Давид Сасунский — страница 10 из 14

Часть третья⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Давид-охотник, Сарья и сасунская старуха⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С той поры как Давид перебил дэвов, стал он любимцем всего Сасуна. Горлан Оган достал для него лучшего сокола.

— Сыну Мгера не подобает стадо пасти, — сказал он. — Езди-ка, мальчик, на охоту!

Давид сокола взял и начал ездить в поля на охоту, убивал куропаток, перепелов, воробьев.

Жила в Сасуне старуха-ведунья. Был у старухи клочок земли, и на нем она сеяла просо. На старухином поле было видимо-невидимо куропаток, перепелов, воробьев. Вот как-то раз пошла старуха просо свое поглядеть, и что же она видит? Давид с соколом на руке на резвоногом коньке за птицами охотится, просо топчет.

— Давид! — сказала она. — Что ты делаешь? Ты мое просо вытоптал. Чтоб ты пропал! Неужто ты будешь сыт воробьями? Кой тебе прок от воробьиного мяса? Коли ты охотник, так иди в горы. Разве мало там оленей, диких баранов? Убивай и питайся их мясом.

— Нанэ! — молвил Давид. — Ну хорошо, поеду я в горы, а как я дикого барана убью? Нет у меня хорошего лука.

— А разве у славного отца твоего не было лука и стрел? — спросила старуха. — Возьми отцовский лук и стрелы и иди на охоту.

— А у кого хранятся отцовский лук и стрелы?

— Спроси у своей тетки, у жены Огана, — отвечала старуха.

Давид воротился домой и спросил:

— Тетя! Где отцовский лук и стрелы?

— Ей-богу, не знаю, — отвечала Сарья.

Давид к старухе пошел.

— Нанэ! — сказал он. — Не знает тетка, где отцовский лук и стрелы.

— Знает! — молвила старуха. — Знает, сынок, да только не сказывает. Возьми измором Сарью, и в конце концов она откроет тебе, где спрятаны отцовские стрелы и лук.

— Как же ее измором взять?

— Ступай раздроби камень, на огне накали и скажи Сарье: «Или съешь каменную эту крупу, или укажи, где отцовские стрелы и лук!»

Давид пришел домой, раздробил камень, каменную крупу на огне накалил, позвал Сарью и сказал:

— Тетя! Дай мне руку.

Давид был парень пригожий. Сарья-ханум давно на него заглядывалась. И сейчас она охотно протянула Давиду руку. Давид схватил ее руку и сказал:

— Говори: где отцовские стрелы и лук?

— Давид, ненаглядный ты мой, я знать не знаю, ведать не ведаю, про то знает твой дядя.

— И ты тоже знаешь, — не отставал от нее Давид. — Говори!

— Не скажу!

Взял Давид горсть раскаленной каменной крупы, высыпал ее Сарье на ладонь, сжал ей пальцы в кулак и сказал:

— Говори!

— Ой-ой-ой, Давид! — закричала Сарья. — Ой как жжет! Пусти, скажу!

Отпустил ее руку Давид, а Сарья:

— Не скажу!

Тогда он опять схватил ее руку, высыпал на ладонь каменную крупу, сжал ей пальцы в кулак.

— Ой-ой-ой, Давид! — закричала Сарья. — Скажу, скажу!.. Иди в сарай — там висят лук и стрелы твоего отца. Сходи за ними. Коль сумеешь натянуть тетиву, бери себе лук и ходи с ним на охоту, а коль не сумеешь, пускай лук висит там, где висел.

Принес Давид из сарая и стрелы и лук и в мгновение ока натянул тетиву. Подивилась Сарья.

— Мгер целый час мучился, прежде чем тетиву натянуть, — сказала она. — А ты только рукой шевельнул — и тетива уже натянулась. Ты сильнее отца, Давид. Возьми отцовский лук и отцовские стрелы — ты достойный сын своего отца!

Обрадовался Давид, взял отцовский лук со стрелами и пошел. И теперь он каждый день ходил на охоту.

Давид был юный красивый пахлеван. Жена Горлана Огана сохла по нем. Как-то раз не вытерпела она и сказала:

— Давид! Я хочу родить от тебя сына-богатыря.

Опешил Давид.

— Что ты, тетя? — сказал он. — Ты мне мать, я тебе сын.

Стала думать Сарья: «Как же мне быть?..»

Нагрела Сарья воды, унесла горячую воду в сарай, позвала Давида и попросила, чтоб он ей воду на голову лил.

Давид одной рукой воду льет, а другой рукой глаза закрывает, чтобы на нее не глядеть.

Вот вымыла Сарья голову, смотрит — Давид зажмурился. Распалилась на него гневом Сарья, заголосила, стала на себе волосы рвать, лицо себе в кровь расцарапала, пошла домой и села у себя в горнице.

Пришел Горлан Оган.

— Эй, жена! Что-нибудь случилось? — спросил он.

— Как же не случиться! — отвечала Сарья. — Я думала, ты сына мне в дом привел, не знала я, что ты мужа мне в дом привел.

— Что ты говоришь, жена?

— Что есть, то и говорю. Я голову мыла в сарае. Давид ворвался, облапил меня — насилу-насилу вырвалась я от него и убежала.

— Коли так, — рассудил Горлан Оган, — мы на ночь дверь от него запрем — пусть убирается вон.

Вечером воротился Давид домой, глядь — двери на запоре.

— Дядя! — сказал Давид. — Я мог бы сейчас ударить ногой, и ты, и твоя жена вместе со всеми вашими запертыми дверьми провалились бы сквозь землю. Но я тебе мстить не стану: тебя, милый дядя, обманула блудница.

И пошел Давид к старухе — проситься переночевать у нее.

Горлан Оган всю ночь не спал, думу думал, а наутро сказал Сарье:

— Ты солгала мне, жена, изгнала ты из моего дома светоч сасунский.

А Давид переночевал у старухи, утром встал, на охоту пошел.

Видит: воронья стая кружит над старухиным просом и знай клюет его да клюет. «Как тут быть? — подумал Давид. — Пусть я даже одной стрелой двадцать ворон убью, другие-то улетят?..»

Вырвал он с корнем тополь, да как махнет им через поле — все вороньё вместе с просом смешал.

Пришла старуха на поле, глядит — ни одного колоска не осталось. И давай ладонями по коленям себя хлопать, и давай вопить:

— А, прах тебя возьми, Давид! Что ты со мной сделал?

— А что ж, по-твоему, нанэ? Я должен был смотреть, как вороньё твое просо клюет?

— Чтоб тебе пусто было, Давид! Ведь ты все мое просо сгубил. Чтоб тебя господь огнем попалил, бессердечный заика, сумасброд ты сасунский! Твой отец, Львораздиратель Мгер, пока был жив, отца и мать заменял беднякам. Разве ты достоин называться его сыном? Что ты натворил? Я только надеждой на эту полоску проса и жила, а ты его сгубил! Чем же мы с дочкой будем теперь кормиться?

— Нанэ! Да ведь я… да ведь я ду-умал…

— Ду-умал, да и наду-умал… Чтоб тебя змея укусила!.. Если уж ты такой силач, чего на Цовасар не идешь?

— А что там такое?

— Там божья кара уготована для тебя!.. Разве ты не знаешь, что на Цовасаре охотился твой славный отец?

— Ну?

— Тпру!.. То место стеной обнесено. Там гибель медведей, волков, козуль, оленей, диких баранов — ведь им не выйти из-за стены. Мсра-Мелик отнял у нас Цовасар. Сасунцам воспрещено там охотиться. Почему бы тебе туда не пойти, не отбить ту гору, где охотился твой отец?

— Нанэ, золотая ты моя! — воскликнул Давид. — Почем же я знаю, где эта самая гора?

— Ты только знаешь, где мое просо, пугало ты воронье! Разве ты, окаянный, достоин называться сыном своего отца?

— Не проклинай меня, нанэ! Я еще молод, я сирота. Скажи мне лучше, как к Цовасару пройти.

— Иди и схвати дядю Огана за шиворот — пусть он проводит тебя на Цовасар.

Давид пошел домой, схватил дядю за шиворот.

— Дядя! Где гора Цовасар? Там охотился мой отец, проводи меня туда!

— Обманули тебя, мой милый, — сказал Горлан Оган, — не было у твоего отца такой горы.

— Нет, была! — вскричал Давид. — Не лги! Я знаю, что была. Ты должен сводить меня на Цовасар.

— Пусть язык отсохнет у того, кто тебе это сказал! — молвил Горлан Оган. — Знай, родной мой: после того как отец твой, Льворазди-ратель Мгер, вечным сном опочил, пришел Мсра-Мелик, захватил Цовасар и сказал: «Это место моей охоты!» Сказал и ушел. С той поры мы не смеем ходить на Цовасар.

— Дядя! Ты только путь мне туда укажи, я и один дойду, — молвил Давид. — Коли нагрянет туда Мсра-Мелик, так пусть он меня убьет, а не тебя.

— Давид, родной ты мой, — молвил Оган, — потерпи денек, завтра чуть свет я свожу тебя на Цовасар.

Осердился Давид:

— Нет, ты мне сейчас укажи дорогу к Цовасару! Не укажешь — клянусь хлебом, вином и господом вездесущим, я шею тебе сверну.

Испугался Горлан Оган.

— Не сердись, родной, — сказал он, — я тебя сей же час свожу на Цовасар.

Пошли они на главную площадь. Там Кери-Торос беседовал с отцами города.

— Пусть отсохнет язык у того, кто проговорился Давиду про Цовасар, — сказал Оган. — Давид силком меня заставляет туда идти.

Обрадовались сасунские молодцы.

— Дядя Оган, возьми с собой и нас! — взмолились они. — Там, наверно, сейчас пропасть волков, медведей, козуль, диких баранов. Поглядим, как Давид будет их бить.

Давид взял отцовский лук, стрелы и сел на коня. Вместе с ним поехали на Цовасар Горлан Оган, Кери-Торос и сасунские молодцы.

Гора была обнесена высокой стеной.

— Дядя! Что это за стена? — спросил Давид.

— Эту стену, мой мальчик, воздвиг твой отец, чтобы звери не убежали, — отвечал Оган.

Давид поглядел вокруг, но входа так и не нашел. Тогда он вырвал с корнями кряжистый дуб, ударил в стену, одно звено повалил и переступил через него. Следом за ним перешли через поваленное звено стены и все его спутники.

Глазам их открылся зеленый лес, чистые родники, озеро с мраморными берегами. Много там было всякого зверя: медведей, волков, лисиц, много козуль, зайцев, оленей, диких баранов.

Сасунские молодцы хотели было убить дикого барана. Но Давид закричал:

— Эй, вы! Не смейте трогать зверей! Мой отец напрасно держал в плену, заточил в темницу богом созданных тварей — это грех на его душе.

— Давид, мальчик ты мой! — обратился к нему Оган. — Убей одного барана — мы его съедим. Ведь мы проголодались!

— Нет, дядя, не стану я убивать. Эти звери в темницу заключены. Разве можно убивать пленных? Плененного зверя любая старуха убьет. Мужчине подобает убивать свободных зверей.

Тут Давид кулаком ударил, ногой пнул, всю стену повалил, снял капу, в небо ее закинул.

— Гей вы, плененные звери! — крикнул он во весь голос. — А ну выходите и живите на воле!

Все звери и животные выбежали.

А Давид стал по горам и ущельям кружить, среди скал, среди рощ бродить, каждый кустик обшаривал и все приговаривал:

— А вдруг да остался какой ни на есть зверушка? Жалко ведь его!

Так всех зверей выпустил он на волю, а потом вернулся к сасунским молодцам и сказал:

— Ну, а теперь, кто из вас поудалей, можете охотиться.

Удальцы пошли на охоту, а кто посмирней, те с пустыми руками домой воротились.

Давид подстрелил диких баранов. Их прирезали около озера. Давид вошел в воду, искупался, вышел на берег, костер развел, баранов зажарили и съели.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Давид восстанавливает храм, некогда воздвигнутый отцом его⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вечером Кери-Торос и сасунские молодцы в город направились.

— Давид! Все пошли домой, и нам с тобой пора, — сказал Горлан Оган.

— Нет, дядя, — возразил Давид. — Мой отец ступал по этим камням. Эту ночь я должен здесь провести. Хочешь, иди без меня.

— Нет, мой мальчик, — молвил Горлан Оган, — коли ты останешься, так останусь и я.

Взобрались Давид и Горлан Оган на высокую скалу, сели и окинули взором божий мир. От Сасунских гор до самого Диарбекира стлалась равнина. Когда мрак сгустился, Давид увидал: сколько звезд сияло на небе, столько огней в поле горело.

— Дядя! — спросил Давид. — Это что за огни?

— Это, мой мальчик, селения и пастбища. Это сельчане, пастухи и подпаски огни зажигают.

Оба легли спать.

Горлан Оган тайком подол Давидовой капы к себе притянул и подложил под голову, чтобы Давид ночью не скатился в пропасть.

Дядя уснул. А Давид все глядел на огни и думал, думал… Вот погасли один за другим огни, а на вершине горы призывно пылало красно-зеленое пламя… «Надо бы взглянуть, что это за огонь, — сказал себе Давид, — может, там люди есть?» Хотел Давид встать, да край его капы был у дяди под головой. Давид так рассудил: «Коли я его разбужу, он подумает, что я струсил…»

Ножом отрезал Давид подол своей капы, подол остался у дяди под головой, и пошел Давид прямо на красно-зеленое пламя. Пришел и увидел мраморную гробницу. От гробницы красно-зеленый свет исходил и высился сводом над вершиной горы. Подошел Давид, дотронулся рукой до пламени, но не обжегся. Стал сыпать землю на пламя — оно не погасло. «Видно, это и есть Богородица-на-горе, про которую я столько слыхал от людей», — подумал Давид. Оставил он на горе примету — провел луком черту, а затем к дяде спустился и окликнул его:

— Вставай, дядя, вставай!

