же почти подсохшая. Сейчас продают краски, которые сохнут прямо на глазах. Он позвал Юджина взглянуть на рисунок.
– Ничего страшного, – сказал тот. – Не о чем волноваться. Я этого знака не узнаю. Они его наверняка просто выдумали.
Мистер Лоухид помолчал с минуту, переваривая информацию.
– Да это и вообще не знак, – добавил Юджин.
– Не знак? – переспросил мистер Лоухид.
– Знак – это нечто… В общем, разница между этим рисунком и настоящим знаком такая же, как между бессмысленным набором слов и заклинанием, хотя оно тоже может звучать совершенно бессмысленно для непосвященного.
– Я не то чтобы беспокоился о том, что это… знак, – произнес мистер Лоухид, взяв себя в руки. – Ты ведь имеешь в виду, если я правильно понял, какой-то магический знак? Меня беспокоит, что они мне дверь испортили. Им совершенно нечего делать тут, наверху, и они не имеют никакого права рисовать у меня на двери.
– Ну, я думаю, они так шутят. Или решили сделать это на спор. Они ведь как дети. Особенно Рекс и Калла – те совсем как дети. А Ровер только кажется таким, на самом деле он в известном смысле загадка. Он, должно быть, помнит о своих прошлых жизнях.
Мистера Лоухида не интересовали прошлые жизни Ровера. Он просто не мог поверить, что вот такая штука, намалеванная на двери, может иметь серьезное значение для человека, если только этот человек не полный идиот.
– Скажи, пожалуйста, – обратился он к Юджину с нескрываемым любопытством, – а если бы ты у себя на двери обнаружил некий знак, ты бы встревожился? Неужели ты в это веришь?
– Безусловно.
– Ну, не знаю! Я в такое вряд ли смог бы поверить, – развел руками мистер Лоухид. Потом, немного подумав, вздохнул и повторил твердо: – Нет, не смог бы.
– Да, вы в трудном положении, – кивнул Юджин.
Впоследствии мистер Лоухид не раз думал, что ему следовало еще тогда осознать, до какой степени Юджин погружен во все это. Не пришлось бы теперь так удивляться.
– Мир, который мы принимаем как данность – тот, что называется внешней действительностью, – начал Юджин спокойным голосом, – на самом деле вовсе не так устоялся в своих проявлениях, как нам кажется. И способов управления им намного больше, чем принято считать. – Разъясняя что-нибудь мистеру Лоухиду, Юджин всегда использовал полные предложения, и голос его звучал плавно и мелодично. Когда же он беседовал с жившей внизу троицей, то произносил только короткие отрывистые фразы. Язык его становился невнятным и как бы экстатическим – по-видимому, чтобы юнцам было понятнее. – Его так называемые законы не завершены, – продолжал Юджин. – Вам кажется несомненным, что тело вроде этого, – тут он коснулся плеча мистера Лоухида, – не может двигаться по поверхности воды, поскольку не способно обрести невесомость.
Нет, все-таки это шутка.
– Но вы же верите, что некоторые ходят по горячим углям и не получают никаких ожогов?
– Да, я читал про такое.
– Это давно установленный факт. И фотографии вы видели, да? Значит, вы верите в это?
– Ну допустим.
– Однако при этом их ступни – это плоть. Следовательно, на коже должны остаться ожоги, да? Но их нет. Разве из этого не следует, что сознание может в определенной степени подчинить себе материю и некоторые материальные законы перестанут работать?
– Я бы посмотрел, как сознание подчинит себе силы гравитации.
– Вполне может. Вполне. Есть люди, которым удавалось отрываться от земли на несколько дюймов.
– Пока я не увижу собственными глазами, как вот эта корзина для бумаг взлетит и проплывет у меня над головой, – сказал мистер Лоухид, стараясь сохранять веселый тон, – я ни во что подобное не поверю.
– Дорога в Эммаус, – тихо проговорил Юджин.
Он знал даже Библию. Единственный человек в возрасте до сорока из всех, с кем доводилось встречаться мистеру Лоухиду, который знал Библию. Не считая, разумеется, «свидетелей Иеговы».
– Корзина для бумаг не владеет собой, она не может направлять свою энергию. Но если бы на вашем месте сидел человек, способный направлять свою энергию в нужную ему сторону…
И он принялся рассказывать об одной женщине в России, которая могла передвигать по комнате тяжелую мебель, не касаясь ее. Она утверждала, что энергия концентрируется у нее в районе солнечного сплетения.
– Но с чего ты решил, что сам обладаешь такими способностями? – спросил мистер Лоухид. – Что можешь управлять энергией, останавливать поток гравитации и так далее?
– Если я и смогу что-либо остановить, то только на ничтожный промежуток времени. На какие-то доли секунды. Я ведь всего лишь неофит. Но этого вполне достаточно, чтобы люди задумались. Да, я бы хотел выйти из тела. Мне еще ни разу не удавалось его покинуть.
– Ты убедись сначала, что можешь вернуться обратно.
– Ну, другие же могут. У многих получалось. Когда-нибудь этому будут учить – так же как кататься на коньках. Представьте: я ступлю на воду, и мое видимое тело, вот это, камнем пойдет ко дну. Но ведь есть вероятность того, что другое мое тело вознесется, и тогда я погляжу вниз и увижу самого себя.
