Дверь оставили незакрытой, и я проскользнул следом, не спрашивая разрешения. Катя перешагнула порог, бессильно повалилась на стул у двери и, размазывая по толстым румяным щекам слезы, принялась рассказывать. Как обычно, она оставила Лиану в роще, рядом с домом, а сама пошла готовить обед. И когда через час вернулась, Лианы в роще не оказалось.
— Искали и день, и вечер, и ночь… Видно, ушла далеко, заблудилась. Или в ущелье свалилась, пропастей-то там — не сосчитать. И Сандро, и папаша Автандил, и все соседи искали, в сотню голосов кричали по лесу. А ее нет и нет. Вот я и вспомнила: больно уж ей «кукушка» понравилась. Дошла, может, думаю, до станции, села в вагончик, поиграться хотела, а поезд-то и пошел-поехал… Чуть я утра дождалась, первой «кукушки»… надеялась: здесь…
Всхлипнув, Катя замолчала, и все три женщины молча смотрели друг на друга. Первой пришла в себя Ольга Христофоровна.
— Рита, беги к Лео в суд! Успеем на следующий поезд! Катерина, перестань реветь! Ну! — Ольга Христофоровна засуетилась, хватая и затискивая в дорожную сумку какие-то вещи. — А, Гиви! Поедешь с нами. Поможешь искать Ли…
И мы поехали.
В купе рядом со мной сидела тетя Маргарита с неподвижным, застывшим лицом. Леон Георгиевич курил папиросу за папиросой и недокуренными швырял в окно.
Катя молчала, подавленная, притихшая, непохожая на себя, — куда делись ее жизнерадостность, ее всегдашняя веселость. Глядя на нее, я думал: а ей, вероятно, тяжелее всех — именно она виновата в случившемся. Правда, ни тетя Маргарита, ни Леон Георгиевич не упрекали Катю ни словом. А я украдкой всматривался в ее изменившееся, распухшее от слез лицо, чувствовал — в моем сердце невольно растет к ней неприязнь: как могла, как посмела Катерина оставить девочку одну в лесу? И совсем она сейчас некрасивая, думал я, растрепанная, с опухшими веками и губами. Горе, наверно, никогда не красит людей.
Дома у Кати мы застали чудовищный беспорядок. И в кухне, и на балконе громоздилась на столах немытая посуда, во всех комнатах валялась разбросанная одежда, домашние вещи, какие-то веревки, а мебель, как показалось мне, была сдвинута с привычных мест, — переполох, вызванный исчезновением Ли, пожаром охватил весь дом.
Вечерело.
Скрылось за зеленой грядой гор солнце; из долины тянуло свежестью.
Катины родные только что вернулись с поисков: рослый старик с прокуренными желтыми усами — кузнец Автандил и его сын Сандро, такой же крепкий и высокий, как отец. Они молча, с виноватым видом смотрели на тетю Маргариту и Ольгу Христофоровну и робели перед Леоном Георгиевичем — нет, нет, они не могли сообщить ничего утешительного. Сандро рано утром взял у соседа верховую лошадь и весь день колесил по ближним дорогам и селениям, заезжал во все отделения милиции — следов Лианы не обнаружилось нигде.
— Мы так надеялись, что она в Тифлисе у вас, батоно Леон, — сказал, потупившись, Сандро. — Лиана бедовая девочка, могла уехать следом за бабушкой и мамой. Вот и отец Спиридон…
В доме мы застали еще соседей, принимавших участие в поисках. Среди них бросался в глаза длинноволосый, в черной поношенной рясе священник. У него было доброе и спокойное, я бы даже сказал — безмятежное лицо. К нему-то и обращался Сандро.
— Да, сие представляется вполне естественным, — кивнул отец Спиридон. — Стало отроковице скучно, она и решила поехать за мамой…
— Но ее там нет! — потрясенная происшедшим, в отчаянии крикнула Маргарита Кирилловна. — Что же делать?! Что делать?!
Отец Спиридон пытался успокоить ее:
— Нельзя терять надежды и веры, дочь моя, надо уповать на милость божью!
— Да бросьте вы болтать, отец Спиридон! — с досадой перебил дед Автандил. — «Уповать»! «Отроковица»! Сейчас на милицию больше нужно надеяться, чем на вашего бога! Да на себя! Завтра с утра спустимся в Боржоми и там все обшарим…
— Почему же завтра? — возмутился Леон Георгиевич. — Да ведь если она жива, то именно этой ночью и может погибнуть!
И хотя все бывшие в доме лишь недавно вернулись из бесплодных поисков, хотя все безмерно устали и измучились за два дня, дед Автандил и Сандро снова стали поспешно собираться в путь.
В хурджин[12] Катя положила кое-какой еды, поставила бутылку с молоком; если Ли найдется, она, конечно, голодна и обессилена. Дед Автандил долил керосина в два фонаря «летучая мышь», прихватил с собой моток веревок и топор — на случай, если придется спускаться в ущелье.
Катя решила тоже идти с мужчинами, несмотря на то что едва держалась на ногах. Повторяла:
— Нет, нет… я пойду.
Но вдруг какими-то странными, прояснившимися глазами она посмотрела на всех по очереди и всплеснула руками.
— Дура! Дура! Как сразу на нее не подумала?!
— На кого на нее? — спросил кто-то.
Все смотрели с недоумением: о ком Катя вспомнила, о ком говорит?
— Цыганка! Вот кто! Маргарита Кирилловна! Вы бы только видели, как она смотрела на Ли! И сказала: «Ты как моя дочка, которая умерла». Да, да! Это цыгане украли Ли! Больше некому!