Проснулся Горлан Оган и увидел, что Давид на ногах.

— Ах ты сумасброд несчастный! — сказал он. — Что еще с тобою случилось?

— Чудо случилось, дядя! — в восторге заговорил Давид. — Вон там, высоко-высоко, раскололся мрамор, из трещины исходит красно-зеленый свет и, точно свод, стоит над горой. Не веришь? Пойдем поглядим.

Привел Давид дядю к гробнице отца своего и спросил:

— Что это такое?

Заплакал Горлан Оган и сказал:

— Это, мой мальчик, могила отца твоего. Здесь некогда храм стоял, воздвиг его твой отец и назвал Богородица-на-горе. А когда твой отец, Львораздиратель Мгер, окончил дни свои, пришел Мсра-Мелик, ударил на нас, храм отца твоего разрушил до основания, сасунцев полонил, богатую взял добычу и ушел восвояси.

Зарычал Давид, точно лев молодой, пал на колени, подполз к могильному камню, поцеловал его, встал, луком вокруг гробницы черту провел, подошел к дяде и со слезами стал его умолять:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дядя! Ты заменил мне родного отца.

Будь мне отцом родным до конца!

Дядя! Ты заменил мне родного отца.

Будь благодетелем мне до конца!

Пять тысяч работников надобно мне —

Воду возить, землю копать!

Каменотесов надобно мне,

Полтыщи мне надо — камень тесать.

Пятьсот мастеров надобно мне —

Стены из камня слагать, возводить,

Своды сводить, купол сводить!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— На что тебе столько, Давид? — спросил Горлан Оган.

— Дядя! — молвил Давид. — Я мысленно дал обет вновь построить храм на месте воздвигнутого отцом моим и разрушенного Мсра-Мели-ком. Так и знай: если я не выполню обета, то мне больше не жить на свете. Завтра, еще до полудня, все эти люди должны быть здесь. Пусть придут и до вечера храм возведут, чтобы послезавтра можно было в храме обедню служить.

Горлан Оган знал, что Давид на ветер слова не бросает, что слово у него не расходится с делом. Он только с просьбой к нему обратился:

— Давид! Пойдем домой, отдохнем, а завтра я приведу столько работников и мастеров, сколько ты у меня просишь.

— Нет, — возразил Давид, — я останусь у могилы отца моего. Я до тех пор с вершины Цовасара не спущусь в город, пока храм в память отца не дострою. А ты, дядя, ступай набери столько чернорабочих и мастеров, сколько мне нужно, и приведи их сюда.

И тут Горлан Оган вспомнил свой сон, про который он Сарье рассказал: Сасуна стена нерушимо стоит, сасунский светоч ясно горит, сасунский сад зеленеет-цветет, соловей сасунский поет… Вспомнил свой сон Горлан Оган и подумал: «Уж, верно, Давид вызволит Сасун из-под Мсра-Меликовой власти! Должно мне исполнить желание Мгерова сына».

— Будь спокоен, мой мальчик, — сказал он. — Меня недаром зовут Горлан Оган: мой голос сорокадневный путь пролетит, кликнет — и желанные твои работники и мастера услышат, придут. Убей шесть, а то и семь оленей, туши я унесу в город, задам сасунцам пир, и тогда работники и мастера налетят отовсюду.

Схватил Давид лук и стрелы, семь оленей убил. Оган туши на спину взвалил, в город спустился и кликнул клич:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Гей, сасунцы! Идите скорее сюда!

Светоч наш воссиял — идите сюда!

Мгеров сын — пахлеван в цветущей поре

Вновь взведет Богородицу-на-горе.

Кто верует в бога — придите помочь!

Кто слышит наш клич — придите помочь»

Пять тысяч работников! Кличу я вас —

Воду возить, землю копать,

Еще полтысячи — камень тесать.

Пятьсот мастеров нужны нам сейчас,

Стены из камня слагать, возводить,

Своды сводить, купол сводить.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Призыв Горлана Огана услыхали семь городов. Чернорабочие и мастера — все, сколько их ни было в семи городах, — явились в Сасун. Собрались в покоях Горлана Огана, наелись, напились и двинулись к Цовасару — вновь строить храм Богородицы-на-горе.

Пришли, смотрят: Давид начертил, где быть храму, яму вырыл, положил в основанье громадные скалы. Мастера диву дались: работники всем скопом не смогли бы сдвинуть с места ни одну из этих громадин.

Мастера поднялись на стену.

Крупные камни притаскивал Давид, мелкие камни притаскивали чернорабочие и передавали мастерам. Крупные камни складывал сам Давид, мелкие камни мастера складывали вокруг каменных глыб. Чернорабочие глину месили, мастерам ее подавали, мастера камни скрепляли, слепляли, кладку промазывали.

Ленивцы и те, глядя на Давида, на богатырскую мощь его и задор, стыдились лени своей, брали себя в руки и делали в семь раз больше, чем позволяли им силы.

Так трудились они до вечера и наконец достроили храм Богородицы-на-горе, восстановили его на прежнем месте — на вершине горы Цовасар.

— Дядя! — обратился к Огану Давид. — С мастерами и чернорабочими рассчитайся по-честному! Смотри никого не обижай!

На заре Горлан Оган отправился в город и привез оттуда на мулах три вьюка с золотом. Чернорабочим досталось по золотому на брата, а мастерам — по два, и все остались довольны. Мастера и чернорабочие поблагодарили сасунский царствующий дом и ушли восвояси.

Давид обошел снаружи весь храм, потом вошел внутрь, поцеловал крест и сказал:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дядя, мне заменивший отца,

Будь отцом родным до конца!

Сорок по́слушников призови,

Сорок иноков призови,

Ровно столько ж попов призови,

Архимандритов сорок зови,

Архипастырей сорок зови —

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

пора свечи в храме зажигать, пора обедню служить!

Созвал Горлан Оган сорок послушников, сорок иноков, сорок священников, сорок архимандритов, сорок епископов — все, как один, пришли, свечи зажгли, освятили храм Богородицы-на-горе и отслужили обедню.

Обрадовался Давид, душа его возликовала. Привел он сюда Батман-Бута и Чарбахар-Ками, поставил их стражами при входе в храм, определил им в день бурдюк масла да бурдюк меду на пропитание и дал такой наказ:

— Чужой злой человек придет — дверей не отворяйте. Паломник придет, нищий, голодный придет — двери откройте и накормите!

На рассвете Давид и Оган воротились в Сасун.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Восстановил Давид храм, некогда воздвигнутый отцом его, и остепенился. Он уж более не проказил, не обижал малышей, не грубил старшим, никому ничем не досаждал. Сасукцы говорили друг другу:

— Давид уже не шальной лоботряс. Он вылитый Львораздиратель Мгер, весь в отца пошел!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Давид истребляет сборщиков дани⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дошла до Мсра-Мелика весть: «Давид взошел на Цовасар, снес воздвигнутую Мгером стену, восстановил тобою разрушенный храм Богородицы-на-горе, похвалялся: «Я Мсыру не данник. Мсыр — Мсра-Мелику, Сасун — Давиду Сасунскому!»

Как услыхал про то Мсра-Мелик, озлился, брызнул слюной, с упреком обратился к Исмил-хатун:

— Ах, матушка! Хотел я убить подлого этого сироту, а ты не дала. А теперь видишь, что он натворил?

— Ничего, сынок, ведь вы — братья! — молвила Исмил-хатун. — Пускай Мсыр будет твой, а Сасун — Давидов! Ты на него войной не ходи! Вы — братья!

Созвал Мора-Мелик меджлис, созвал мудрецов и обратился к ним за советом, как Сасун разорить, как с Давидом покончить.

Был в меджлисе удалой пахлеван по имени Козбади́н. Встал он и речь произнес.

— Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал он. — Такому доблестному, славному и державному царю, как ты, не подобает самому идти войной на гяура. Отряди со мной тысячу пахлеванов — я пойду к сасунцам.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Семилетнюю дань соберу я с них:

Одномастных коней, резвоногих, лихих,

Сорок золотом чистым набитых вьюков,

Сорок дойных коров, упряжных быков,

Сорок женщин высоких — верблюдов грузить,

Сорок ростом помене — чтоб жернов крутить,

Сорок дев, чтоб натешился ими ты всласть,

Сорок телок упитанных — и чтоб под масть!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— На придачу, — примолвил Козбадин, — убью шалого Давида, а его голову тебе в дар принесу.

— Нет, мне этого мало! — объявил Мсра-Мелик. — Разрушь Богородицу-на-горе, восстанови стену вокруг моего Цовасара.

Козбадин ему на это молвил с поклоном:

— Мой властелин! Раз ты повелел, считай, что Богородицу-на-горе я уже снес, а цовасарскую стену восстановил.

— Храбрый Козбадин! — сказал ему на это Мсра-Мелик. — Коли так, даю тебе полную волю: набери, сколько надо, войска, возьми, сколько надо, оружия, иди на Сасун, собери дань за семь лет, принеси мне ее, а на придачу — голову шального Давида, чтоб от сердца у меня отлегло. Добром отдадут — бери, не отдадут — Сасун разори, мешки с землею сасунской навьючь на сасунских коней, на сасунских беременных женщин сасунские камни навьючь и все это доставь в Мсыр.

— Много лет тебе здравствовать, царь! — сказал Козбадйн. — А мне что ты за это дашь?

— А чего бы тебе хотелось?

— Твоего коня-шестинога.

— Дам тебе моего коня-шестинога да еще полцарства в придачу.

— Уууххх!..

У Козбадина дух захватило от радости. Собрал он рать и во все концы разослал глашатаев, чтобы они славили нашествие его на Сасун.

Мсырские женщины хоровод стали водить, песню затянули:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Идет на Сасун удалой Козбадин —

Так ему повелел Мсра-Мелик-властелин.

У сасунцев отнимет он все их добро —

Мы разрядимся в золото и в серебро.

Много дойных коров пригонит он в Мсыр —

Будем масло сбивать и варить будем сыр,

Разорви, Козбадин, ты Давида в клочки,

И да будут все дни твоей жизни легки!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Одна мужа своего ругает на чем свет стоит, другая, глядя на нее, — единственного сына:

— А, чтоб ты подох! Чего дома сидишь, бездельник? Вставай, иди на войну, иди на Сасун, а домой возвращайся с добычей!

Жила-была в Мсыре старуха — ее когда-то давно из Сасуна сюда пригнали. Мыла она в ручье шерсть, смотрит — идет Козбадиново войско. Она и крикни ему вслед:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Эй, Козбадин, бахвал, хвастун!

Как зверь, ты мчишься на Сасун.

Коль на Давида нападешь —

Побитым псом домой придешь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Козбадин меч выхватил, замахнулся на старуху. Тут женщины закричали, старуху обступили, сказали Козбадину:

— Ты что ж это, на беззащитной старухе удаль свою показываешь? Коли ты такой храбрый, поезжай, Давида лучше убей!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Козбадин и военачальники его — Чархади́н, Бади́н и Суди́н — с тысячью пахлеванов выступили в поход.

Дошли до сасунской границы, на поле Леранском разбили шатры. Взял с собой Козбадин военачальников своих, сорок могучих пахлеванов на сорока верблюдах, вступил в Сасун, вошел в Оганов дворец и такую речь там повел:

— Послушайте, что я вам скажу, отцы города Сасуна! Мсра-Мелик послал меня собрать с вас дань за семь лет, а на придачу велел он голову шалого Давида ему привезти.

Задрожали от страха колени у Горлана Огана. Велел он зарезать быков и баранов, роскошный пир незваным гостям устроил.

— Вы тут пока отдохните, — сказал он, — а я тем временем дань соберу да поищу Давида.

— Живо! — возгремел Козбадин.

Разве Горлан Оган был изменником? Разве способен он был Давидову голову Мсра-Мелику отдать, загасить светоч сасунский? Нет, он боялся, что Давид, узнав о нашествии Козбадиновой рати, вскипит, вызовет Козбадина на единоборство, разозлит Мсра-Мелика и обрушит на отчий край еще горшие беды. Пошел Горлан Оган к хромому попу — Давид у него псалмы читал. Оган обманул Давида, сказал:

— Хочется мне, мой мальчик, съесть шашлык из дикого барана. Сходи-ка в горы, убей дикого барана — мы его съедим.

— С радостью, дядя!

Не знал Давид, какая беда посетила Сасун. Взял он лук, стрелы и пошел на охоту.

А Горлан Оган и Пачкун Верго пошли по городу, отобрали сорок девушек, сорок женщин рослых, сорок женщин низкорослых и заперли в большом сарае. Потом отобрали сорок коней, сорок телок, быков и коров и заперли в других сараях. А потом вошли в главную сасунскую сокровищницу, чтобы отмерить сорок вьюков золота.

Козбадин, Бадин, Чахардин и Судин сидели, ноги поджав, на ковре. Горлан Оган чувалы держал, а Пачкун Верго ящиком отмерял сасунское золото и ссыпал его в мсырские чувалы.

В это время мсырские воины ворвались в Сасун. Дома грабили, жен и дев уводили.

А Давид охотился в дальних горах.

В полдень убил он дикого барана, взвалил себе на спину и направился в город. По дороге залез в огород к старухе. Давид любил репу — за это его прозвали сасунским шалым репоедом. Залез он в огород, добычу положил наземь, стал наконечником копья репу выкапывать. Выкапывает да ест.