– Увидишь самого себя утопшим, – заключил мистер Лоухид.
Юджин рассмеялся, но не таким смехом, который развеял бы все сомнения.
Мистеру Лоухиду хотелось понять: что же стоит за всем этим? Игра, обман? Что-то ведь должно за этим стоять, а что – непонятно. Если бы вот так заговорили Калла или Рекс, – предположим, что они научились говорить длинно и связно, – все было бы ясно. Но если Юджин обманщик, то, значит, его открытость и простодушие – всего лишь трюк? Нет, представить себе обман такого масштаба было невозможно.
– Значит, цель твоей затеи – задать людям, так сказать, встряску? Пусть усомнятся в показаниях своих органов чувств?
– Да, наверное, так бы и было.
– А как тебе вообще такое в голову пришло?
– Началось почти что с шутки. Я разговаривал с двумя пожилыми женщинами – сестрами, одна из них слепая… Я не знаю, как их зовут…
– А, понятно! Я знаю, о ком ты.
Юджин любил поболтать со стариками, и те относились к нему с симпатией: для них он был кем-то вроде вежливого посла из дикой страны юности.
– Мы заговорили на разные такие темы, и я сказал: на самом деле все возможно. Ведь это уже было – хождение по водам, это факт. Я имею в виду – недавно. Тогда они спросили, не хочу ли я сам попробовать. И я ответил: да, хочу.
– А не было ли это несколько самонадеянно с твоей стороны? – заметил мистер Лоухид с задумчивым видом – и с дальним прицелом.
– Я понимаю, о чем вы. Тем же вечером я медитировал и позволил себе вопрос – не хочу ли я просто потешить свое эго? И мне пришло в голову, что это неважно. Не имеет значения, ради чего я так поступаю. Что бы ни привело меня к этой мысли, ей надо довериться. Цель поступка может оказаться выше моего разумения. Да-да, я понимаю, как это звучит, но моя воля или желание тут ни при чем, я – только средство. Все получилось само собой. Я собирался сделать это сразу же, просто для тех двух старушек, но потом мне захотелось подготовиться, и я назначил все на воскресенье. А теперь я слышу об этом от незнакомых людей на улице. Удивительно, да?
– Послушай, Юджин. Тебя не волнует, что ты можешь разыграть дурака на глазах у всего народа?
– Ну, по-моему, это неудачное выражение. Бессмысленное. «Разыграть дурака». Как можно разыграть дурака? Разве этот дурак не сидит у нас внутри все время? Его можно только выставить на всеобщее обозрение. Показать себя, и ничего больше.
Мистеру Лоухиду следовало бы сказать: «Постарайся сохранить здравомыслие», но эта фраза пришла ему на ум позднее. Да если бы она и пришла во время разговора, уже поздно было ее произносить.
Утром в воскресенье мистер Лоухид обнаружил у себя под дверью мертвую птицу. Он был готов обвинить в этом кошку. Коты заходили в дом, потому что их подкармливали Калла и Ровер, и в холле стоял запах кошачьей мочи. Он поднял птицу и спустился с ней во двор. Голубая сойка. Ему всегда нравилась эта холодная яркая окраска. Хотя вообще-то от них один вред, от этих соек. Как все, кто вырос на ферме, мистер Лоухид не мог удержаться от практических суждений, когда речь заходила о явлениях животного и растительного мира. Он припомнил одну пожилую даму, которая приезжала к ним на ферму. Как она ахала, восхищаясь красотой поля, покрытого цветками дикой горчицы. На ней была еще такая пыльная шляпа – бежевая или розовая – из шифона, – кажется, так это называется. И эта дурацкая шляпа очень хорошо сочеталась с глупой радостью дамы – до сих пор сохранилось воспоминание. Впрочем, надо полагать, что представления о дурацком и недурацком сформировались у него под влиянием взрослых – выражений их лиц и их слов.
Мистер Лоухид намеревался похоронить птицу, но не нашел, чем выкопать ямку. Дверь в подвал была сломана и стояла в сторонке. В подвале раньше хранились разные инструменты, но теперь их наверняка растащили. А земля во дворе утоптана так, что стала крепче асфальта. И повсюду камни, битое стекло. Пришлось положить птицу в мусорное ведро.
Он жил в этом доме уже двенадцать лет – с тех пор, как продал аптеку и переехал сюда, поближе к замужней дочери. Потом дочь с семьей перебралась в другое место, а он остался. И дом, и двор выглядели неважно еще двенадцать лет назад, но все-таки никто, и он сам в том числе, тогда и подумать не мог, во что они превратятся со временем. Дом с участком принадлежал мисс Масгрейв – это была дама из довольно зажиточного семейства. Она тогда жила на первом этаже – в тех самых комнатах, где теперь обитают Рекс, Калла и Ровер. Мистер Лоухид, когда въехал, раздобыл газонокосилку и в один прекрасный день принялся подравнивать разросшуюся по углам двора траву. Хотел сделать аккуратную лужайку, чтобы порадовать всех жильцов. Однако недолго он этим занимался. Окно вдруг с треском распахнулось, и оттуда на него гаркнули совсем не дамским голосом. Голосом алкоголички, прямо скажем:
– Эй, это собственность Масгрейвов!