С задачками Коля разделался быстро, а вот греческий… В прогимназии этот предмет изучали еле-еле, а тут ведь спросят. И кто это придумал мучить людей скучнейшими строфами из «Гомера»? Будто мало для этого латыни!..
Пришла Татьяна Фаддеевна и осталась весьма недовольна Колиным пересказом греческого текста.
— Неужели за целый день нельзя было приготовить как следует!
— У меня от этих переводов уже голова пухнет.
— Вот провалишься, будешь знать…
Коля сцепил на левой руке два пальца и мысленно плюнул через плечо.
— Я завтра выучу.
— И, пожалуйста, помни, что учишь не для меня, а для себя.
— Ну помню я, помню… О, Господи…
— Все-таки Николай Иванович Пирогов был прав, — вздохнула Татьяна Фаддеевна и пошла к Лизавете Марковне договариваться насчет ужина. И жаловаться на непутевого племянника.
А Коля сел опять к столу и открыл тетрадь. Он ведь обещал себе, что будет регулярно вести «жизненный журнал». Однако много писать не хотелось. Коля решил, что достаточно нескольких слов, чтобы потом он смог вспомнить в подробностях все прошедшие дни, все интересные случаи и разговоры.
Вот как читалась его первая запись:
«Переписал стихи. Женя. „Македонец“ и л-т Новосильцев. Что с ним стало? Английское золото. „Курган“ — это „Македонец“? Пьяный шкипер. Зачем учить греч. яз.? Нахлобучка (не сильная). Пора спать».
Следующие записи отличались той же лаконичностью. Например:
«Никакого разбойника не было. Длинная дорога. Револьвер и сабля. Скучный Симферополь. Экзамены вовсе не страшные. Г-н Раздольский. „Жизнь за царя“».
Экзамены и правда оказались не страшными. Может быть, оттого, что первым был французский. Коле вместе с тремя другими экстернами предложили сесть за парты в гулком пустом классе, и худой моложавый преподаватель с русыми всклокоченными бакенбардами и в маленьком хрустальном пенсне весело разразился длинной французской фразой. Смысл ее был тот, что нужен смельчак, который пойдет отвечать первым, и что смелость в начале дела — половина успеха. Пока трое Колиных «товарищей по несчастью» ежились за партами, пытаясь переварить сказанное, он (была — не была!) вскинул руку.
Испытание свелось к нескольким вопросам по неправильным глаголам и короткой живой беседе на тему погоды и Колиных впечатлений о губернском городе. Коля отвечал не сбиваясь. О погоде отозвался так, как она того заслуживала, а про город сказал, что видел его пока что мало и что по сравнению с разрушенным Севастополем центр губернии выглядит почти как столица, однако производит холодноватое впечатление; возможно, летом, в зелени, город выглядит уютнее.
— Весьма, весьма недурно, — подвел итог преподаватель и вписал в ведомость аккуратную пятерку. — Желаю вам, молодой человек, тех же успехов и в остальных предметах…
Тогда Коля набрался храбрости и сказал уже по-русски:
— Простите, пожалуйста. Могу я спросить?.. Правда ли, что ваша фамилия Раздольский?
— Точно так-с. Раздольский Иван Павлович. А в чем дело-с?
Коля, чувствуя спиной любопытные взгляды троих, опять перешел на французский:
— Месяц назад в газете были стихи месье Дюпона. Значит, это вы их перевели?
— О… да! Вы их читали?
— Я их даже в свою тетрадь переписал!
— Гм… значит, вы находите их… не совсем слабыми?
— Что вы, Иван Павлович! Они… такие… сразу запоминаются… — Это он опять по-русски. И вполне искренне. Можно было не бояться, что слова его учитель примет за лесть, ведь пятерка-то была поставлена раньше.
Раздольский с явным удовольствием на лице покивал:
— Весьма, весьма польщен… Рад был познакомиться… господин Вестенбаум. Думаю, мы еще не раз встретимся к общему удовольствию…
В тот же день, после обеда, Коля сдал латынь. Он ее вовсе не боялся. Для человека, знающего французский, латынь — предмет не сложный.
Задачки по математике оказались пустяковыми, в прогимназии он решал посложнее. Труднее оказалась диктовка. Эта вечная проблема всех гимназистов: где писать букву «е», а где «ять». Но и здесь Коля справился без ошибок. Спасибо доктору Орешникову, он незадолго до экзаменов дал Коле мудрый совет: «Вы ведь не раз читали-перечитывали Гоголя, „Вечера на хуторе“. Помните, там изрядное количество малороссийских слов. Таких, что по-русски говорятся со звуком „е“, а по-украински с „и“. „Дивчина“, „мисто“, „дид“, „бис“… Так вот, запомните: где украинское „и“, там русское „ять“…»
Коля запомнил, и это очень даже пригодилось. Жаль только, что пропустил в диктовке запятую и потому получил четверку.
Испытание по географии, истории и основам естественных наук ограничилось общим собеседованием с несколькими учителями в актовом зале. Видимо, прежние успехи третьеклассника Николая Вестенбаума были уже известны преподавателям, и его отпустили с миром после двух-трех пустяковых вопросов.
Наступил день грозного «греческого» экзамена. Коля накануне чуть не до полуночи сидел у лампы в холодном и неуютном гостиничном номере, сотый раз листая истрепанную хрестоматию с текстами древней Эллады. Наконец Тё-Таня отобрала книгу и погнала племянника в постель.