А старуха Давида искала. Зашла в огород, да как увидела, что Давид репу уминает, заплакала в три ручья и сказала:

— Прах тебя, малый, возьми! Недостоин ты сыном своего отца называться! Чтобы мне своими руками сшить тебе саван, чтобы твою душу архангел унес, шалый ты репоед сасунский!

— Нанэ! — молвил Давид. — Неужели у тебя из-за двух несчастных головок репы поворачивается язык так меня клясть?

А старуха ему на это:

— Как же не клясть тебя, блудный сын? Ты здесь лопаешь репу, а в это время Сасун разоряют. Мсра-Мелик снарядил войско — собрать дань за семь лет. Твои дядья весь город обрыскали, ни женщин, ни девушек не пощадили — собрали и в сарае заперли, а потом их угонят в Мсыр.

— Ой-ой-ой! — простонал Давид.

— Вот тебе и «ой-ой-ой»! — передразнила старуха. — Пусть рухнет Сасун — и так он уже дотла разорен! Была у меня одна-единственная дочь — и ту отняли, взяли в полон.

— Что ты говоришь, нанэ?

— Чтоб тебя змея укусила — вот что я говорю! Козбадин и военачальники его сидят в сокровищнице твоего отца, твои дядья, Пачкун Верго да Горлан Оган, отмеряют сасунское золото, ссыпают его в мсырские чувалы, а ты репу жрешь. Чтоб тебя огонь с небеси пожрал! Разве ты сын Львораздирателя Мгера?

Поддел Давид убитого барана концом копья и пошел со старухой в город. Что же там его ожидало?.. Всякий раз, когда Давид, возвращаясь с охоты, проходил по городу, всюду слышались говор и смех, везде пировали, плясали. Нынче же словно облако скорби накрыло город: отовсюду неслись рыданья и крики, вопли и стоны, всюду, куда ни кинешь взор, — грабеж и побоище, и каждый спасался как мог. Сасунцы проклинали Давида:

— Ох уж этот Давид! Чтоб он ногу себе сломал, чтоб и духу его не было в Сасуне!

Удивился Давид.

— Вот тебе раз! — молвил он. — За что же они меня проклинают?

— Как — за что? — сказала старуха. — Ты цовасарскую стену снес, Богородицу-на-горе вновь воздвиг, Мсра-Мелик озлился и рать послал на Сасун, Козбадин со своими военачальниками в город вошел, дань собирает, а воины дома грабят, жен и дев уводят.

— Какую же дань хочет с нас взять Мсра-Мелик? — спросил старуху Давид.

Старуха ему на это ответила:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мсра-Мелик отрядил против нас свою рать,

Чтобы дань за семь лет подчистую собрать:

Сорок золотом туго набитых вьюков,

Сорок дойных коров, упряжных быков,

Сорок женщин высоких — верблюдов грузить,

Сорок ростом помене — чтоб жернов крутить,

Сорок дев, чтоб натешился ими он всласть,

Сорок телок упитанных — и чтоб под масть,

Сорок резвых коней к нему в Мсыр увести,

Да башку твою глупую напрочь снести!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дядья твои жен и дев отобрали, в сарай загнали, ворота — на запор. Моя единственная дочь там же взаперти сидит.

— Нанэ! — молвил Давид. — Проводи меня к этим сараям. Я не дам им угнать в Мсыр не только что твою дочь, а и пылинку из нашего края!

Подвела старуха Давида к сараям. Изнутри доносились вопли, рыданья и стоны. У ворот стояли на страже десять мсырских пахлева-нов. Давид их всех положил, выломал ворота, жен и дев на свободу выпустил.

— Идите домой, матери мои и сестры! — сказал он. — Живите на свободе и молитесь за меня. А я за вас сложу голову в битве.

Сасунские жены и девы вышли на волю и, благословляя избавителя своего, пошли по домам.

— Коли ты, родной наш Давид, трудился — будь сыт, а и не трудился — все равно будь сыт! — говорили они.

Подошел Давид к другим сараям, ворота распахнул, сказал:

— Выходите, сасунские твари! Расходитесь по хлевам своих хозяев!

Освободив женщин сасунских и сасунский скот, Давид подошел к главной сокровищнице отца своего, стал в дверях и обратился к дядьям своим с такими словами:

— Вот вы как защищаете отчий край! Я — один и сам за себя отвечаю. А вы взамен одной моей головы целый Сасун отдаете врагу?

Заглянул Давид внутрь сокровищницы — и что же он видит? Козбадин, Чархадин, Бадин и Судин сидят, поджав под себя ноги, Горлан Оган держит чувал, а Пачкун Верго ящиком меряет сасунское золото и осыпает в мсырские чувалы.

— Что вы делаете? — крикнул Давид.

— Грехи твои искупаем, сумасброд сасунский, — отвечал Горлан Оган.

Подошел Давид, взял Верго за руку и сказал:

— Дядя Верго! Ты стар, отойди, я буду мерить наше сасунское золото и в мсырские чувалы осыпать.

Пачкун Верго со страху штаны замарал.

— Не подпускайте полоумного этого малого, меряйте золото сами! — сказал Козбадин.

— Как бы не так! — сказал Давид. — Отмерять золото буду я.

— Не в свое дело не суйся, Давид, иди домой, — сказал Горлан Оган.

При этих словах выхватил Давид ящик у Пачкуна Верго, перевернул его кверху дном, сперва насыпал лопатой золото на опрокинутое дно, потом ссыпал его на пол, а в мсырский чувал дважды опрокинул пустой ящик.

— Вот вам один, вот вам другой!.. — сказал он.

— Эй, эй, эй! — заорал Козбадин. — Горлан Оган! Ты впустил сюда бешеного этого щенка, чтобы он издевался над нами?! Прогоните его, а не то я сейчас ему голову отсеку!

Повел на него грозными очами Давид и сказал:

— Ишь ты!.. Так-таки и снесешь?

Испугался Козбадин.

— Эй, Горлан Оган! — сказал он. — Ты намерен дань Мсыру платить? Коли намерен — плати! А не намерен — я скажу Мсра-Мелику, он придет, ваш Сасун разорит, мешки с землею сасунской навьючит на ваших коней, на сасунских беременных женщин сасунские камни навьючит и угонит в Мсыр.

Разгневался Давид.

— Хлеб, вино, вездесущий господь!.. — вскричал он, схватил ящик, замахнулся на Козбадина; тот голову пригнул, ящик ударился в стену, пробил ее и пролетел такое расстояние, какое только за семь дней можно пройти.

Устрашился Козбадин, вскочил и давай бог ноги! Давид его догнал, схватил за шиворот, семь раз подряд трахнул башкой об стену и сказал:

— Поезжай в Мсыр, передай Мсра-Мелику мой поклон и скажи: «У Львораздирателя Мгера есть сын, а зовут его Давид». И еще скажи, чтоб он в другой раз на Сасун рать не двигал, страну нашу не разорял, жен и дев наших не уводил. Про сасунскую дань забудьте! Так говорит Давид, сын Львораздирателя Мгера; огнерожденного Санасара внук: «Мсыр — Мсра-Мелику, Сасун — сасунскому народу. Пусть себе Мелик живет-поживает, а мы тоже будем жить-поживать».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Козбадин, Чархадин, Бадин и Судин в страхе и трепете пустились бежать и перевели дух только на поле Леранском, в своих шатрах.

Как скоро очухался Козбадин, кликнул он военачальников своих и сказал:

— Обманули мы нашего царя, похвалялись: вот, мол, пойдем на Сасун, соберем дань за семь годов, жен и дев в Мсыр приведем, Давидову голову принесем. Где сасунская дань, где Давидова голова? С каким лицом покажемся мы Мсра-Мелику?

— А что ты предлагаешь? — спросил Чархадин.

— Поднимемся на Цовасар, — отвечал Козбадин, — разграбим Богородицу-на-горе, разрушим обитель, а награбленное в Мсыр привезем, скажем: это и есть мсырская дань.

— А коли узнает Давид? — спросил Бадин.

— Мы туда тайком проберемся, — отвечал Козбадин. — Пока Давид спохватится, мы успеем ограбить храм — и во весь опор домой, в Мсыр!

— А коли Мсра-Мелик спросит: «Где Давидова башка?» — что мы ему скажем? — дрожа от страха, спросил Судин.

— Скажем: Давид улизнул в горы, и мы его так и не могли сыскать, — отвечал Козбадин.

Ночью Козбадин собрал свое войско, поднялся на Цовасар и окружил храм Богородицы.

Как увидели Чарбахар-Ками и Батман-Буга мсырское войско, друг другу сказали:

— Это не паломники! Паломники не все верхом ездят: бывают конные, бывают и пешие. А это, сейчас видно, недобрые люди, разбойники. Затворим ворота, да еще своими спинами подопрем их. Коли то богомольцы, мы им отворим, а коли злодеи, не отворим, пусть едут своею дорогой!

Как ни старался Козбадин с тысячью своих пахлеванов, так и не сумел ворота открыть. Наконец Чархадин предложил:

— Давайте зайца убьем, возьмем точно такую, как у Давида, капу, заячьей кровью ее пропитаем, перебросим через ворота и скажем: «Эй вы, пахлеваны! Вашего господина убили, подмоги вам ждать неоткуда, к чему вам упорствовать?»

Воины мсырские так и сделали.

Чарбахар-Ками и Батман-Буга силой были богаты, умом бедны. Как увидели они окрашенную заячьей кровью капу, сказали друг другу:

— Это Давидова капа!

Посыпали пеплом головы, лица себе исцарапали, но ворот все же не отворили.

Тогда Козбадин поднялся на стену и крикнул:

— Гей, епископы, архимандриты, священники! Почему ворота на запоре держите? Безумцы вы! Мы вашему Давиду башку срубили и везем ее Мсра-Мелику, не на кого вам теперь надеяться. Отворяйте! Коли добром не отворите, мы ворота повалим, ворвемся, всех вас перебьем. А коли по доброй воле отворите, ни один волос с вашей головы не упадет!

Как ни грозил, что ни сулил Козбадин, монахи были непреклонны.

— Не отворим! — говорили они друг другу. — Пусть Козбадин надорвется от крика!

Среди монахов оказался трусливый архимандрит из рода Пачкуна Верго. Темной ночью, когда сторожа-пахлеваны спали, он прокрался к воротам, распахнул их, и мсырское войско хлынуло в монастырь. Проснулись сторожа, да поздно. Ударили они себя по лбу — и скорей бежать.

Мсырские лиходеи разрушили храм и перебили сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников, тридцать девять монахов, храм дочиста разграбили, золото, серебро, драгоценные камни на верблюдов навьючили и повезли в Мсыр.

Одному лишь монаху удалось схорониться за трупами, и он уцелел. Как скоро мсырское войско ушло, инок выбрался, первую попавшуюся окровавленную рясу схватил и бегом побежал в Сасун бить тревогу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Отобрал Давид у сборщиков дани отцовское золото и сразу повеселел. Теперь он со своими однолетками, неженатыми юношами и молодыми девушками, каждый день пировал, мясом оленьим лакомился, семилетнее вино гранатное пил, песни разудалые пел.

Когда прибежал к Давиду инок, Давид находился в сильном подпитии. Инок прямо с порога крикнул:

— Давид! Храм Богородицы-на-горе разрушили, а ты здесь гуляешь?

— Подойди поближе, монашек! — сказал ему Давид. — Подойди, не бойся! В чем нуждается монастырь? Может, свечей у вас недохват? Или ладана? Или елея? А может, еще в чем нужду терпите? Бери все, что тебе надобно, и скорей возвращайся, а то опоздаешь к обедне.

— На что нам свечи, Давид? — воскликнул монах. — На что нам елей и ладан? Монастыря больше нет! Мсырские душегубы налетели, монастырь разграбили, разнесли, забрали все ценное и умчались.

— Э, что ты мне сказки рассказываешь! — отмахнулся от него Давид и обратился к Горлану Огану: — Дядя! Спроси у этого монаха, в чем у них недостаток? В ладане? В елее? В свечах? Отпусти ему, сколько он ни попросит, и пусть сей же час возвращается в монастырь, а не то опоздает к обедне.

Монах, видя, что Давид во хмелю и что ему не втолковать, бросил к его ногам окровавленную рясу. Поглядел Давид на окровавленную рясу и, придя в недоумение, спросил:

— Эй, брат!.. Что это? Что случилось?

— Давид, умоляю тебя: протрезвись! Пришли мсырские воины, убили сорок епископов, сорок архимандритов, сорок священников, сорок монахов, монастырь твой разрушили, разграбили, мсырские вьюки утварью церковной набили и ушли.

Мигом хмель соскочил с Давида.

— Что такое?.. — воскликнул он. — Разграблен монастырь Богородицы-на-горе? Монахи все перебиты?.. Так я тебя понял, монах?.. А кто был во главе мсырского войска?

— Козбадин, — отвечал монах, — с ним тысяча пахлеванов.

— Как давно они ушли?

— Они ушли в одну сторону, а я тем временем — в другую.

— Эй, сотрапезники! — крикнул Давид. — Вы тут пируйте, ешьте и пейте на здоровье, а я за вас постою!

Побежал Давид к старухе и все рассказал ей про монастырь.

— Нанэ! — спросил он. — По какой дороге я должен идти, чтобы выйти наперерез Козбадину?

— Стой у Батманского моста, — отвечала старуха. — Какой бы дорогой ни шел Козбадин, все равно ему моста не миновать.

