Образы неба и солнца подводят нас к наиболее близкой современному сознанию символике – протяженность и точка. Эта модель противостояния является наиболее оперативной в понимании всей сложности отношений между полами, ибо представляет собой своего рода интеллектуальный мост между религиозной метафизикой и конкретной социальной антропологией.
* * *
«Ты женщина и этим ты права». В. Брюсов
Культура в широком смысле слова построена на констатации того, что в человечестве с первых шагов его существования идет война полов. «И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее…» (Быт. 3:15).
Эта вражда питает драму человеческих судеб как в ее частном измерении – сюжет физического происхождения и воспитания, так и в общественном – проблематика власти в фокусе гендерного противостояния. Ярчайшим образчиком такой драмы стал шекспировский «Гамлет», где на противостоянии между мужчиной и женщиной завязаны практически все тайны бытия, причем не только здешнего, но и потустороннего.
Наиболее простым и классическим пониманием гендерной оппозиции является видение ее в терминах физической поляризации. «Плюс» и «минус», анод и катод несут запас энергетического потенциала, который преобразуется во всю многоцветную, суетливую и неизбежную жизнь: работа, политика, войны, социальное угнетение и революции… Короче говоря, вся история человечества, для того чтобы осуществляться, нуждается в этом горючем, которое образовано вечным Мужчиной и вечной Женщиной, смотрящими друг другу в глаза сквозь бездну времен…
Однако во все времена предметом культурного конфликта является определение того, кто в данном случае анод, а кто катод, на чьем полюсе избыток электронов, и в чью сторону энергетический поток движется. Нет особой нужды подчеркивать (но, тем не менее, подчеркнем!), что мужчина считает отдающим энергетическим плюсом себя, в то время как женщина убеждена, что это она превращает свою жизненную субстанцию в предмет потребления и эксплуатации мужчин.
Возможно ли в этой центральной проблеме человеческой юдоли приблизиться к пресловутой «объективности», взглянуть на дело, так сказать, со сверхгендерной – а может, сверхчеловеческой – позиции?
Определенным шагом в таком направлении может стать понимание того, что у «протяженности» и у «точки» совершенно разные виды энергии, причем настолько, что они даже не «работают», не проявляются в общем пространстве!
* * *
«Радикал – …атом или молекула с неспаренным электроном, который в химической формуле обозначается жирной точкой над символом соответствующего атома; образование короткоживущих радикалов и присоединение ими недостающего электрона лежит в основе многих химических и биохимических процессов…» Словарь иностранных слов
Голое и беззащитное человеческое дитя появляется на свет в обществе, будь это Древний Египет фараонов или Франция президента Саркози. И появляется это дитя, независимо от своих половых признаков, из утробы матери. Оказавшись в колыбельке, дитя мгновенно попадает под воздействие другого охватывающего бытийного контура – общества. Ребенок с первых недель существования начинает усваивать систему коммуникативных сигналов, учится различать между своим телом и средой, между яркими цветными пятнами предъявляемых ему феноменов внешнего мира. Прямым проводником этого формирующего воздействия является мать. Но то, что через нее проходит, то, что превращает кусочек беззащитной мяукающей плоти в организованное человеческое существо, – это Общество как таковое.
Ребенка можно сравнить с чистым листом бумаги. Общество как традиционно организованную и предаваемую через язык систему смыслов – с печатью. Но печать-рисунок находится на поверхности материального носителя, штампа, оставляющего оттиск. Роль физического тела «печати» очевидно играет женщина.
Здесь мы подходим к одной из серьезнейших тем гендерной антропологии: женщина и общество, их фундаментальная связь между собой. Война полов носит не только метафизический или биологический смысл, это еще и социальная война, точнее, война мужчины с обществом как предъявленной ему формой неизбежности.
Общество есть судьба, общество есть космос, но не в абстрактном мифологическом виде, который открывался древним. Это не вращение «небесного колеса», не силы первозданных стихий, но эквивалент фатума, переведенный в человеческую плоскость и предъявленный на очень конкретном уровне, начиная с неизбежности завязывания шнурков и кончая неизбежностью соприкосновения с уголовным кодексом.
Первое, что испытывает мужчина при появлении на свет, это несвобода в образе матери. А когда он взрослеет, то сталкивается с несвободой в виде окружающего его общества. Эта несвобода есть не только внешнее принуждение, но и формирование его внутреннего существа, того, что фрейдисты называют «Я» и «Сверх-Я». Почти любой взрослый человек находится в ситуации латентной социальной шизофрении: он несет в себе образ «Блага», то, что должно его мотивировать как социально вменяемую единицу, его «Сверх-Я»…
Однако, с другой стороны, он на подсознательном уровне ощущает этот идеал как нечто навязанное извне, чувствует себя «зомбированным». В подавляющем большинстве случаев ощущение, что привитое ему смысловое содержание чуждо его подлинной сущности, порождает всего лишь глухое недовольство, которое превращается в столь типичный для современного мужчины жизненный фон. Однако, удивительным образом во все века мужчина решал свой конфликт с враждебным по определению социальным «космосом», создавая семью!
