— Что же делать? — спросил я в отчаянии.
Но Васька по привычке шлепнул себя ладонью по лбу.
— Придумал! У меня дома остались утренние газеты. Пойдем в гостиницу, где мы видели Волшебника. Наверно, он там и живет!
— Так не пустят же, Васо! Ты видел, какой там величественный швейцар?
— А газеты? Скажем — просил принести газеты. И пройдем к нему. И прямо спросим: где Ли?!
Во дворе к нам прицепилась Амалия. По нашим бегающим глазам она догадалась — мы что-то затеяли, и увязалась за нами, как мы ни старались от нее отделаться. В конце концов пришлось рассказать о наших планах, но со строжайшим уговором: Амалия не будет пытаться проникнуть с нами в гостиницу. Васька надел форменную фуражку с золотым галуном и надписью «Заря Востока», и мы отправились к гостинице «Орион», где останавливались иностранные туристы. По дороге забежали в типографию газеты «Заря Востока» за свежими дневными газетами, и там Васька расспросил своего приятеля Ладо, тоже «крикуна», в каком номере живет в «Орионе» Волшебник: мать Ладо работала в гостинице горничной и, уж конечно, о Волшебнике знала всё.
Надо ли объяснять, как бились наши мальчишеские сердца, когда мы подходили к «Ориону»! Я думал, что по моему лицу легко было угадать, что мы обманщики, что пытаемся проникнуть в гостиницу с тайными целями. Но Васька держался молодцом, его длинный нос, который он то и дело почесывал, торчал независимо и вызывающе. И с самым непринужденным видом Васька насвистывал дурацкую песенку о прекрасном городе Кобулетах.
Между зеркальными дверями тамбура нас действительно задержал швейцар — седой старик профессорского вида с великолепной холеной бородой, величественный, как Эльбрус.
— Куда? К кому? — строго спросил он, воздвигнув на нашем пути свой мощный торс, украшенный ливрейными позументами.
— Газеты приказано в двадцать пятый помер! — дерзко отбарабанил Васька. — Персиянец в зеленой чалме!
И хотя во взгляде швейцара мелькнуло недоверие, он посторонился, уступая дорогу.
— Проходите, крикуны! И сразу же назад! Не шляться по этажам!
— Да нет, батоно! Зачем нам?
Слева за распахнутыми дверями белели накрахмаленные скатерти ресторана, сверкал хрусталь, музыканты во фраках настраивали скрипки. Дамы, разодетые как в заграничных кинобоевиках, и мужчины, важные и толстые, восседали за столиками; бесшумно, как привидения, сновали официанты в белых куртках. Перед нашими глазами мелькнул кусочек немыслимо далекой, чужой жизни.
По устланной пушистым зеленым ковром мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж, и в высоченных, до лепного потолка, зеркалах отразились две неказистые мальчишеские фигурки и внизу — швейцар, провожающий нас внимательным, стерегущим взглядом. Но, видимо, Волшебник почитался в «Орионе» важной птицей — швейцар не посмел ослушаться его приказания.
Мы шагали длинным коридором, куда с обеих сторон выходили обитые кожей двери, в позолоченных канделябрах пылали лампы, ковры заглушали шаги. Коридор был тихим, пустынным. Навстречу нам попался только толстый румяный старик в смешных кожаных трусах; он буркнул какое-то непонятное слово и на ходу сунул Ваське монетку, тот услужливо протянул толстяку пару газет.
И все же, приближаясь к нужному номеру, мы замедлили шаги: кто знает, как нас встретит Волшебник? Может, верные его слуги просто прогонят нас, даже не разрешив войти? Могло случиться и так.
Но, видимо, телохранители Волшебника обитали в номерах подешевле, где-то на четвертом-пятом этаже, — на наш робкий стук дверь открыл сам хозяин. Молча и недоумевая, рассматривал он нас спокойными, спрашивающими глазами. На сей раз он был без чалмы, она лежала на подзеркальнике в передней роскошного двухкомнатного номера.
В глубине просторной комнаты, на круглом столе, стояли бронзовые и мраморные статуэтки, лежали серебряные блюда и кувшины, кинжалы и ятаганы. Значит, и в самом деле Бэм говорил правду: Волшебник скупал, чтобы увезти за границу, предметы старины и искусства.
— Так-с! Чем могу быть полезен, молодые люди? — спросил Волшебник на чистейшем русском языке.
— А вот свежие газеты, батоно! «Заря Востока», центральная «Правда». Свежие! — привычной скороговоркой зачастил Васька. — Потрясающие новости! Чемберлен и лорд Керзон…
— Помолчи, пожалуйста!
Волшебник взял у Васьки пачку газет, а сам пристально всматривался в меня.
— Я знаю тебя, — спокойно сказал он, отступая в сторону и давая нам пройти. — Тебя прислала художница?
— Нет… Мы сами пришли, — ответил я.
Волшебник задумался на мгновение, окидывая нас оценивающим взглядом.
— Ну-с, проходите, молодые люди! А почему с вами пе пришла ваша милая подружка с такими чудными глазами?
Мы опешили, так и застыли на месте. Значит, Ли здесь нет и Волшебник не знает, где она? Иначе, зачем бы спрашивал? И все же, стоя на пороге, я жадно шарил глазами, надеясь отыскать хоть крошечный признак пребывания здесь Ли. Ведь Волшебник мог и солгать, я по прочитанным книгам знал, как коварны и лицемерны бывают люди Востока.