И, захлебываясь, не договаривая слов, перебивая сама себя, Катя рассказала о цыганах, побывавших в Цагвери, о плясавшем медведе, о красивой цыганке с «дурным глазом», о том, как та жадно и влюбленно смотрела на Ли. И хотя в рассказе не было прямых доказательств, все, кто был тогда в доме, поверили: да, да, именно цыгане похитили Лиану — ведь многие утверждают, что цыгане воруют детей.
— Но где искать их табор? — спрашивал Леон Георгиевич, обращаясь то к одному, то к другому. — Если они и правда захватили девочку, то, конечно, поторопились уйти подальше. Они на лошадях были, Катерина?
— Не знаю. Мы в табор не ходили. Они здесь, на площади, с медведем представление делали. А потом ушли…
— Я знаю, куда отправился табор, — сказал Сандро, надевая кепку. — В боржомской милиции говорили: цыган видели по дороге в Ахалдабу!
— Боже мой! Цыгане! — Маргарита Кирилловна ломала руки. — Еще этих ужасных бродяг не хватало!
— Успокойся, Рита! — Леон Георгиевич положил руку на плечо жены. — Табор все-таки лучше, чем если б заблудилась или свалилась в пропасть… В таборе хоть сыта и под защитой… Сандро, дружище! Где достать лошадей? Необходимо догнать табор!
— Это сейчас! Спрошу у Думбадзе! Если кони дома — не откажет!
— Да! Да! Поскорее! — заторопила Сандро Маргарита Кирилловна.
— Я заплачу, сколько спросят! — Леон Георгиевич поспешно вытащил бумажник.
— Вай-вай! — Дед Автандил с горькой укоризной покачал головой. — Кто возьмет с вас деньги, батоно Леон? В такой беде разве берут деньги? Спрячьте, батоно Леон, скорее спрячьте! Не обижайте людей!
В это мгновение на балконе послышались быстрые шаги, и на пороге появился маленький полный человечек в милицейской форме, весьма решительного и воинственного вида. Грудь пересекала портупея, поясной ремень оттягивала кобура нагана, а торчавшие горизонтально черные щегольские усы придавали вновь прибывшему еще более бравый молодецкий вид. Форменная фуражка была лихо сдвинута набекрень.
— Важа Гогоберидзе! — с важностью представился он, козырнув приезжим. — Был по делам в Тифлисе, приехал, докладывают — пропала у дачников девочка! И Важа — сюда! — Он сделал два шага к Леону Георгиевичу и с радостным изумлением развел руками: — Вай мэ, товарищ юрист! Мы же знакомы! В прошлом году вы приезжали в Боржоми по делу о краже из магазина. Помните, я в зале суда дежурил? И в Тифлисе вас видел, я — свояк дворника Тиграна, в вашем доме работает…
Важа с силой пожал мужчинам руки и с прежней важностью поклонился бабушке и Маргарите Кирилловне.
— Важа Гогоберидзе! — Поправил фуражку и легонько, тыльной стороной ладони подбил снизу усы. — Вай-вай, какие плохие дела! Важа Гогоберидзе туда-сюда прикинул и думал: цыгане! А?!
Все в комнате, словно по команде, переглянулись, а Сандро с радостью провозгласил:
— И мы так думали, товарищ Важа! Вот сию минуту про цыган говорили! Ни в горах, ни в лесу не нашли девочку, как сквозь землю провалилась! Табор догонять надо, товарищ Важа!
— Хорошо, что приехали, батоно Важа! — Леон Георгиевич подобрался, смотрел уверенней и тверже. — Вы здесь представитель закона, вы нам поможете. Едем! Сейчас же едем!
— Да! — Гогоберидзе деловито нахмурился, оглядел собравшихся. — Вы, я, Сандро — вот кто едет! Мы им устроим! Покажем им воровать! — И Важа выразительно, с силой похлопал ладонью по кобуре нагана.
— А на чем поедем? У вас есть транспорт, батоно Важа?
— Есть! Важа Гогоберидзе все думал, все готовил. Пролетка у милиции, батоно!
— И меня возьмите, меня обязательно! — заторопилась Катя, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Я проклятую цыганку сразу узнаю! Сразу! Вы бы видели, батоно Важа, как она глядела на девочку… В тюрьму ее! В тюрьму!
— И я поеду!
— И я! — перебивали друг друга тетя Маргарита и Ольга Христофоровна.
Важа в раздумье посмотрел в напряженные, полные ожидания лица женщин.
— Всех взять не могу, генацвале. Пролетка не резиновая! — Он с сожалением покачал головой. — А оттуда девочку везти будем… Но ты, Кэто, нужна! Пошли!
Я не решился проситься в ночную экспедицию: меня бы наверняка не взяли. Но я задумал прокрасться за взрослыми к пролетке — может, удастся примоститься сзади, где привязывают багаж: ведь у городских фаэтонов есть позади такая площадочка, куда укладывают чемоданы.
Важа Гогоберидзе жил рядом с милицией, недалеко от Кати. Возле его дома, у забора, действительно темнела довольно вместительная повозка, напоминающая городской фаэтон. Лошадь устало переступала с ноги на ногу, мелодично позванивала сбруя. Стоя в тени кустов, невдалеке, я подождал, пока Сандро не вскарабкался на облучок, а Важа и Леон Георгиевич не уселись в кузове повозки. Катю посадили на переднее сиденье.
— Ну, готовы? — донесся до меня окрик Сандро. — Поехали!
Кусты, окружавшие дом Гогоберидзе, напоминали мне затаившихся в темноте, присевших на задние лапы и готовых к прыжку таинственных зверей — странных, чуть шевелящихся. Я с дрожью подумал: а если Лиану не увезли цыгане и она сейчас бродит где-то в лесу одна, как ей должно быть страшно!