Вырвал с корнем Давид стройный тополь, взвалил его себе на спину и двинулся в путь.

Шел, шел, пока не дошел до Батманского моста. А как дошел, тотчас укрылся за высокой скалой. Глядь-поглядь — нет Козбадина. «Неужто он уже прошел через мост, а я опоздал?» — думал Давид.

Внезапно послышался конский топот.

Козбадин хохотал и орал во все горло:

— Здорово мы насолили Давиду! Всех его монахов вырезали, монастырь разрушили и разграбили. Не явился Давид на выручку к своим монахам Струсил — в горы улепетнул. Что бы ему сейчас передо мною предстать. Схватил бы я его, голову ему отрубил и Мсра-Мелику отвез.

И тут как раз Давид из-за скалы вышел.

— Ишь ты какой, Козбадин!.. — сказал он. — Так-таки и отрубишь мне голову, коли я пред тобою предстану? А ну, попробуй отруби!

С этими словами махнул Давид тополем вправо, махнул влево — все мсырское войско разгромил: кого убил, кого в реку сбросил — никого в живых не оставил.

Козбадин припустил было своего коня-шестинога, да не тут-то было! Давид его догнал, схватил, сбросил наземь, хватил его кулаком по лицу, шею ему скривил, губы рассек, зубы выбил, вбил их ему в лоб и в великом гневе воскликнул:

— Ах ты мсырский обманщик! Ты что натворил? Разве я тебя пощадил в отцовской сокровищнице, чтобы ты монастырь разрушил, святых отцов перерезал?

Козбадин ноги Давиду поцеловал.

— Давид! — возопил он. — Богом тебя заклинаю, молю! Пощади меня, а я буду тебе верным слугой!

— Нет, — возразил Давид. — Ты — слуга Мсра-Мелика, ему и служи. Я тебя не трону. Поезжай в Мсыр и расскажи там, каков Сасун. Пусть Мсра-Мелик придет к нам сюда — мы с ним силами померяемся. А коли не явится — стало быть, он хуже бабы последней.

С этими словами схватил Давид Козбадина за шиворот, посадил на коня-шестинога, ноги Козбадину связал под брюхом коня и ударил коня кулаком по крупу.

— Теперь вези своего хозяина до самого Мсыра! — примолвил он.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мсырские женщины шерсть мыли в ручье. Как завидели они Козбадина, бросили шерсть, стали поперек дороги, обступили его и все разом заговорили:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ай, похвальбишка! Стыд и срам!

Ты чуть живой плетешься к нам.

Кто разукрасил так твой лоб?

А зубы где? Ты смотришь в гроб.

Обещанное где добро?

Где золото и серебро?

Где сорок племенных коров?

Ты только хвастаться здоров.

Каким глядел ты молодцом!

Пришел — с общипанным хвостом…

Где наши соколы — мужья.

Где пахлеваны — сыновья?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Козбадин разобиделся, расстроился, рассвирепел и так им ответил:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У всех у вас короток ум,

Хоть длинен волос… Что за шум!

Молчать, бесстыжие, молчать!

Вам плакать впору — не кричать.

Ишь, подняли какой содом!

Не вам судить меня судом.

Я чаял выйти на простор,

А там что пропастей, что гор!

Я чаял: там уж мы рубнем,

Я чаял: там уж мы гульнем!..

Как гром, громка сасунцев речь,

Как молния, разит их меч,

Стрела у них бьет, как бревно,

А рана от стрелы — с окно.

У них былинка — что копье.

Разбиты мсырцы… Эй, бабье!

Кому я говорю? Пожди:

Весною зарядят дожди,

Потоки хлынут к вам с добром:

С лодыжкой мужа иль с ребром.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Мсра-Мелик готовится к нападению на Сасун⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Стоны и вопли огласили Мсыр.

Кто оплакивал мужа, кто — сына, кто — брата.

Мсырцы принесли Мсра-Мелику жалобу.

— Много лет тебе здравствовать, царь! — сказали они. — Козбадин мсырское войско повел на Сасун, войско оставил там, сам убежал в Мсыр. Позови его в меджлис^[13] — пусть ответит за наших мужей, за наших братьев, за наших детей!

Мсра-Мелик спросил визиря:

— Где Козбадин? Почему не идет в мой меджлис?

— Век живи, царь! — отвечал визирь. — Козбадин уже неделя, как возвратился, лежит на боку у себя дома, от стыда не идет в твой меджлис.

— Пошлите за ним четырех пахлеванов, — приказал Мсра-Мелик. — Скажите: царь, мол, зовет. Пусть явится сей же час! А не пойдет — избейте, да приведите.

Четыре пахлевана пошли к Козбадину. Козбадин с повязкой на голове лежал в постели.

— Военачальник! — обратились к нему пахлеваны. — Царь тебе повелел в меджлис идти. Добром не пойдешь — мы изобьем тебя, а приведем.

Пришел Козбадин, стал перед своим властелином.

Как увидел Мора-Мелик, что у военачальника шея свернута, зубы выбиты, в лоб вбиты, распалился гневом и сказал:

— Козбадин! Что это у тебя за вид? Где моя дань? Где добыча из Сасуна? Где башка Давида? Где войско мое? Отвечай!

Козбадин онемел, ровно у него язык вырвали. Наконец, заикаясь от страха, заговорил:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В Сасун, о царь наш, не ходи —

Тебя ждет гибель впереди.

Как гром, громка сасунцев речь,

Как молния, разит их меч,

Стрела у них бьет, как бревно,

 А рана от стрелы — с окно.

У них былинка — что копье.

Давида бойся — разобьет!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— А ты видел Давида? — спросил Мсра-Мелик. — Что он тебе сказал?

Козбадин же ему на это ответил так:

— Давид правой рукой вырвал с корнями один тополь, левой рукой вырвал другой тополь, все войско мое перебил, меня самого изуродовал и велел: «Расскажи, говорит, там, каков Сасун. Пусть Мсра-Мелик придет к нам сюда — мы с ним силами померяемся. А коли не явится — стало быть, он хуже бабы последней».

Взвыл Мсра-Мелик:

— У-у-у-у!..

Как у бешеного пса, глаза у него налились кровью, на губах пена выступила. Пошел он к себе домой и сказал Исмил-хатун:

— А-ахх, а-ахх, матушка!.. Хотел я косноязычного Давида убить, да ты не позволила! А теперь видишь, что он наделал, как он меня осрамил? Будь проклят тот день, когда я тебя послушался!

— Нет, дитя мое, — сказала Исмил-хатун, — ты послушался не меня, а брехуна Козбадина. Если б ты меня послушался, ты пошел бы к Давиду в гости и его бы в гости позвал. Он бы обрадовался, сказал бы: «Как хорошо, что у меня брат есть!» Вы бы друг за друга горой стояли, друг друга в беде выручали. Перед вами двумя никто на свете не устоял бы.

— Матушка! — сказал Мсра-Мелик. — Я — араб, он — армянин. Разве араб и армянин могут быть братьями?

— Мелик, дитя мое, где твой ум? — сказала Исмил-хатун. — Арабы и армяне часто братаются, в гости друг к другу ходят, помогают друг другу. Давид — выкормок наш. Если бы ты с ним дружил, он всё стал бы делать по-твоему и не на что было б ему обижаться.

— Э-э, матушка, легко сказать — пойти в гости к гяуру!

— Ну хорошо, — продолжала Исмил-хатун, — ты сам в гости к нему не пошел и его к себе не позвал, а зачем войско послал в Сасун, зачем разрушил восстановленный Давидом храм?

Мсра-Мелик зарычал от злости:

— Сасунский безумец так меня опозорил, что я от стыда нос высунуть наружу не смею! Нет, я пойду в Сасун, всё там вверх дном переверну и упьюсь Давидовой кровью, чтоб от сердца у меня отлегло!

Взволновалась Исмил-хатун.

— Нечего тебе делать в Сасуне, Мелик! — сказала она. — Помни: что посеешь, то и пожнешь. Сиди лучше дома. А я письмо Давиду пошлю, с тобой его помирю. Нечего тебе делать в Сасуне!

— Нет, матушка, — возразил Мсра-Мелик. — Я однажды поступил по-твоему и потерпел урон. Я должен идти войной на Давида: или я его, или он меня.

— Попомни ты мое слово, Мелик! — молвила Исмил-хатун. — Тебе Давида не убить!

— Мне Давида не убить?

Тут Мсра-Мелик подскочил, словно змеею ужаленный.

— Нет, мать! Ты не добра мне желаешь, а зла!

С этими словами Мсра-Мелик удалился, оставив мать в слезах и в печали.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Созвал Мсра-Мелик меджлис.

Пришли на его зов визири и назиры^[14], мудрейшие люди Мсыра. Мсра-Мелик обратился к ним с такою речью:

— Я — Мсра-Мелик, Мсра-Мелика сын, Мсыра царь, мира всего властелин. Как я могу допустить, чтобы Давид, сасунский шалый репоед, отказался платить мне дань, разбил мое войско, опозорил мсырского военачальника, да еще поносные слова велел мне передать? Нет, я должен пойти на Сасун, все там вверх дном перевернуть, весь народ вырезать и выпить Давидову кровь, чтоб от сердца у меня отлегло! Что вы мне присоветуете?

Нашлись в меджлисе визири и назиры, мудрые люди, которым не хотелось ни войны, ни резни, ни разрухи.

— Много лет тебе здравствовать, царь! — сказали они. — Чем тебе досадил Давид? Это ты ему досадил! Давид сидел дома и никого не трогал, а ты войско послал в Сасун. Давид защитил свою родную страну — на что же ты жалуешься? Мы можем дать тебе только один совет: не ходи в Сасун! Три части света — твои, пусть же одна часть остается в руках Давида!

Взревел Мсра-Мелик:

— Молча-а-а-ать! Убирайтесь отсюда вон и не попадайтесь мне больше на глаза! Вы — гяуровы дети и сами гяуры!

Мудрецы, расходясь, перешептывались:

— Сам он гяуров сын, а нас так обзывает!..

Разогнал Мсра-Мелик меджлис, призвал к себе сподвижников своих и обратился к ним за советом:

— Что скажете? Идти нам войной на Давида или не идти?

Вы, наверное, помните, что Давид, когда палицу метал, нечаянно убил двух пахлеванов — Какана и Аслана. Отцы убитых были злы на Давида.

— Много лет тебе здравствовать, царь! — сказали они. — Теперь или никогда! Давид еще юн, ему всего только двадцать лет, воевать он не умеет. Сразись теперь же с Давидом и убей неверного безумца. А когда он подрастет, когда ему минет тридцать лет — тебе его тогда не убить. Тогда он пойдет войною на Мсыр, тогда он тебя убьет и захватит все твои земли. Собери войско, иди на гяура, край его разори и башку ему отруби — иначе он будет для тебя вечной угрозой. Теперь или никогда!

— Верррно вы говорррите! — прорычал Мсра-Мелик. — Теперь или никогда!

Тут военачальники мечи обнажили.

— Да здравствует Мсра-Мелик! Да сгинет гяур Давид! — вскричали они.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мсра-Мелик велел медное корыто ему подать. Принесли корыто, поставили перед ним. Мсра-Мелик разрезал себе бритвой лоб — в корыто хлынула кровь. Взял Мсра-Мелик пергамент, перо в собственную кровь обмакнул, начертал:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пусть голос мой гремит трубой

И все края зовет на бой:

Полночных жителей — на бой,

Восточных жителей — на бой,

Из стран полуденных — на бой,

И Запад я зову на бой!

Вожди и ратники мои,

Ко мне, ко мне!

Из всех краев, со всех концов —

Все на войну!

Бочкоголовые — сюда,

Высокобровые — сюда,

И толстогубые — сюда,

И острозубые — сюда,

Гяура бить, гяуру мстить!

Все на войну! Все на войну!

Скликаю на битву моих храбрецов,

Скликаю тьмы тем безбородых юнцов,

Гей-гей, безбородых юнцов!

И столько же чернобородых бойцов,

Гей, чернобородых бойцов!

И столько ж их дедов седых и отцов,

Гей, дедов седых и отцов!

Я конников кличу — прославьтесь в боях!

Пусть всадники мчатся на белых конях,

Пусть всадники мчатся на красных конях,

Пусть всадники мчатся на черных конях,

Гей-гей, тьмы тем на конях!

Скликаю я всех моих славных ребят.

Тьмы тем барабанов пусть бьют и гремят,

Тьмы тем трубачей пусть громко трубят,

Тьмы тем, и тьмы тем, и тьмы тем…

Гей! Все на гяура скорей!

Все на войну! Все на войну!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Так начертал, так призывал Мсра-Мелик.

На его зов явилось великое множество конных.

На его зов явилось великое множество пеших.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дошло войско до реки Мсыр. Головные полреки выпили, средние оставшуюся половину выпили, а задние только голыши облизнули — смерть как хотелось им пить!

Дошло войско до Мсырского поля. Разбили шатры, послали людей к Мсра-Мелику, и те у него спросили:

— Кто враг наш? С кем воевать будем?

— Давид Сасунский — вот кто наш враг! С ним и воевать будем, — отвечал Мсра-Мелик.

— Много лет тебе здравствовать, царь! — молвили воины. — Мы всю реку Мсыр выпили, осушили. Жажда мучает войско. Что делать?

— Военачальникам достаньте воды из колодцев, а простые ратники и без воды будут драться, — отвечал Мсра-Мелик.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Приснился сон Исмил-хатун. Встала она с постели, пошла к Мсра-Мелику и сказала:

— Мелик, сын мой! Не ходи войной на Сасун!

Мсра-Мелик спросонья не мог понять, чего она от него хочет.