Номер был воистину роскошным, позднее такие стали называться номерами-люкс: с широченными высокими окнами, с дорогой, инкрустированной и позолоченной мебелью, с люстрами, бархатными шторами и зеркалами, — жить в нем, конечно, стоило огромных денег. Я с горечью подумал, что моя мама и за месяц не зарабатывает своими шляпками столько, сколько Волшебник проживает в один день.
Дверь в спальню была распахнута; виднелась устланная атласным одеялом широченная кровать, стопка старинных, в тисненных золотом переплетах книг на столе, свернутый рулоном ковер у двери на полу. Но Ли ни в первой, ни во второй комнате не было. И — никаких следов!..
Я посмотрел на Волшебника — он наблюдал за нами с ожиданием, тонкие губы едва заметно улыбались, и я подумал: видимо, он чрезвычайно умный или хитрый человек.
— Вы не ответили на мой вопрос, молодые люди, — напомнил он, поглаживая свою седую длинную бороду. — Почему вы не привели с собой девочку? Я хотел бы подарить ей на память какую-нибудь безделушку…
Нет, я не опускал глаз под его испытующим взглядом, во мне поднимались ненависть и возмущение. Неужели, если он имеет какое-то отношение к исчезновению Ли, он смеет так нагло и спокойно разговаривать с нами, делая вид, что ни в чем не виноват? Я чувствовал, что кровь бросилась мне в лицо, чувствовал, как горят щеки и уши. И я крикнул ему:
— Ли пропала! Она у вас!
Улыбка медленно сходила с холеного лица старика, губы плотно сжались, глаза стали строгими и холодными. Он что-то сказал на непонятном языке, но сейчас же заговорил снова по-русски:
— Как пропала? Что вы говорите? И почему — у меня?! Что за вздор?!
— Вы же спрашивали: не хочет ли она повидать дальние страны? Ведь спрашивали?! — нахально выкрикнул Васька.
Волшебник не удостоил его даже взглядом.
— Ее нет четвертый день! — сказал я, и на глаза у меня набежали слезы, все предметы в комнате и сам Волшебник затуманились, стали расплываться. — Четвертый день! — повторил я.
А Волшебник выглядел по-настоящему взволнованным, быстрыми шагами ходил по комнате и вполголоса говорил себе что-то непонятное на отрывистом и гортанном языке.
— Не хватает, чтобы вы впутали меня в какую-то историю, молодые люди! — сердито сказал он, останавливаясь. — Ну и что же такого, что я спросил про дальние страны? Старшие всегда спрашивают детей одно и то же: как звать, сколько лет? А я задал не такой обычный и скучный вопрос. И это вас насторожило? Да? Нет-нет, молодые люди, я с тех пор не видел вашу подружку. И меня огорчает, искренне огорчает случившееся с ней. Да, да… Вы заходите ко мне, приносите газеты, да, да, обязательно приносите. И скажете, когда найдется девочка. Ее зовут Ли?
— Да, Ли. Лиана!
— Грустно, очень грустно!..
Мы ушли от Волшебника, как говорится, с пустыми руками. Васька никак не хотел соглашаться со мной, что Волшебник не виноват в исчезновении Ли.
— Он просто спрятал ее где-то за городом, гад! — кричал Васька.
Что же, могло быть и так!
А Амалия ждала у подъезда «Ориона», щеки ее горели, глаза настороженно блестели. А что мы могли ей рассказать? Словно побитые, поплелись назад, на улицу Джорджиашвили, к своему дому. Но здесь нас ждала неожиданность.
Под аркой ворот стоял, опираясь на неизменную метлу, Тигран и задумчиво вертел в руках запечатанный конверт. Адреса на конверте не было, и Тигран смотрел то на конверт, то на сгорбленную старушонку в черном — она, похрамывая, уходила от дома и сейчас поворачивала на проспект Руставели.
— Ты домой? — спросил меня Тигран.
— Да. А что?
— Да вот Леону Георгиевичу передать. Незнакомая старуха принесла и ничего толком не объяснила. «Передай, говорит, защитнику». Должно быть, по судебному делу. Передашь?
— Да!
С непонятным мне самому волнением схватил я мятый конверт и бегом, прыгая через три ступеньки, взлетел на наш этаж. К счастью, Леон Георгиевич оказался дома, у себя в кабинете; я передал ему конверт с балкона, через распахнутое окно. Он взял письмо с брезгливым неудовольствием:
— Сколько просил обращаться только через юридическую контору. Никак люди не хотят считаться…
Я смотрел на Леона Георгиевича, когда он читал письмо, и снова поразился тому, как мгновенно может измениться у человека лицо. Он что-то вполголоса сказал и, словно обессилев, грузно сел в стоявшее у письменного стола кресло. Но сейчас же вскочил, схватил брошенную на стол записку и выбежал. Я побежал за ним, ворвался без спроса в столовую… Ольга Христофоровна и Маргарита Кирилловна стояли посреди комнаты, записка дрожала в тонкой руке тети Маргариты.
Я смотрел на них и был уверен: предчувствие не обмануло меня — записка касалась Ли. Через минуту и мне дали прочитать ее. Корявыми печатными буквами на листке, вырванном из конторской книги, было написано:
«Твая доч вернеца кагда паложиш кавер с аленем у рогатово камня на Черепашем озере. Палажи ночю завтра. Приезжай один. Девочка жива здорова. Кавер очен нужен».