разыскала магазин модной одежды и предложила там свои услуги как швея. Она вышивала платья русским крестиком, получая семь долларов за каждое, но работа была кропотливая, и, несмотря на то, что она засиживалась до глубокой ночи, вышить больше двух платьев в неделю не получалось. И тут Давиду Давидовичу в очередной раз повезло. Художница Луиза Брамбак, которой нравились его работы, заказала ему свой портрет и сразу заплатила аванс в 100 долларов. Деваться было некуда. Бурлюк обнаружил, что, если он держит своей левой рукой правую, можно, пусть медленно, но работать. Спустя два месяца — к удовольствию и заказчика, и исполнителя — портрет был готов, а Давид Давидович полностью восстановил работоспособность. В то же время супруги познакомились с выдающимся композитором и пианистом Дмитрием Тёмкиным и его женой, балериной и хореографом Альбертиной Раш. Оба вскоре станут голливудскими знаменитостями. Альбертина, восхищённая мастерством Маруси, предложила ей бросить магазин, брать заказы напрямую и сама сразу же заказала вышивку нескольких платьев. Спустя два с половиной года Мария Никифоровна обнаружила, что у неё скопилось больше двух тысяч долларов. Именно на эти деньги она и создала своё издательство, именно они дали старт «Цвету и рифме».
Но это ещё не всё. Луиза Брамбак, широко известная своими морскими пейзажами, пригласила Бурлюков к себе в гости в Глостер. Она возглавляла там общество местных художников. Бурлюки с радостью приняли приглашение. «Мы с Давидом Давидовичем едем на десять дней, больше нельзя оставить газету, за Бостон, в Глостер, к мадам Бромбак. Она художница, аристократка, американка, Бурлюк писал её портрет. <…> Милая дама с большими серыми глазами, худенькая. Тут ведь мода, чем худее, тем прекраснее. Мы с Додей Большим вегетарианцы, не кушаем ничего живого, я уже три года, а Додя полтора. Здоровье его, слава Богу, хорошее, он выглядит румяным, полноты нет (исхудал на 65 фун.), доктор, который был прислан от страхования жизни (тут все мужчины застрахованы), написал рапорт “Перфектли”», — писала Мария Никифоровна в сентябре 1926 года в Прагу.
О том, что они в Америке стали вегетарианцами, Давид Давидович неоднократно писал и Фиалам, и позже Никифорову. Правда, вегетарианство было относительным — рыбу они ели, молоко пили.
Но вернёмся в Глостер. Знакомство с обитателями этих мест — рыбаками и их работающими на рыбных заводах жёнами — дало толчок к созданию целой серии этюдов. Бурлюк с удовольствием писал рыбаков, матросов, море, причём не только в Глостере, но и в соседнем Рокпорте. Постепенно эти выполненные в экспрессивной, пастозной манере работы стали популярными у широкой публики. А написанная в 1935 году картина «Вечер в Новой Англии» произвела фурор. Она была многократно репродуцирована, а критика называла её «восхитительным полотном».
Ещё одними частыми героями работ Бурлюка в 1930-е стали обитатели нижнего Манхэттена. Эти кварталы были населены его соседями, такими же бедняками, как и он сам. Бурлюк чувствовал своё родство, свою причастность к ним. Постепенно на его картинах появляются характерные низкорослые персонажи с большими головами, по которым теперь мгновенно узнаёшь его работы. Именно пейзажи нижнего Манхэттена считал самыми удачными друг Давида Давидовича, ставший сегодня уже классиком, американский художник Рафаэль Сойер.
Ярким свидетельством признания успехов художника и того, что он проторил наконец дорожку к сердцам американской публики, стала большая публикация в журнале «Эсквайр», снабжённая целым разворотом с иллюстрациями. Гарри Солпитер, который вёл в журнале рубрику, посвящённую изобразительному искусству, писал о том, что Бурлюку удалось, не изменяя себе, убедить американского зрителя в подлинности того, что он изображает, — «глостерского рыбака или итальянского рабочего, здания на Ист-Сайде или деревни в глубинке».
В те же годы Давид Бурлюк обращается к новым темам — он начинает свою «русскую» серию сюрреалистических работ, которые также легко узнаваемы, — по словам Милтона Брауна, «псевдо-примитивные холсты с русскими крестьянами и коровами», и серию «икон» — расписных или резных досок, число которых достигало тысячи. Возможно, началу работы с деревом способствовало то, что Давид-младший профессионально занимался в то время деревянной скульптурой и неоднократно выставлял свои работы.
У Бурлюка-старшего (или «папы» — так начали называть его родные и друзья) появляются свои поклонники и коллекционеры. Пять работ приобрёл легендарный композитор Джордж Гершвин, в картины сюрреалистической серии влюбилась эксцентричная галеристка Ония Ла Тур, которая, собрав большую коллекцию его работ, открыла в Индиане небольшой музей современной живописи. Бурлюк написал в 1939 году великолепный парный портрет Онии и её тогдашнего партнёра, шведа Мориса Юнгбека, которого все звали Ола. На дочери Юнгбека, Маргарет, вскоре женится Давид Бурлюк-младший. В их счастливом браке родятся пятеро детей — Вирджиния, Давид, Ян, Лили и Алиса.