— А? Что? Почему не ходить? — спросил он.

— Сон мне приснился: звезда Сасуна взошла, звезда Мсыра померкла. Недобрый то сон, сынок! Не ходи на войну!

Мсра-Мелик потянулся, зевнул.

— Э-э, матушка! Ты спишь в свое удовольствие, а сны за других видишь. Иди к себе. Мне спать охота.

Исмил-хатун ушла к себе. И снова приснился ей сон, и снова пришла она к Мсра-Мелику.

— Мелик! Мне еще сон приснился: мсырский конь убегал, а сасунский конь его настиг. Давид — твой брат. Не ходи на него войной! Убьет тебя Давид!

Осерчал Мсра-Мелик:

— Перестань ты пугать меня, матушка! Ты не дала мне убить этого сумасброда, когда он еще мал был, а теперь тебе сны про него снятся? Я собрал несметную рать не для того, чтобы метать палицу, а для того, чтобы идти на войну!

Исмил-хатун ушла к себе. А на рассвете опять пришла к сыну.

— Мелик! — сказала она. — Мне еще сон приснился: над сасунской землей солнце сияло, мсырскую землю объяла тьма. Не ходи в Сасун!

— Матушка! Я призвал на войну тьму тем безбородых юнцов!

— Мелик! — молвила мать. — Я тебя выкормила своею грудью. Пусть мое материнское молоко заговорит в тебе: не ходи на войну!

— Матушка! Я призвал на войну тьму тем чернобородых воинов!

— Мелик! Материнское сердце — вещун! Послушайся ты моего материнского сердца: не ходи на войну!

— Матушка! Я призвал на войну тьму тем седых воинов!

— Мелик! Давид — удалец, он убьет тебя, не ходи на войну!

Внезапно оторопь взяла Мсра-Мелика.

— Матушка! — сказал он. — Почему ты мне прежде об этом не сказала? Я расхотел идти на войну, но раз войско собрано, придется идти.

На это ему Исмил-хатун, подумав, ответила так:

— Мелик, дитя мое! Разве мало у тебя военачальников? Найми кого-нибудь из них — пусть во главе войска идет на Сасун, а сам не ходи!

— Вот так так!.. — сказал Мсра-Мелик. — Отдать свое войско под начало другому, чтобы тот его отдал на истребление? А ты помнишь, что натворил Козбадин? Нет, матушка, я войско набирал, я его и поведу. Другого выхода у меня нет.

Заплакала Исмил-хатун.

— Я тебя не брошу, Мелик, — сказала она. — Коли ты пойдешь, то и я с тобой пойду.

— Матушка! Ты — женщина! — сказал Мсра-Мелик. — Не женское это дело — ходить на поле брани. Не ходи!

— Нет, пойду, — сказала мать. — Дома я места себе не найду.

Отобрала Исмил-хатун сорок мужчин, чтобы было кому шатры разбивать, мясо жарить, на зурнах играть, сорок женщин, чтобы было кому пол подметать, скатерть стелить, Мелику ноги растирать, и сорок девушек, чтобы было кому в бубны бить, на кяманчах играть, петь и плясать. Всех их она взяла с собой и вслед за мсырским войском двинулась по дороге в Сасун.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Горлан Оган⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В Сасун письмо от Мсра-Мелика доставили. Давид был в это время на охоте, и письмо вручили Горлану Огану.

Прочитал Горлан Оган и заплакал. Слезы дождем лились у него по лицу и стекали по бороде на пол.

«Боже мой, что же это такое? — мысленно воскликнул он. — Неужели судьба армян всегда будет такой превратной и горестной? Мы сидим у себя дома и никого не трогаем. Что нужно от нас Мсра-Мелику? Зачем он собрал неисчислимую рать и пришел к нам?.. Будь ты нам заступницей, Богородица-на-горе!»

Так сетовал в глубине души Оган. Немного погодя взял он письмо, пошел к брату Верго, Кери-Тороса позвал и обратился к ним за советом:

— Что же нам делать? Давид, как увидит мсырское войско, тот же час ринется в бой. И сам падет, и на нас неслыханные беды обрушит!

Пачкун Верго сказал:

— Воевать — не наше дело, братья! Давайте сделаем вид, что мы пируем, напоим Давида допьяна, чтобы он заснул непробудным сном, а сами припадем к ногам Мсра-Мелика, серебром и золотом его одарим, жен и дев ему отдадим, под его мечом пройдем, умилостивим его — может, он сжалится над нами и не истребит нас. Только это все надо так спроворить, чтобы Давид не успел догадаться!

Кери-Торос сказал:

— Да, братья! Давид — горячий, бесстрашный парень. Как увидит он вражье войско — бросится в бой, его убьют, и светоч Сасунского царства погаснет. Давайте напоим этого смельчака — пусть спит без задних ног. Давид — краса и гордость нашего края, мы должны беречь его для будущего. А пока что отнесите Мсра-Мелику дары. Так вы время выиграете, а я соберу отряд и уйду в горы. Коли вспыхнет все же война — что ж, будем воевать. Их больше, да зато и потерь у них будет больше; нас меньше, да зато и потерь у нас будет меньше.

Устроил Горлан Оган пир для отвода глаз, а Кери-Торос Давида позвал и сказал:

— Давид! Мне нужно тебе кое-что сказать. Ты не рассердишься?

— Чего мне сердиться, Кери-Торос? Говори!

— Коли выпьешь полный котел вина, я скажу, что ты родной сын Львораздирателя Мгера, а не выпьешь — стало быть, ты приблуда.

— Налей, Кери-Торос, — молвил Давид, — налей. Посмотрим, что за котел.

Кери-Торос доверху наполнил вином котел о семи ушках. Давид поднял котел, ко рту поднес — и давай тянуть. Тянул, тянул, пока весь котел не опорожнил. Опорожнил — об пол ударил, сплющил котел, а сам разлегся на ковре и сразу уснул.

Как скоро сон свалил Давида, Кери-Торос вышел на площадь, велел в трубы трубить, в барабаны бить, удальцов из своего роду-племени созвал и обратился к ним с такими словами:

— Сыны мои, сасунские удальцы Ануш-Кото́т, Вжик-Мхо́, Чинхча-пори́к, Парон-Астхи́к, Хор-Вира́б, Хор-Ману́к, Хор-Гуса́н, слушайте, что я вам скажу! Мсра-Мелик с войском пришел к нам в Сасун, чтобы отнять у нас золото, добытое тяжким трудом, отнять у нас наших жен, наших девушек, отнять у нас честь. Не отдадим! Он воевать хочет? Что ж, будем воевать! Двум смертям не бывать — одной не миновать.

Сказавши это, Кери-Торос со своим отрядом поднялся на Леранскую гору и разбил там шатры.

Когда в небе заря заиграла, увидели наши, что Мсра-Мелик стал станом на Леранском поле. Звездам небесным есть счет, белым его шатрам не было счету. На горе было словно лето, на равнине — зима.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У жены Кери-Тороса Санду́хт-ханум сердце кровью обливалось.

«Ой, беда!.. — сказала она себе. — Мсырцы Тороса убьют, всех наших ребят поубивают, Сасун разорят, весь наш народ изничтожат. А Давид — опора Сасуна — напился и спит».

Пошла Сандухт-ханум к Давиду, села у его изголовья и залилась слезами. Слезы ее капали Давиду на лицо. Давид пробудился:

— Э, тетя, ты чего плачешь?

— Ах, Давид, Давид, пропасти на тебя нет! Ты разгромил мсырских сборщиков дани, а Мсра-Мелик разозлился и с несчетным числом воинов в Сасун пришел. Тебя напоили и спать уложили, а Кери-Торос с небольшим отрядом ринулся в бой. Силы у твоего дяди и у Мсра-Мелика неравные. Убьют твоего дядю, всех наших ребят перебьют, Сасун разорят, весь наш народ изничтожат. А ты вином упился и спишь!

В такую ярость пришел Давид, что хмель мигом с него соскочил. Схватил он лук со стрелами и сказал:

— Не бойся, тетя! Мсырский пес Мелик получит от меня по заслугам. Пусть лучше я голову сложу в бою, но только не дам воинам мсырским прикоснуться к единому волоску последнего сасунского пастуха!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пришел Давид к Огану и сказал:

— Дядя! Мсра-Мелик со своим войском идет на меня. Почему вы мне ничего не сказали?

— Мальчик мой! — молвил Горлан Оган. — Мне жаль тебя. Ты еще молод. Куда тебе воевать с Мсра-Меликом?

— Чудак человек! — возмутился Давид. — Коли не мне, так кому же с ним и воевать?.. Давай оружие!

Смирился Горлан Оган.

— Ладно, — сказал он. — Иди, коли так, в оружейную — там хранятся старинные мечи, возьми любой.

Этот разговор услышал Пачкун Верго. Смерил он Давида с головы до ног насмешливым взглядом и сказал:

— Давид! Когда ты Мсра-Мелика убьешь, то отруби ему ухо и, коли хватит у тебя силенки его поднять, принеси мне в подарок!

Зачесались было у Давида руки огреть хорошенько Пачкуна Верго, но он с собой совладал.

«Все-таки он мне дядя, — подумал Давид, — притом старик. Пусть себе мелет, что в голову взбредет».

Пошел Давид в дядину оружейную, взял ржавый меч, сел на жеребенка, отбитого у разбойников, и погнал его на поле брани.

Глядь, навстречу ему старуха.

— Давид, сыночек, куда путь держишь? — спросила она.

— Еду на бой с Мсра-Меликом, — отвечал Давид.

Засмеялась старуха:

— А, нелегкая тебя побери! И это сын Львораздирателя Мгера! Что у тебя за конь? Что у тебя за меч? Разве так идут в бой с Мсра-Меликом?

Обиделся Давид.

— А как же мне еще идти? — огрызнулся он. — Ну давай мне, что ли, вертел или кочергу, я с ними поеду на бой.

— Не обижайся, родной мой Давид! Ты мне лучше скажи, отчего это твой дядя Оган скрывает от тебя оружие и доспехи твоего отца?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В бархатный он облекался кафтан,

А чтоб перетягивать стройный стан,

Серебряный был у него кушак.

А еще был у Мгера стальной шишак,

Обувал он бранных два сапожка,

Выводил он во двор Джалали-Конька,

Седлом перламутровым его он седлал,

Узду золотую на него надевал,

В руке он держал молнию-меч,

Ратный крест пламенел у него оплечь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Удивился Давид.

— Нанэ! Где же все это спрятано? — спросил он.

А старуха ему на это ответила:

— Давид! Твой дядя Оган заранее проклял того человека, который укажет тебе, где схоронил он доспехи и оружие твоего отца. Если я тебе укажу, проклятие падет на меня. Ступай сам спроси у Горлана Огана. Но только он по своей доброй воле ни оружия, ни доспехов на свет божий не вытащит. Хватай дядю за шиворот и заставь его вернуть тебе отцовское оружие и доспехи.

Давид поехал к дяде, схватил его за шиворот, поднял на воздух и сказал ему так:

— Дядя Оган! Теперь уж ты не отвертишься!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Где доспехи отца моего? Верни!

Где оружье отца моего? Верни!

Верни тот же час Джалали-Конька,

Верни мне шишак и два сапожка,

Уздечку златую и молнию-меч,

И крест чтоб горел у меня оплечь!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давай! Не отдашь добром — силой возьму. Ударю тебя кулаком — в землю уйдешь.

Заплакал Горлан Оган и сказал:

— Сам ты не мог догадаться! Пусть отсохнет язык у того, кто тебя надоумил! В год смерти Львораздирателя Мгера я оружие его и доспехи в глубоком схоронил подземелье. Идем туда, я достану и отдам тебе.

Спустились оба в подземелье. Мгеровы доспехи и оружие были развешаны по стенам. Давид стал примерять. Бархатный кафтан семь раз вокруг него обвился, серебряный пояс семь раз обвился вокруг его стана. Под шелом семь пудов хлопка подсунули — только тогда он стал ему впору, в бранные сапоги тоже семь пудов хлопка подсунули — только тогда стали они ему по ноге.

— Давид, мальчик мой! — молвил Горлан Оган. — Палица Мгера вон в том углу лежит. Коли сил у тебя достанет — возьми, а коли не достанет — в бой не ходи, голову сложишь.

Давид одной рукой отцовскую палицу взял, а другой рукой схватил дядю за руку и, пройдя все сорок ступеней, что вели вверх, вывел его из подземелья.

Взыграл духом Оган.

«С божьей помощью Давид заменит нам своего отца, — подумал он. — Я старший брат Мгера, а Мгерову палицу с места сдвинуть не в силах. Давид взял палицу и, пройдя все сорок ступеней, вынес ее наверх».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Выйдя из подземелья, Давид спросил:

— Дядя! А где же Конек Джалали?

Горлан ему на это ответил:

— Ах, родной мой! После того как твой отец приказал долго жить, я его коня заточил в конюшне и дверь замуровал, а корм и воду спускаю ему через окошко. Мсра-Мелика боюсь — не смею Конька Джалали вывести во двор, чтобы он свежим воздухом подышал, на солнышке погрелся. Давай сходим в конюшню!

Подошли они к большой конюшне. Смотрит Давид — тут стена и там стена, а двери нигде нет.

Давид палицей ударил, в стене пролом пробил и вошел. Там привязан был Конек Джалали. Как почуял он запах доспехов хозяйских, радостно заржал. Давид подошел, руку положил ему на круп. Джалали злобно лягнул Давида. Давид так в стену и влип, обеспамятел. Немного спустя очнулся Давид и горько заплакал.