— Поздно цепляться за соломинки. Лучше выспись как следует. И… будь что будет.
Утром выяснилось, что ничего не «будет». Экзамен получился самым легким из всех. Оказалось, что греческий язык в этой гимназии вообще не обязательный предмет (или «почти не обязательный»). Наверно, потому, что некому его здесь было преподавать по-настоящему. (Вот тебе и классическая гимназия!) Коля быстро почуял, что седенький, часто зевающий преподаватель знает положенные по программе переводы не многим лучше, чем он сам. Обрел уверенность и вскоре ушел с заслуженной «четверкой» (сам не понял, почему не с пятеркой, да ладно, все равно — счастье!).
Татьяна Фаддеевна, нервно ожидавшая в коридоре, увидела сияющее Колино лицо и расцеловала племянника на глазах у всех, кто был рядом. Он даже не очень отбивался. Впереди открылся чудесный свободный день — с прогулками по магазинам, обедом в ресторане «Версаль» и вечерним спектаклем в городском театре. Приезжая труппа из Одесской оперы давала «Жизнь за царя» композитора Глинки. Постановка была потрясающая, Коля таких не видел даже в столице. Жаль только Ивана Сусанина, которого злые ляхи погубили в безвылазных лесных дебрях. Жуткая судьба несчастного Ивана колыхнула в Коле прежние страхи, но он пересилил и прогнал их — задавил радостным воспоминанием о счастливом финале экзаменов.
Домой выехали очень рано, первым утренним экипажем, — для того, чтобы вечером оказаться на месте. Не хотелось, как на пути сюда, в Симферополь, ночевать в Бахчисарае.
Та ночевка случилась оттого, что в путь отправились поздно, а тракт оказался раскисшим — накатила неожиданная оттепель. Конечно, дороги были уже не те, что при осаде, когда лошади вязли по брюхо, а повозки просто утопали в грязи. Однако и теперь экипаж местами тащился еле-еле. Коля отчаянно скучал, глядя на плоские унылые горы под сырыми облаками и грязно-рыжую степь. Иногда он с надеждой вглядывался в даль: не покажется ли разбойник? Все-таки какое-то развлечение. Разбойников Коля совершенно не боялся. Это ведь не таинственные тени в ночных развалинах и не опасность провалиться на экзаменах! К тому же среди пассажиров был жандармский ротмистр, у которого под расстегнутой голубой шинелью заметна была черная лаковая кобура.
Вообще-то Коля, зная отношение тетушки и всех порядочных людей к жандармам (которые не давали жизни Пушкину и притесняли народ), всегда смотрел на чинов в голубых мундирах косо. Но этот ротмистр вел себя скромно, даже застенчиво. Помог Татьяне Фаддеевне сесть в экипаж, а Коле втащить тяжелый баул. Оказалось, что сносно говорит по-французски. Они с тетушкой побеседовали о тяготах зимнего пути, о недавнем бракосочетании Наследника Цесаревича с дочерью датского короля и о романах знаменитого французского писателя Викто́ра Юго́, чьи книги, оказывается, можно отыскать в симферопольских книжных лавках.
Ротмистр был молодой, стройный, с красивыми темными усиками, и Коле подумалось, что он, может быть, похож на автора стихов «Давно закончилась осада» Шарля Дюпона. В конце концов Коля решил, что бывают исключения и, возможно, этот офицер не чета остальным российским жандармам. Кончилось тем, что ротмистр дал Коле подержать свою тяжелую саблю и даже слегка вытащить из ножен ее зеркальное лезвие… А тяжелый револьвер и безусловно смелый характер господина ротмистра были вескими гарантиями того, что встреча с разбойником окончится явно не в пользу последнего.
Однако разбойник так и не появился, а пассажиров ожидал ночлег на постоялом дворе почтовой станции. Татьяне Фаддеевне удалось выхлопотать для себя и племянника отдельную комнатку. Ночью деревянный дом вздрагивал от тяжелого влажного ветра. Кусались клопы. Коля не выспался и вторую половину дороги был кислым и уже не помышлял о приключениях…
Слава богу, на обратном пути обошлось без ночлега. На сей раз пассажиров с оружием (по крайней мере, явно заметным) в экипаже не оказалось, но Колю «разбойничьи проблемы» уже не заботили. Почти всю дорогу, пока не стемнело, он читал купленный в Симферополе увесистый том — «Тайны Вселенной. Популярное объясненiе устройства мiрозданiя. Сочиненiе г-на Старосадова для г.г. любознательныхъ юныхъ читателей». В книге были рассказы о планетах и звездах, о допотопных ящерах и мамонтах, о вулканах, морских приливах и высочайших вершинах мира.
Приехали домой поздно вечером. Лизавета Марковна и Саша не спали, встретили. Коля, затеплев ушами, сунул Саше бирюзовую овальную брошку с якорьком, которую (отчаянно смущаясь и сердито сопя) заставил Тё-Таню купить в Симферополе.
— Вот… Это тебе. На Рождество.
— Ой… благодарствую… Красота какая… — Она тут же прицепила брошку у воротника. — А разбойники не встречались?
— Пусть бы попробовали! С нами ехал офицер во-от с таким револьвером!
— Ой… вот страх.