Они зашагали втроем. Софи посередине, Сэм слева (под руку с ней), Коля справа — чуть забегая вперед и оглядываясь. Вышли к оконечности бухты, свернули от рынка налево. И еще раз налево. Двинулись вдоль трактиров, лавочек и мелких гостиниц, что облепили исполинские развалины Николаевской батареи. Справа зеленел всяким чертополохом и желтел проплешинами Городской холм. Кое-где на нем алели крошечные маки.
Коля вел себя как добросовестный проводник. Показал и недостроенный храм-усыпальницу на вершине холма, и памятник Казарскому среди молодых акаций на Малом бульваре, и уцелевший дом Морского собрания, где во время осады был перевязочный пункт — печальное хозяйство знаменитого хирурга Пирогова.
Через площадь вышли к Графской пристани с ее белой колоннадой и спасенными при осаде двумя статуями и львами. По широкой лестнице спустились к причалу. Под теплыми досками настила хлюпала мелкая волна. Иногда выплескивалась через щели и прохладно щекотала ступни. Мадмуазель Софи весело ойкала и подбирала оборчатый подол, показывая белые башмачки с кнопками. Яличники хриплыми голосами наперебой зазывали пассажиров. Пахло копченой скумбрией — ее тут же продавали словоохотливые тетки. Толстый городовой в белой рубахе и при сабле покрикивал на теток, чтобы убирались — не положено, мол. Те отмахивались.
Коля среди яличников увидел знакомого.
— Василий Андреич, туристов везу на Корабельную. Из Америки…
— Ишь ты! Ну, хоть из Америки, все равно пятачок. Не обеднеют, небось.
Коля отдал свой пятак — тот, что получил за сардинскую бляху. Мадемуазель Софи, увидев это, замахала руками, полезла в усыпанный бисером ридикюль. Коля решительно покачал головой. Ему нравилось быть хозяином.
Ялик резво запрыгал на мелкой зыби.
Коля не забывал про свою задачу и здесь.
— Вот это, на мысу, Павловский форт. А слева, на том берегу, Михайловский. К нему во время осады протянули наплавной мост, по которому отошла армия…
Софи быстро переводила Сэму Колины слова. Он понятливо кивал (видимо, слышал про мост раньше). И улыбался Коле глазами.
— Ловко ты с ними чешешь языком, — уважительно заметил Василий Андреич.
— О чем это он? — спросила мадемуазель Софи.
Коля перевел.
— А где вы учились языку?
— Дома…
— О-о… Вы родились в этом городе, Ник?
— Нет, мы переехали сюда прошлой осенью. Из Петербурга… Но я уже привык здесь…
— Вы, наверное, сын моряка?
— Я сын морского врача… А здесь при осаде погиб мой дядя.
— Как жаль, что Франция и Россия оказались здесь врагами, — вздохнула Софи. И перевела Сэму. Тот что-то ответил.
— Сэм говорит, что война это вообще… не знаю даже, как сказать… Сэм, ну как вы можете! Такие выражения при ребенке!.. Конечно, не стану переводить!
— Скажите Сэму, что я понял, — насупленно улыбнулся Коля. — И что согласен…
Ялик ткнулся у к низкому пирсу у Корабельного берега. Отсюда тянулся проход между каменными белыми стенами. Длинный, чуть не с версту. У стен синел цикорий и росла высокая трава, похожая на крошечные пальмы. С виду красивая, но если сорвешь и разотрешь между пальцами — запах ужасный. Растение это потому и называли вонючкой. Коля это рассказал Софи, а слово «вонючка» перевел деликатно — «неприятный аромат».
Софи все пересказывала Сэму. Тот вдруг заметил:
— Какая длинная дорога…
— Да, это не очень-то интересный путь, — виновато отозвался Коля. — Но зато самый короткий до Малахова кургана.
Сэм, улыбаясь, и глядя на Колю, сказал несколько длинных фраз.
— Он говорит, что не считает дорогу скучной. Она напоминает ему детство. Рядом с его городком были похожие заборы, они огораживали выгоны. По такому проходу Сэм с приятелями бегал в ближний лес, когда удирал с уроков… А вы убегаете с уроков?
— Иногда, — уклончиво отозвался Коля, чтобы не выглядеть пай-мальчиком. И перевел разговор на другое: — Мадемуазель, наверно, невеста мистера Сэма?
— О нет! Мы просто друзья. Познакомились только на пароходе. Мистер Клеменс удивительный рассказчик, а я… видимо, благодарная слушательница… Я чуть не умерла от смеха, когда слушала его историю про новобранцев из Алабамы в военном лагере…
— Значит, Сэм все же был на войне?
— Немного. В армии конфедератов…
— Но… ведь конфедераты воевали за рабство. Неужели он… — в угасшем голосе Коли прозвучало нешуточное огорчение. Софи перевел Сэму. Тот подергал себя за ус. И опять долго говорил на ходу, поглядывая на Колю.
— Ник! Сэм объясняет, что никогда не стоял за рабство. Среди негров у него немало друзей, а в детстве он даже помог одному бежать в северные штаты — раздобыл для него лодку и одежду. Но все не так просто. Он южанин и говорит: что хорошего, когда на твою землю вторгаются солдаты-янки, топчут поля, жгут дома. Северяне — они ведь тоже не ангелы… Впрочем, Сэм очень скоро покинул армию и стал корреспондентом… А самое главное, Ник, (я в этом убедилась) он остался мальчишкой, который всегда готов устраивать неграм побеги, играть в пиратов и совать нос куда не следует. Поэтому за ним нужен глаз да глаз… — И она погрозила усатому другу пальцем.