— Эх, Джалали! — сказал он. — Я был уверен, что конь отца моего понесет, меня в бой с Мсра-Меликом, поможет мне одержать победу над врагом, а ты меня ударил!

Тут Конек Джалали заговорил человечьим голосом:

— Как я в бой тебя понесу, Давид? Посмотри на меня! Что со мной сталось? Когда отец твой умер, твой безжалостный дядя заточил меня в темной конюшне, ни разу грязь и пыль с меня не счистил, я уж позабыл, что такое скребница!

Подошел к Коньку Джалали Давид, обнял его за шею и поцеловал в лоб. Потом воду подогрел в котле о семи ушках, взял целый пуд мыла, вымыл Конька Джалали, вычистил, причесал его, засыпал ему в кормушку семь пудов ячменя и сказал:

— Я — твой хозяин. До сих пор никто тебя не мыл и не чистил, с этого дня я стану чистить тебя и мыть!

Взял Давид отцовского коня за повод и вывел из конюшни, а затем обратился к дяде:

— Дядя Оган! А теперь отдай мне отцовское перламутровое седло.

Отдал ему Горлан Оган перламутровое седло.

— Давид! — сказал он. — Отец твой, когда коня седлал, подпруги затягивал, на дыбы коня подымал. Коли в силах ты поднять коня на дыбы — иди в бой, коли не в силах — не ходи!

Взял Давид перламутровое седло, оседлал Конька Джалали, затянул подпруги, коня на дыбы поднял и сказал:

— Дядя! А теперь отдай мне отцовский меч-молнию.

Горлан Оган ему на это ответил:

— Меч-молния воткнут в кувшин с дегтем. Мгер вытащил его оттуда с трех раз. Коли в силах ты вытащить из дегтя меч — иди в бой, коли не в силах — не ходи!

Давид схватил отцовский меч за рукоять, дернул, вытащил из дегтя и привязал к поясу. Меч был до того длинный, что по земле волочился.

— Дядя! — сказал Давид. — А теперь отдай мне отцовский Ратный крест.

На это ему Горлан Оган ответил так:

— Ратный крест я отдать тебе не могу. Коли ты достоин носить его — он сам снизойдет к тебе на плечо, коли не достоин — он к тебе не снизойдет, и в бой ты тогда не ходи!

По воле божией Ратный крест снизошел на правое плечо Давида.

Сел Давид на Конька Джалали, затрубил в отцовскую трубу и погарцевал перед отчим домом. На площади собрались сасунцы. Поглядел, поглядел на Давида Горлан Оган, сердце у него сжалось, заплакал он и запел:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Душа болит у меня… Ох, как мне жаль!

Старинных доспехов сасунских — ох, как мне жаль!

Оружья старинного нашего — ох, как мне жаль!

Мне жаль, ох, как жаль разлучаться с борзым конем,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Разлучаться с борзым конем!

Мне жаль, ох, как жаль расставаться с булатным мечом,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Расставаться с булатным мечом!

И как же мне больно и тяжко прощаться с крестом,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Как тяжко прощаться с крестом!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Что же это такое? — подумал Давид. — Дядя сасунскими доспехами и оружием дорожит, а молодцом сасунским не дорожит?..»

Простодушный Давид не догадывался, что Горлан Оган самое горькое свое сожаление приберег для конца песни:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мне до́ смерти жалко Давида — всем молодцам молодца.

Красу и гордость Сасуна — всем удальцам удальца!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Смутился Давид.

— Дядя, милый, не сердись на меня! — воскликнул он. — Я на тебя обиделся и чуть было не поднял молнию-меч. Я не знал, что ты помянешь меня напослед. Но теперь я уразумел, что Давид для тебя дороже сасунских доспехов.

Сказавши это, Давид сошел с коня и поцеловал дяде руку, а дядя поцеловал его в лоб и благословил. Давид затрубил в старинную отцовскую трубу, и тут сасунцы — и стар и млад, парни и девушки — обступили Давида и песню запели:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давид! Оставайся с нами и не ходи никуда!

Не расставайся с нами, милый Давид, никогда!

Мы станем тебя лелеять, воду на руки лить,

Яствами всякими потчевать, сладким вином поить.

Давид! Оставайся с нами и не ходи никуда!

Не расставайся с нами, милый Давид, никогда!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давид сел на коня, молвил: «Хлеб, вино, вездесущий господь…», затем обернулся к народу и запел:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Всем матерям кричу: «Прощай!»

Вы были матерями мне.

И сестрам я кричу: «Прощай!»

Вы все — родные сестры мне.

Прощайте, добрые друзья,

Простолюдины и князья!

Я блудным сыном был для вас,

Я досаждал вам столько раз!

Сасуна старцы и юнцы!

Вы все мне братья и отцы.

За чьим ни сядете столом,

Попомните меня добром!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

А теперь вспомним про славную дочь Медного города, про жену Санасара-богатыря, мать Львораздирателя Мгера, Давидову бабку.

Сасунская царица Дехцун-цам, где ты? Почему ты больше не появляешься в сказе о царстве Сасунском?.. Потому не появляется Дехцун-цам, что, после того как Львораздиратель Мгер и его жена умерли, она затворилась в своем покое и дала себе обет:

— Пока не подрастет единородный Давид, пока не заменит он Львораздирателя Мгера, пока не облачится в доспехи его и оружия его не возьмет, пока не вспрыгнет на Конька Джалали, я из своего покоя никуда не выйду.

В тот день, когда Давид песней и игрой на трубе прощался с сасунским народом, молодая служанка принесла еду сасунской великой бабке. Дехцун-цам спросила служанку:

— Красавица! Я слышала, кто-то на дворе трубил в Мгерову трубу?

— А разве ты ничего не знаешь, мудрая жена? Давид отцовские доспехи надел, мечом-молнией препоясался, сел на Конька Джалали, трубит в отцовскую трубу, едет на бой с Мсра-Меликом.

Обрадовалась Дехцун-цам, на месте не усидела. Атласное ее покрывало истлело от времени, обтрепалось. Дехцун-цам вскочила, а покрывало осталось на тахте.

Давид проезжал мимо бабушкиного окна. Дехцун-цам высунулась в окно и увидела Давида на отцовском коне.

— Джалали, Джалали, милый ты мой Джалали! — воскликнула она. — У моего Давида нет отца — будь ему отцом родным! У моего Давида нет матери — будь ему родной матерью! Ты Санасару братом был — будь братом и его внуку! Ты Мгеру моему помощником был — будь помощником и его сыну! Отвези моего Давида на Цовасар к Молочному роднику и остановись там, а Давид пусть сойдет и живой воды напьется; а как напьется, сразу могучим станет. Оттуда отвези моего Давида к Порцакару — Камню испытаний. Пусть Давид ударит мечом по железному столбу. Коли перережет столб — пусть бросается в бой, а коли не перережет — пусть вернется домой, а потом снова пусть силу свою попытает.

И тут Конек Джалали заговорил человечьим голосом:

— Будь спокойна, мудрая жена! Я исполню твое повеление.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Давид побеждает в бою⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Конек Джалали понес Мгерова сына на Цовасар, остановился у Молочного родника и когда увидел, что всадник не думает слезать, то опустился на колени.

Давид решил, что конь притомился.

— Ах, чтоб ты себе шею сломал, Конек Джалали! — воскликнул Давид. — Я думал, ты через кровавые реки меня перенесешь, а ты ручейка испугался?

Давид ударил коня стременами и сломал ему ребро.

Конь рассердился.

— Что ты наделал, сумасброд сасунский? — вскричал он. — Ты сломал мне ребро! Вот я тебя сейчас подниму, зашвырну на солнце, и ты сгоришь!

— Ну, ну! — сказал Давид. — Я рожден от воды. Я к тебе под брюхо юркну!

— А я спущусь на землю, ударю тебя о камни, и ты разобьешься!

— Ну, ну! Я рожден от огня. Я к тебе на спину вспрыгну!

Тут Конек Джалали присмирел.

— Ах, сумасброд сасунский! — сказал он. — Ради твоего покойного отца я тебя прощаю. Ты забыл наставление твоей бабушки? Ты не видишь, что я стою у Молочного родника? Попей воды и на мое сломанное ребро чуточку брызни.

Тут только Давид понял свою ошибку. Тотчас же слез он с Джалали, в глаза его поцеловал, смочил ему бок ключевою водой и пустил пастись. Ключевая вода была целебная — в одно мгновенье зажило ребро у коня. Давид напился воды, лег у родника и уснул.

Конек Джалали загородил от солнца вспыльчивого своего ездока.

Через час проснулся Давид, и что же он увидел? За это время он так в теле раздался и так стал могуч, что шлем слетел у него с головы, с ног сапоги соскользнули, пояс валяется на земле, ворот кафтана не застегивается.

Встал Давид, из шлема выбросил семь пудов хлопка, и тогда шлем впору ему пришелся. Потом из сапог выбросил семь пудов хлопка, и тогда сапоги пришлись ему по ноге. А когда он меч-молнию к поясу привязал, оказалось, что меч едва доходит ему до колен.

Давид поднял отцовскую палицу, словно то не палица была, а перышко, вскочил на коня, погнал его к железному столбу, выхватил меч и на скаку перерезал столб. Обернулся Давид, смотрит: верхняя, отсеченная часть столба не упала, висит на нижней — так стремительно рассек его молния-меч. Давида зло взяло на себя, и он воскликнул:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ах, ноги мои! Не несли б меня на Цовасар,

Уж лучше б рука нанести не сумела удар,

Когда одним махом не рассекла Порцакар!

Пусть лучше навеки, навеки затмится мой взор,

Не видеть бы только бесславье мое и позор!

Отчизне моей любимой грозят полон и разор!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вдруг, откуда ни возьмись, налетел, вертя хвостом, буйный ветер-дракон, опрокинул Порцакар и вдаль полетел. Только тут удостоверился Давид, что его меч рассек железный столб пополам, воспрянул духом и начал себя подбадривать:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Нет, не слабейте, ноги мои,

Раз донесли меня на Цовасар!

Нет, не слабейте, руки мои,

Коли нанес я грозный удар!

Зоркими будьте, очи мои,

Коли повержен мной Порцакар.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Такими словами Давид подбодрил себя и воодушевил, а затем погнал коня к полю брани, остановился на вершине холма, посмотрел вокруг, видит: звездам небесным есть счет, травам полевым есть счет, Мсра-Меликовым воинам нет счета. Шатры его белели от склонов Цовасара до Ватманского моста.

Давид был смельчак, но и в сердце к смелым закрадывается страх. Вид мсырской несметной рати привел в трепет Давида, и он заколебался.

— Ой-ой-ой! Как же я буду с ними воевать? — воскликнул он. — Если бы даже они превратились в камыш, а я — в косца, мне все равно бы их не окосить. Если бы даже они превратились в хлопок, а я — в огонь, мне все равно бы их не спалить. Если бы даже они превратились в осенний суховей, а я — в ветер с юга, мне все равно бы их не разметать по оврагам. Если бы даже они превратились в новорожденных ягнят, а я — в голодного волка, мне все равно бы их всех не перегрызть. Господи боже! Как же я буду воевать с этим бесчисленным войском?

Почуял Конек Джалали, что дрогнул Давид, и заговорил человечьим голосом:

— Не смущайся, Давид, и не бойся! Сколько посечешь ты своим мечом, столько же смету я своим хвостом. Сколько переколотишь ты палицей, столько же подавлю я своими копытами. Сколько ты спалишь огнем меча-молнии, столько же я сожгу пламенем, пышущим из ноздрей моих. Сколько повалит твой Ратный крест, столько же развеет ветер, что подымется от моего бега. Не бойся, Давид! Как скоро зной тебя сморит, как скоро ты утомишься, я подыму тебя на Цовасар, к Молочному роднику. Там ты ключевой воды напьешься, отдохнешь, свежих сил наберешься, и тогда я снова помчу тебя на ратное поле.

Слова Джалали вдохнули бодрость в Давида. Он собрался с силами и хотел было ринуться в бой, но вдруг призадумался и сказал себе: «Еще раз взгляну на Сасунские горы, а там и в бой вступлю». Погнал он коня к Богородице-на-горе, окинул взглядом сасунские кручи, глубокие теснины, деревья и цветы Цовасара, сердце у него дрогнуло, и он запел:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Гей вы, цовасарские чистые родники

С целебной и вкусной водою! Прощайте! Мир вам!

Меня будет жажда томить в смертельном бою,

А вы серебром холодным сверкайте. Мир вам!

И вы, моего Цовасара родного цветы,

И вы, быстролетные вольные ветры, — мир вам!

Мне в жаркой и грозной битве нынче гореть,

А вы все так же прохладою вейте. Мир вам!

Высокие горы, Сасунские горы мои!

Кровавый бой мне сейчас предстоит. Мир вам!

Быть может, за вас я и голову нынче сложу,

А вы держите голову выше. Мир вам!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Попрощался Давид с родными Сасунскими горами и уже собрался ударить на врага, но передумал и решил по старинному сасунскому обычаю сначала предупредить врага, а потом уж на него ударить.

Поднялся он на вершину ближнего холма и крикнул мсырскому войску:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Кто спит — скорее пробудись,

Не спишь — в доспехи облачись,

Облекся — так вооружись.

Оружье взял — седлай коня

И в бой, доспехами звеня!

Эй, мсырцы, слушайте меня,

Смотрите: я иду на рать.

Я не позволю вам болтать,

Что я подкрался к вам, как тать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Предупредил Давид врага, а потом мысленно помолился:

«О, землю и море сотворивший, небосвод воздвигнувший, плоды нам дарующий бог! Ты мелководному ручью подаешь силу врезаться в многоводную реку, — подай же силу и мне врубиться в орду Мсра-Мелика!»