«Семья», «дом» для мужчины выступает как антитеза противостоящей ему враждебной среды, как тихая гавань, как то, где он, якобы, оказывается «у себя» в надежде обрести передышку от неумолимого фатума, мечтая реализовать свои глубочайшие подлинные побуждения. Мифологический концепт «дома» нагружен чаяниями идеальных свойств, которые должны помочь ему выйти из шизофренического тупика повседневной реальности. (Может быть, именно поэтому американские – в частности – мужчины тупо женятся раз за разом после очередных разводов, несмотря на накопленный ими самими и их мужским окружением негативный опыт законного брака.)
Социальная шизофрения обывателя выражается в том, что семья для него превращается во второе теневое «Супер-эго», некое подлинное и понятное на подкожном уровне благо, которое противостоит и во многих случаях отменяет благо официальное, провозглашенное бесчеловечным механистичным социумом. («Кого ты больше любишь: маму или дедушку Ленина?»)
Церковь всегда прекрасно понимала этот дуализм и именно поэтому на правах некой сверхобщественной и, разумеется, внечеловеческой силы держала руку на пульсе теневого интимного «Супер-эго», конвертируя его в гармоническое примирение с внешним законом.
Мифологизирование «семьи» в сознании обывателя заходит довольно далеко. Культура нового времени активно эксплуатирует фетиш «частной жизни», того, во что общество не должно совать нос, того, что является сферой полномочий и компетенций исключительно хозяина дома и его домочадцев. Этот культ частного тесно связан с концепцией таинства супружеской жизни. Однако, как раз культура в своем пристальном внимании к недрам «дома-крепости» в значительной степени подорвала однозначность и целостность этого мифа. «Анна Каренина» и «Госпожа Бовари», Мопассан и Золя осуществили серьезную демифологизацию «семейной гавани», показав ее как гнездо аморализма и лицемерия, как каждодневный ад, вынуждающий несчастного отца семейства спасаться в работе, пьянстве или адюльтере…
Но именно «дом» связывает и обезоруживает мужчину, не позволяя ему идти на конфликт с системой. «Дом» становится алиби для всех проявлений трусости и конформизма, тем рычагом, через который социум управляет своими данниками. Женщина в роли теневого «Супер-эго» внизу и общество как официальное «Супер-эго» в виртуальных «небесах» современного человечества действуют в заговоре против мужчины. Таким образом, мужчина порабощен дважды: обществом через женщину, женщиной через общество!
Сознанию индивидуально обреченного смертного предъявлены образы женщины-родительницы и общества как двух взаимодополняющих форм посюстороннего материального «бессмертия». Женщина – гарант биологической преемственности через смену поколений, общество – коллективная память, в которой смертный «живет» за пределами своего земного срока.
Женщина, тем не менее, никогда не смогла бы занять такую особую позицию «светского божества» в тандеме с общечеловеческой «юдолью скорби», если бы ее реальная онтология не выходила бы на самом деле за рамки «просто человеческого». В себе самой она выступает как носительница фундаментального раскола. Двойственность, проходящая через женское существо, в каком-то смысле если не радикальнее, то оперативнее, чем разделение человека на два пола. Мы говорим о двойственности «Девы» и «Матери».
* * *
«Девица была прекрасна видом, дева, которой не познал муж. Она вышла к источнику, наполнила кувшин свой, и пошла вверх». Быт. 24:16
В традиционном обществе девственность невесты – едва ли не главнейшая ценность, имеющая явно религиозный подтекст. Девственница – само воплощение чистоты, а чистота, как сказал пророк Ислама, – это половина религии.
В современном либеральном и феминизированном мировосприятии существует расхожее убеждение, что идеализацию этого физиологического состояния женскому полу навязали мужчины из извращеннособственнических побуждений. Действительность может оказаться совершенно противоположной. Именно девушка сама находится в совершенно особом контакте со своим девственным состоянием. До того, как она познает мужчину, ею владеет некая иррациональная стихия, в которой ее сознанию открываются многие вещи, исчезающие после того, как она становится женщиной. Девство – это состояние особой энергетики, причем энергетики деструктивной: девушку можно сравнить в некотором смысле с взведенной и готовой взорваться бомбой. Конечно, многим рационально мыслящим людям Нового времени, привыкшим представлять юных созданий женского пола в образе беззащитных и хрупких существ, нуждающихся в опеке, в это трудно поверить. Тем не менее, одной из ярчайших фигур языческой мифологии является Девавоительница. Более того, именно Дева с мечом представляет самую душу воинской доблести, воплощает в себе энергию гнева и возмездия.