Софи оказалась права. На Малаховом кургане Сэм в самом деле повел себя как мальчишка. Он лазал по кустам и брустверам, садился верхом на пушки, разгребал башмаками сухую глину, отыскивая пули и осколки. И надо сказать, ему везло! И он радовался совсем как школьник.
— Ол райт, Ник! Теперь мы сядем на пристани рядом и откроем общий бизнес! А?
Оказавшиеся рядом туристы поглядывали на шумного американца со сдержанным неодобрением. К счастью, в этот час народу было еще немного.
Наконец, когда уже спустились с кургана, Сэм отыскал толстенную, похожую на колотушку кость.
— О! Это наверняка обломок французского полковника.
— Как вам не стыдно, Сэм! — возмутилась Софи. — Положите в траву эти… останки…
— Это кость лошади, — снисходительно сказал Коля. Софи насмешливо перевела.
— Я знаю, Ник! — не смутился Сэм. — Но я не для себя, а для мистера Блюхера, своего соседа по каюте.
— Он все равно не поверит… про полковника…
— Не важно! Главное, он сделает наклейку. Он собирает коллекцию для старой тетушки, которая должна ему оставить наследство. Тетушка сходит с ума от заморских экспонатов и верит всему! — И он запихал в саквояж кость несчастной кобылы, посмертно возведенной в офицерский чин.
— Я вам говорила, Ник… — шепнула Софи.
Потом они пешком двинулись мимо остатков Третьего бастиона, вдоль полузасыпанных траншей и батарей. Пересекли глубокую Лабораторную балку, перешли Пересыпь, где еще заметны были остатки батареи Сталя. И наконец, по вырубленной в пластах известняка лестнице поднялись к площади, где белели развалины городского театра. Американцы держались молодцами. Софи только с сожалением поглядывала на усеянный колючками и перемазанный сухой глиной подол.
Коля тоже почти не устал. К тому же он был здесь хозяин.
— А вон там, за театром, дорога к Мачтовому бастиону. На нем воевал граф Лев Толстой, который написал про Севастополь и еще много чего… Это совсем недалеко.
— О да! — закивал мистер Клеменс. — Мы должны туда… непременно… — И вдруг что-то тихо сказал Софи.
— Сэм говорит, что просит у вас прощения, Ник, — сообщила она.
— За что? — изумился Коля.
— За несерьезное поведение. Он понимает, в какие героические места попал, но порой поддается своему легкомысленному характеру…
— Да ладно… — растерянно буркнул Коля. И повел легкомысленного Сэма и Софи на бастион — туда, где весной случилась стычка с «корабельщиками» и где взорвали гранату.
Здесь вперемешку лежали полуистлевшие мешки с землей, громадные корзины со щебенкой, орудийные стволы, разбитые лафеты. Между ними проросли высокие красноголовые колючки.
Спустились в ров.
Мистер Клеменс опять превратился в прежнего Сэма:
— Там что? — он азартно смотрел на квадратные норы.
— Минные галереи…
— Туда можно?
— Лучше не надо. Были случаи, когда люди терялись. А кое-кто даже подрывался.
— Но если недалеко…
— Сэм, — категорически произнесла Софи. — Если вы сделаете туда хоть шаг, я немедленно покину вас. И уведу Ника! — Она, забывшись, сказала это по-французски, но тут же перевела.
— Слушаю и повинуюсь, — горестно покорился Сэм, — это было ясно без перевода. Затем он все же сказал: — Чисто женская паника… У меня достаточный опыт подземных путешествий. Еще в детстве лазил… Рядом с нашим городком есть удивительнейшая пещера с массой запутанных коридоров, и вот мы с мальчишками… И не только с мальчишками кстати…
— С кем же еще? — подзадорила Сэма Софи, незаметно уводя его от опасного места. И, конечно, все переводила Нику.
— Если хотите знать, это история моей первой любви. Я был как Ник. И она… Ее звали Бетси… Чтобы показать, какой я герой, я увел ее в пещеру на прогулку и сделал вид, что заблудился. Бедная Бетси ударилась в слезы, но я поклялся, что отыщу выход, если она… да, если она поцелует меня. А я ее. И мы поцеловались и даже объявили себя обрученными, хотя не совсем представляли, что это значит… По правде говоря, я и в пещеру-то с Бетси отправился потому, что целоваться на свету у меня не хватало смелости… А заблудиться по-настоящему я не боялся, поскольку прихватил с собой моток толстой нитки от воздушного змея. Один конец привязал к кустам у входа, а другой незаметно разматывал за собой. Бетси ничего не заметила, потому что несла свечку и боялась, что она погаснет…
— А дальше что? — с неподдельным интересом спросил Коля.
— Потом, конечно, мы выбрались. И Бетси объявила меня героем и самым смелым мальчиком в нашем штате. И мы поцеловались еще… Но через месяц она с родителями переехала в Коннектикут, и это была моя первая в жизни душевная драма. Увы…
В конце этого рассказа они опять оказались на площади у театра. Здесь мадемуазель Софи увидела извозчика, который только что привез сюда троих англичан. И сообщила, что ноги у нее ничего не чувств