Тут Давид стремглав пустился вниз по склону горы и, словно молния, падающая с грозового неба, обрушился на мсырское войско… То туда, то сюда помчится, направо рубнет, налево рубнет, крутится среди вражьего войска, подобно тому как вихрь-дракон крутится в дорожной пыли. И так он рубил, и громил, и громил, и громил до полудня.

Истребил Давид столько же, сколько Конек Джалали.

Пыль столбом поднялась, занавесила небо. Солнце затмилось. Один лишь Давидов меч-молния сверкал в пыльном тумане.

В полдень бурные потоки крови унесли тела мсырских воинов к Батманскому мосту и свалили в реку.

Половина мсырского войска была разбита. Осталась еще половина. Среди уцелевших оказался седой старик. Ему хотелось остановить кровопролитие, и он, пробивая себе дорогу копьем, направился к Давиду.

— Пустите меня! — кричал он, — Я говорить с Давидом намерен!

А Давиду издали послышалось: «Давид — мерин». Оскорбился Давид, остановил коня и крикнул старику:

— Старик! Почему ты меня называешь «мерин»?

А мсырский старый воин ему на это ответил:

— Драгоценный ты мой Давид! Ты ослышался. Я сказал: «Я говорить с Давидом намерен».

— О чем же ты хочешь со мной говорить, дедушка?

— Скажи ты мне, ради бога, Давид: за что ты нас громишь, что мы тебе сделали?

— А я вовсе не хотел вас громить, — отвечал Давид. — Мсра-Мелик объявил мне войну — как же мне не воевать?

— Чудной ты парень, как я погляжу! — молвил мсырский старик. — Войну тебе объявил Мсра-Мелик, а ты с нами воюешь? В чем пред тобой провинились эти несчастные, горемычные люди? Каждый из них — единственный источник света в домашнем их очаге, каждый из них — единственный кормилец в семье. Кто оставил престарелых родителей, кто — молодую невесту, кто — детей-сирот. Мсра-Мелик всех нас силком погнал на войну. Он и есть враг Сасуна. Коли охота тебе воевать, так воюй с ним.

— А ведь ты правду молвил, старик! — рассудил Давид. — Но где же Мсра-Мелик? Зачем он привел сюда такую несметную силу? Чего ему надо от меня, чего ему надо от вас?

— Мсра-Мелик спит у себя в шатре. Во-он его шатер! Большой, зеленый…

— А почему полотнища его шатра то подымаются, то опускаются? — приглядевшись, спросил Давид.

— К верху его шатра привешено семь пудов свинца, — отвечал старик. — Когда Мсра-Мелик выдыхает воздух, свинец поднимается, а вместе с ним поднимается и весь шатер; когда же вдыхает, свинец опускается прямо ему на губы, а вместе со свинцом опускается и весь шатер.

Помчался Давид и на всем скаку осадил коня у зеленого шатра. Вход в шатер охраняли два могучих пахлевана. Семь девушек пятки Мсра-Мелику чесали. У изголовья сидела Исмил-хатун. В шатре был постлан богатый ковер.

— Разбудите Мсра-Мелика — пусть он выйдет ко мне! — громким голосом сказал пахлеванам Давид.

— Мы не смеем его будить, — отвечали пахлеваны. — Проспит он семь дней. Три дня прошло, осталось четыре. По прошествии четырех дней он сам проснется.

— Не стану я ждать, пока он проснется, пока перевернется! — крикнул Давид. — Несчастных, горемычных людей собрал, согнал на войну, а сам лежит и спит! Разбудите его! Коли смерти на него нет, так я ему — смерть, коли ангел еще не приходил по его душу, так я по его душу пришел! Я его так усыплю, что он во веки веков не проснется.

Пахлеваны накалили вертел и приложили к ногам Мсра-Мелика.

Мсра-Мелик зевнул:

— А-а-а!.. Матушка! Девушки плохо мне постель постелили. Меня блоха укусила.

Сказал и опять захрапел.

Тогда пахлеваны накалили лемех от плуга и приложили к ногам Мсра-Мелика.

Мсра-Мелик перевернулся на другой бок:

— А-а-а!.. Матушка! Девушки плохо мне постель постелили. Меня клоп укусил.

— А, да ну, какая там еще блоха, какой там еще клоп! Вставай, Мсра-Мелик! — громовым голосом вскричал Давид. — Я за тобой приехал! Вставай, будем биться не на жизнь, а на смерть!

Мсра-Мелик закряхтел, зевнул во весь рот, одной рукой правый глаз открыл, другой рукой — левый, взглянул — и что же он видит?

Перед шатром Давид, весь в крови, на боевом коне сидит.

Подивился Мсра-Мелик.

— Кто ты таков? — спросил он.

— Я — Давид, сын Львораздирателя Мгера. Ты меня вызвал на бой — вот я и пришел. Вставай!

Мсра-Мелик залился хохотом:

— Ха-ха-ха-ха! Это ты, косноязычный Давид? Давно ли ты научился верхом ездить?.. Прочь отсюда, щенок! Можешь хвастаться: «Я, дескать, подъехал к шатру Мсра-Мелика, звал его, а он струсил — не вышел». И то для тебя слишком большая честь.

— Кто прежде времени смеется, тот потом плакать будет, — заметил Давид. — А теперь вставай. Сразимся!

Мсра-Мелик опять закатился хохотом.

— Эх ты, заика несчастный! Ну куда тебе со мной сражаться? Если мне тебя на завтрак подадут, то на обед ничего не останется; если мне тебя на обед подадут, то на ужин ничего не останется.

— Вставай, вставай! — прикрикнул на него Давид. — Я тебе и завтрак, и обед, и ужин, да еще твои поминки в придачу.

Тут Мсра-Мелик дунул изо всех сил — он воображал, что Давид сейчас так и покатится, словно перекати-поле. От его дыха шатер в семи местах разорвался, травы с корнем выдернулись, с пылью смешались, несколько деревьев сломалось, камни покатились — только Давид неподвижно сидел на коне. Испугался Мсра-Мелик и заговорил по-другому:

— Давид! К чему торопиться? Слезь с коня, зайди ко мне в шатер, мы с тобой поедим, отдохнем, а потом выйдем из шатра и сразимся.

— Не сойду я с коня, — отвечал Давид. — Ты несчастных, горемычных людей на верную смерть сюда пригнал, они сейчас гибнут напрасно, а мы с тобой прохлаждаться будем? Нет, выходи на бой! А там что господь даст!

Тут к Давиду Исмил-хатун подошла.

— Давид, родной мой! — сказала она. — Ты нынче долго сражался, устал. Сойди с коня, покушай, отдохни, а сражаться будете потом.

Так слезно просила она Давида, что он сдался на уговоры и начал слезать с коня. Джалали на дыбы — не дает Давиду сойти.

А дело-то в том, что по приказу Мсра-Мелика и его матери при входе в шатер была выкопана глубокая-глубокая яма, а сверху богатым ковром прикрыта, чтобы Давид, проходя в шатер, в эту яму свалился. Исмил-хатун долго языком молола, долго уговаривала, упрашивала Давида, наконец стащила-таки его с коня. Рассердился Конек Джалали, взвился на дыбы и поскакал к Цовасару.

Как только Давид вошел в шатер, как только левой ногой ступил на богатый ковер — бух! — так в яму и ухнул.

— Прахом ты был и в прах возвратишься! — прорычал Мсра-Мелик, лег и опять заснул.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В ту ночь приснился Горлану Огану сон: звезда Мсыра горела ярко, звезда Сасуна угасала. Горлан Оган в ужасе проснулся.

— Вставай, жена, вставай! — сказал он. — Я видел во сне: звезда Мсыра горела ярко, звезда Сасуна угасала. Это значит: Давид в беде.

Сарья-ханум обиду на Давида затаила в сердце.

— А, чтоб тебя! — проворчала она. — Спишь ты в свое удовольствие, а сны за других видишь и мне спать не даешь!

Лег Горлан Оган, заснул, опять сон увидел и пробудился.

— Вставай, жена! Опять мне привиделся сон: звезда Мсыра восходила, звезда Сасуна заходила. Это значит, что Давид стал еще ближе к смерти.

Сарья-ханум разозлилась:

— Будь ты неладен, глупец! Чего тебе не спится? Давид сейчас где-нибудь пирует, а ты мне спать не даешь!

Горлан Оган снова заснул и снова проснулся.

— Вставай, жена! Звезда Мсыра поглотила звезду Сасуна. Это значит: убили Давида. Вставай, зажги светильник.

Обозлилась Сарья:

— Полно тебе, старик, сны рассказывать! Дай мне поспать спокойно.

Оскорбился Горлан Оган, ударил жену в бок и сказал:

— Ты — чужачка, не болит у тебя сердце за Сасунское царство. Вставай и зажигай светильник, а не то…

Сарья встала с ворчаньем, зажгла светильник, принесла Огану доспехи и оружие.

Горлан Оган завернулся в семь буйволовых шкур, а чтобы не лопнуть от собственного крика, обмотал себя семью цепями, какими связывают буйволов, впряженных в один плуг, затем пошел в конюшню и, войдя, положил руку на спину белого коня.

— Белый конь! Когда ты домчишь меня до того места, где бьется Давид?

Белый конь пригнулся, на брюхо упал.

— К полудню, — отвечал он.

— Пусть тебе впрок не пойдет мой корм! Что я к полудню там застану? Бой Давида или его смерть? — сказал Оган и положил руку на спину красного коня. — Красный конь! Когда ты домчишь меня до поля битвы?

Красный конь пригнулся, на брюхо упал.

— К утру, — отвечал он.

— Пусть тебе впрок не пойдет мой корм! Что я поутру там услышу? Давида победный клик или Давида предсмертный крик? — сказал Оган и положил руку на спину вороного коня. — Конь вороной! Когда ты домчишь меня до того места, где бьется Давид?

Вороной конь не пригнулся, не упал на брюхо.

— Ступи в стремя левой ногой, и если сумеешь удержаться, то, прежде чем ты правую ногу над седлом занесешь, я тебя до поля боя домчу.

Поцеловал Горлан Оган вороного коня в лоб, вскочил — и конь духом домчал его до Цовасара. На самой вершине Оган остановился и огляделся по сторонам. Конек Джалали издали Давидова дядю увидел, заржал, подбежал. Глаза у коня полны были слез.

Испугался Горлан Оган.

— Ох-ох-ох! — простонал он. — Неужто Давида убили, а конь на Цовасар убежал?

Сошел Горлан Оган с коня, железною цепью привязал себя к дубу, чтобы собственный голос его не унес, и закричал:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Эй, Дави-ид!

Давид, Давид, ге-э-эй!..

Где же ты? Я гляжу окрест

И прошу: призови Ратный крест,

Богородицу-на-горе,

Помолись: «Хлеб, вино и господь,

Помогите врага побороть».

Гей, встряхнись, — воззови, помолись!

Давид, Давид, ге-э-эй!..

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Голос Горлана Огана прокатился по горам и долам и наконец, грохоча, рокоча, достиг Давидова слуха. Давид, скрученный и перекрученный железными цепями, сидел в преглубокой яме.

— Эге! — сказал он. — Это дядин голос!..

Сказал и воззвал:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Хлеб, вино, вездесущий господь!

Богородица-на-горе!

На плече моем Ратный крест!

Помогите врага побороть!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Воззвал Давид, встряхнулся, порвались на нем железные цепи, выскочил он из ямы, предстал перед Мсра-Меликом и сказал:

— Ну что, Мсра-Мелик?.. Будем мы с тобой на заре по-честному драться иль нет?

Мсра-Мелик онемел со страху. Он не смел подойти к Давиду.

Вышел Давид из шатра, туда-сюда — нет Конька Джалали. Побежал за ним Давид на Цовасар. Горлан Оган издали увидел его, позвал:

— Эй ты, сумасброд сасунский, иди сюда! Здесь твой Конек Джалали!

Давид приблизился к дяде, руку ему поцеловал, поблагодарил. А Конек Джалали был обижен, держался поодаль. Давид издали просил его, молил. Наконец конь смилостивился и подпустил к себе хозяина. Сел Давид на Джалали и сказал:

— Ну, дядя, теперь ты поезжай в Сасун, а я помчусь на бой!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давид погнал коня к Молочному роднику убил там дикого барана, зажарил, съел, воды напился, лег спать, проспал до утра, на заре помчался к ратному полю, осадил коня у шатра Мсра-Мелика и крикнул:

— Вставай, Мелик! Вчера ты меня обманул, бросил в яму. Что мы будем делать сегодня?

Точно обвал в горах, прогрохотал голос Давида. Конек Джалали выпустил из ноздрей столбы огня. Меч-молния грозно засверкал на солнце.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вышел Мсра-Мелик из шатра и сказал:

— Давид! Давай помиримся! Я тебе дань стану платить, стану твоим подданным, только не нужно сражаться!

— Мы должны не мириться, а биться! — отрезал Давид.

Тут Мсра-Мелик убедился, что на мир Давида ему не склонить.

— Давид! — сказал он. — Как же мы будем друг друга бить — как попало или по очереди?

— Хочешь — как попало, хочешь — по очереди, — отвечал Давид.

— По очереди, — решил Мсра-Мелик.

Будь по-твоему, — согласился Давид.

— Давид! А чей первый удар — мой или твой?

— Твой, Мелик, — отвечал Давид. — Первые три удара пусть будут твои. Я — сирота, обо мне плакать некому. А у тебя жена, мать, сестра. Коли я тебя, дай-то бог, убью, они будут о тебе плакать. Ты мой старший брат, ты родился раньше меня, значит, первые удары — твои. Начинай!

Давид стал на середине Леранского поля.

Взял Мсра-Мелик свою трехсотпудовую палицу, сел на каракового жеребца-шестинога, доскакал до Батманского моста, поворотил коня, разогнался, налетел и ударил — трах!..

Земля разверзлась, пыль поднялась и занавесила небо. Солнце затмилось.

— Прахом ты был, Давид, и в прах возвратился! — сказал Мсра-Мелик. — Вот только жаль, что мы тебя кормили да холили, а убили одним ударом!

Но тут из пыльной мглы донесся голос Давида:

— Нет, Мелик, я еще жив! Ты только первый удар нанес? Наноси второй!

Пыль улеглась. Смотрит Мсра-Мелик — Давид преспокойно сидит на коне. Подъехал к нему Мсра-Мелик и сказал:

— Давид! Давай помиримся! Я тебе дань стану платить, стану твоим подданным, только давай помиримся.

— Так я тебе и поверил! — молвил Давид. — У нас с тобой вражда старинная. Наноси удар!

— Э-эх!.. — воскликнул Мсра-Мелик. — Я слабый разгон взял и размахнулся не изо всей силы-мочи.

На этот раз Мсра-Мелик до Диарбакира доскакал, поворотил коня, разогнался, налетел и ударил — трах!..

От взмаха его палицы земля потряслась и в семи местах треснула. Заклубилась пыль и занавесила небесный свод. Ночью не было видно луны, а днем — солнца. Два дня и две ночи закрывали Давида облака пыли.

— Прахом ты был, Давид, и в прах возвратился, — сказал Мсра-Мелик. — Вот только жаль, что мы его растили и кормили зря: сумасшедший он, пришлось его убить.

Но тут из пыльной мглы донесся голос Давида:

— Нет, Мелик, я еще жив! Наноси последний удар!

Осатанел Мсра-Мелик.

— Э-эххх!.. — воскликнул он. — Опять я слабый разгон взял и размахнулся не изо всей силы-мочи. Сейчас ты увидишь, Давид!..

Доскакал Мсра-Мелик до Мсыра, поворотил коня, взмахнул трехсотпудовой палицей, вот уж он мчится, мчится, мчится, примчался, ударил — тррраххх!

Гул удара слышен был на протяжении сорокадневного пути, земля потряслась, поле растрескалось в сорока местах. «Это — землетрясение!» — подумали мсырцы. Облака пыли клубились до самого небосвода, затуманили его, занавесили. Три дня и три ночи не было видно ни солнца, ни луны. Три дня и три ночи закрывала Давида, пыльная тьма.

— Прахом ты был, Давид, и в прах возвратился, — сказал Мсра-Мелик. — Вот только жаль, что мы его кормили, растили зря: непокорная он голова, вот и пришлось мне палицу в ход пустить и прикончить его.

Но тут из-за густых облаков пыли донесся голос Давида:

— Нет, Мелик, я еще жив! Теперь мой черед. Эй, берегись!!!

Рассеялась пыльная тьма.

Смотрит Мсра-Мелик — Давид на Коньке Джалали, точно крепость, высится средь Леранского поля.

У Мсра-Мелика лицо пожелтело от страха, губы задрожали, ноги подкашивались.

Исмил-хатун на коленях подползла к Давиду.

— Давид! Мелик — твой брат! Не будь братоубийцей! — сказала она.

— Исмил-хатун! — молвил Давид. — Когда Мелик наносил удары, почему же ты не сказала: «Мелик! Давид — твой брат!».. А теперь, когда пришел мой черед, Мелик стал мне братом? Нет, на небе есть бог, а на земле — закон. Три удара нанес мне Мелик, три удара нанесу ему я.

Но тут взмолился сам Мсра-Мелик:

— Давид, прошу тебя, отпусти меня на семь часов! Я полежу у себя в шатре, отдохну, а потом ты нанесешь мне удар.

— Ступай! — молвил Давид.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мсра-Мелик пошел к себе в шатер, залез в яму, вырытую для Давида, навалил на себя сорок буйволовых шкур, сорок жерновов, все свои доспехи, всю свою постель и крикнул из ямы:

— Давид! Теперь твой черед. Бей!

Приблизился Давид, оглядел яму, сказал:

— Как видно, наши предки не зря говорили: «Не рой яму другому, сам в нее попадешь».

Давид разгадал коварство Мсра-Мелика, но это не остановило его. Он произнес: «Хлеб, вино, вездесущий господь!..» — сел на Джалали, погнал его на Цовасар, выхватил из ножен меч-молнию, поворотил коня, взял разгон, налетел, вот-вот ударит… Но тут наперерез Давиду выбежала Исмил-хатун, грудь свою обнажила.

— Давид! — сказала она. — Я вскормила тебя сладким своим молоком, подари мне за это свой первый удар!

Давид меч опустил, поцеловал клинок, приложил меч ко лбу и сказал:

— Матушка! Ты вскормила меня сладким своим молоком, не дала Мсра-Мелику меня в Мсыре убить, когда я был еще мал… Я дарю тебе первый удар!

Снова Давид погнал коня, доскакал до Цовасара, поворотил коня, взял разгон и, взмахнув мечом-молнией, налетел, чтоб ударить… Но тут сестра Мсра-Мелика выбежала наперерез Давиду.

— Давид! — сказала она. — Когда ты был маленьким, я тебя нянчила, играла с тобой, — подари мне этот удар!

Давид опустил меч, поцеловал клинок, приложил меч ко лбу и сказал:

— Сестрица! Я дарю тебе этот удар. Остался один, и теперь один бог властен помочь мне!..

Снова Давид погнал коня к Цовасару, поворотил его, разогнался, и вот он уже, сверкая среди туч мечом-молнией, мчится, мчится, мчится…

Исмил-хатун девушкам своим велела:

— Играйте на бамбирах, бейте в бубны, берите платки, пляшите, платками машите, пляшите веселей, чтоб Давид загляделся на вас: он молодой, холостой, уставится на вас, ударит слабо и Мелика не убьет.

Девушки заиграли на бамбирах, стали бить в бубны, стали плясать, весело плясали…

«Это они для меня, — смекнул Давид, — чтобы я загляделся и слабо ударил…» Так подумал Давид и воззвал:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Хлеб, вино, вездесущий господь!

Богородица-на-горе!

На плече моем Ратный крест!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Воззвал и ударил. Все сорок жерновов расколол, все сорок буйволовых шкур разрубил, рассек Мсра-Мелика от головы и до ног, и меч-молния на семь аршин врос в землю, дошел до черных вод.

Мсра-Мелик крикнул из ямы:

— Давид! Я здесь! Наноси второй удар!

— Нет, — отвечал Давид, — честный воин бьет один раз. Я знаю, что ты здесь! А ну, сделай милость, встряхнись, а мы поглядим: здесь ты или уже там!

Встряхнулся Мсра-Мелик.

И развалился на две части.

Околел Мсра-Мелик.

Открыли яму и вытащили оттуда обе половины мертвого тела.

— Исмил-хатун! — молвил Давид. — Мелик наполовину сын моего отца, а наполовину твой сын. Половину его я похороню в Сасуне, а другую половину ты увезешь и похоронишь у себя в Мсыре.

Мать и сестра Мсра-Мелика плакали и вопили над мертвецом, лица себе в кровь царапали, горючие слезы лили.

Наконец Исмил-хатун отерла слезы и обратилась к Давиду с такою речью:

— Давид! Ты убил Мсра-Мелика… Но ведь и ты мой сын. Женись на жене Мсра-Мелика, бери себе и Сасунское и Мсырское царство.

— Нет, матушка, — отвечал Давид. — Мсырская царица женой мне не будет, Мсыр родиной мне не станет, так же как Мсра-Мелик не стал мне братом. Хочешь, живи в Сасуне. Я буду беречь тебя, как родную мать.

— Нет, Давид, не стану я жить в Сасуне, — молвила Исмил-хатун.

— Воля твоя, — молвил Давид. — Поезжай в Мсыр. Мсырская земля — твоя, живи спокойно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Давид вскочил на коня, поскакал ко мсырскому войску, призвал всех уцелевших ратников и военачальников и повел с ними такую речь:

— Слушайте меня, мсырские ратники, слушайте меня, мсырские военачальники! Всем вам я волю даю: идите туда, откуда пришли. Воротитесь в родной ваш край, разойдитесь по домам, отдохните и помолитесь за меня и за упокой души родителей моих.

В ответ со всех сторон раздались голоса:

— Давид! Правда ли, что Мсра-Мелик убит?

— Нет больше Мсра-Мелика, — отвечал мсырцам Давид.

Возрадовались мсырцы.

— Давид! — сказали они. — Будь всегда юным, цветущим, а твой меч да пребудет острым!

— Пусть тебе всюду сопутствует удача!

— Даруй ему, господи, долгие дни!

— Отцу и матери — царство небесное!

Поблагодарил их Давид и сказал:

— Ступайте домой, люди бедные, горемычные! Ступайте домой, хлебопашцы, ремесленники, воины пешие и конные! Ступайте отдохните! Сами живите мирно и нам мирно жить не мешайте. Ваша страна — вам, наша страна — нам. Пашите вашу землю, а мы будем свою землю пахать. Жните вашу ниву, а мы будем свою ниву жать. Ешьте ваш хлеб, а мы будем свой хлеб есть. Будем жить в мире. Вред происходит не от мира, а от войны. Идите же с миром! Прощайте! Но да будет вам ведомо: если какой-нибудь другой Мсра-Мелик погонит вас на войну, то, хотя бы я, Давид Сасунский, Конек Джалали и меч-молния были в глубокой яме, под сорока жерновами, мы достойно вас встретим и разобьем в пух и в прах!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Исмил-хатун вместе с остатками своего войска возвратилась в Мсыр.

Мсырские данники и военачальники, бывшие с Мсра-Меликом в союзе, вместе со своими войсками на все четыре стороны двинулись и везде славословили Давида.

— Давид Сасунский исполнил завет отца своего, — говорили они. — Родной Сасун освободил, мир миру принес!

Кери-Торос разил вражью сечь, как вдруг до него долетела весть, что Давид Мсра-Мелика убил. Тут Кери-Торос бой прекратил, кликнул своих ратников и вместе с ними двинулся на Леранское поле.

Давид и Кери-Торос еще издали друг друга увидели, окликнули, съехались.

Кери-Торос поцеловал Давида в лоб, Давид поцеловал дяде руку, и они вместе отправились в Сасун.

Ни добычи, ни пленных они с собой не везли.

Давид пол-Мсра-Мелика схоронил на Леранском поле, отрезал у него правое ухо, погрузил на арбу и повез в Сасун — Пачкуну Верго в подарок.

Сасунцы взобрались на кровли — поглядеть, что за войско подходит к городу. Вопли и стоны огласили Сасун. Люди подумали, что это идет мсырское войско — Сасун разорять, жен и дев в полон угонять.

Но тут вошли в Сасун два глашатая, поднялись на крепостную стену д крикнули:

— Гей, сасунцы! Что вы подняли вой, что вы плачете плачем? Сюда идет Давид. Он наголову разбил мсырское войско, Мсра-Мелика убил и теперь возвращается восвояси.

Весь народ возликовал и повалил навстречу Давиду. Путь ему цветами усеяли, ковры расстелили и с песнями, с плясками повели на главную площадь. По дороге целовали Конька Джалали в окровавленные ноздри, целовали окровавленные доспехи и оружие Давида, плакали от радости, смеялись, вновь и вновь целовали, вновь и вновь, вновь и вновь, и кричали, кричали:

— Слава Давиду, достойному сыну Сасуна!..

— Слава Давиду, достойному сыну Львораздирателя Мгера!..

— Давид! Ты наш освободитель!..

— Давид! Век живи, золотой ты наш!..

— Тысячу лет живи!..

— Коль трудился — будь сыт, а и не трудился — все равно будь сыт!

В Сасуне один Давид — и сто тысяч его благословляющих уст!

Давид концом копья поднял с арбы Мсра-Меликово ухо и швырнул его дяде Верго:

— Дядя Верго! Ты просил, чтобы я привез тебе от Мсра-Мелика подарок. Ну вот я и привез. Если в силах ты его поднять, носи на здоровье!..

Сасунцы нагрели семь котлов воды. Давид вымылся, вымыл коня, соскреб с него кровавую грязь войны, причесал его, в конюшню отвел и засыпал в кормушку семь пудов ячменя.

Затем пошел к своей знакомой старухе, выпил бочку вина, лег, заснул и проспал три дня кряду, а когда проснулся, то увидел, что в изголовье у него сидит старуха.

— Доброе утро, Давид! — сказала она. — Каково спалось? Всё ли ты в добром здоровье?

— Нанэ! — молвил Давид. — У меня матери нет — ты заменила мне мать. Отныне что ни повелишь, всё исполню.

— Давид, солнышко ты мое ясное! — сказала старуха. — Ты уже взрослый, ты заменил нам Львораздирателя Мгера. Иди к дяде, вели ему открыть престольную палату и займи отцовский престол.

Пришел Давид к дяде, сказал:

— Дядя Оган! Открой мне престольную палату — я сяду на отцовский престол.

— Открою, милый, открою! — молвил Горлан Оган. — Кому же еще и сидеть на престоле, как не тебе? Светоч Сасуна потух, а ты его вновь зажёг. Носи на счастье Мгеровы доспехи и оружие, скачи на отцовском Коньке Джалали, тебе — престол твоего отца, и слава его — тебе!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