— Ой, и правда… Ну, если родня, то обязательно разрешит. Только не надо ей говорить, как я его спас. А то ужас, что будет… Я знаешь, как его назову? Бусый… Буська.
Котенок на руках у Коли замурлыкал громче и стал тереться усатой щекой о синий галстучек на его груди.
— Ай, а где Савушка?! — звонко сказал Ибрагимка.
Место, где только что мелькала Савушкина голова, было пустым. Лишь рябила и сверкала под солнцем вода…
Федюня и Женя бросились первыми. Фрол следом. Потом и остальные. Коля оказался последним. Когда он забежал в воду по грудь, то понял, что до сих пор держит котенка. Метнулся обратно, посадил котенка на ближний камень и кинулся в воду опять. Запнулся, упал в волну с головой, поднялся и увидел, что Федюня и Женя — уже по пояс в воде — несут Савушку на берег. Остальные шли по сторонам.
Голова Савушки была откинута, глаза полузакрыты, руки и ноги болтались.
Едва ступили на берег, Фрол рывком положил Савушку себе на колено, крепко хлопнул по спине, запустил ему пальцы в рот. Изо рта побежала вода, но Савушка не шевельнулся. Фрол бросил его спиной на песок, начал сгибать и разгибать Савушкины тоненькие руки. Видимо, он где-то слышал, как откачивают утопленников… Он старался изо всех сил…
А время бежало. Оно летело со свистом и звоном мимо Колиных ушей, в нем были нарастающий ужас и отчаяние. Потому что Савушка был по-прежнему неподвижный, неживой. Мертво белели из-под прикрытых век глазные яблоки… Коля смотрел будто сквозь мутноватое стекло. И в то же время замечал все подробности: громадно раскрытые, отчаянные глаза Федюни, закушенные губы Жени, плачущую гримасу Макарки, острые ключицы Ибрагимки под облепившей его рубашкой. И даже то, как спокойно, никуда не убегая, смотрит на все происходяшее серый худой котенок.
«Можно, я подержу кису?» Ведь это было вот-вот, минуту назад! И вдруг… Господи, неужели Савушки больше нет? Почему?!
Фрол прекратил бесполезные движения. Постоял на коленях, согнувшись. Потом встал. То ли незаметно покачал головой, то ли просто уронил ее. Руки его висели вдоль мокрых штанин.
И все стояли вокруг Савушки. А он лежал со вздернутым острым подбородком и будто прислушивался к чему-то дальнему, нездешнему. Руки и ноги его до локтей и колен были очень темными по сравнению с ребристым щуплым тельцем. Словно Савушка недавно бродил на четвереньках в корабельном сурике.
«Больше он нигде и никак не будет бродить…»
«Это еще Савушка или уже не…»
Федюня вдруг завыл и упал рядом с Савушкой, головой ему на грудь.
Макарка тонко заплакал.
…— Эй, мальчишки, что у вас?!
От обрыва бежала девочка. В коротком белом платьице, с красной косынкой на шее, с черной ленточкой на светлых, отлетающих назад волосах. Она очень быстро бежала. Ременчатые белые туфельки на длинных загорелых ногах мелькали, как клочки бумаги в потоке ветра.
Она с разбега растолкала ребят. Рванула за плечи, откинула от Савушки Федюню. Стремительно и гневно оглядела всех:
— Вы что! Распустили нюни!..
Так же, как недавно Фрол, она рывком положила Савушку животом себе на колено. Так же запустила ему пальцы в рот. Сердито дернула спиной. Вода хлынула из Савушки снова — сильнее, чем в прошлый раз. Но он по-прежнему не дышал.
Девочка перевернула Савушку на спину. Ртом прижалась к его губам. Равномерными толчками дыхания принялась вгонять воздух в его тощенькую грудь… И грудь наконец шевельнулась. Савушка закашлял.
— Кашляй, кашляй. Полезно, — сказала она.
Савушка послушно стал кашлять еще. Девочка хлопнула его по щекам — справа и слева. Савушка наконец открыл глаза.
— Чего дерешься? — сипло сказал он.
Девочка засмеялась.
Она приподняла Савушку за плечи, заставила сесть.
— Подержите кто-нибудь, чтобы не лежал больше. И пусть еще поплюет…
Федюня подхватил брата за спину.
Савушка не плевал. Он растерянно оглядывал мир, в который только что вернулся. Потом заулыбался.
— Я, что ли, чуть не потонул, да?
Девочка засмеялась:
— Теперь все в порядке…
Она быстро огляделась.
— Буська! Вот ты где, бродяга!
— Мр-р… — сказал с камня котенок.
— Я думала, ты просто так сбежал, а ты… Вот молодец! — И подхватила котенка на руки. Потом опять посмотрела на мальчишек. Сквозь упавшие на лицо легкие волосы.
— Оленька… — тихонько сказал Коля.
Она отдула волосы, встретилась с ним глазами. И этими глазами — серыми и лучистыми — сказала ему: «Здравствуй».
— Этот тот самый Буська? — все так же тихо спросил он.
— Конечно, — улыбнулась она. И сразу стала озабоченной: — Ладно, мне пора. «Барабанщик» сейчас отходит от пирса…
— Какой барабанщик? — всхлипнув за ребячьими спинами, сказал Макарка.
— Теплоход так называется. Наш, ребячий… — Она снова шагнула к Савушке, тронула зачем-то пальцем его сжатый кулачок, махнула рукой и побежала к обрыву. Придерживала на плече Буську.
— Оленька! — сказал Коля. На этот раз громко. Она обернулась на миг, снова махнула ладонью и скрылась за выступом скалы, где, видимо, начиналась тропинка.
Савушка в этот миг заревел. Негромко, но чисто, без кашля. Все, конечно, кинулись к нему:
— Ты чего?
— Напугался?
— Болит что-то?
— Зачем вы ее сюда пустили! — ревел Савушка.
— Кого?
— Её… Она девчонка, а я голый…
Всех разом одолел смех. Не удержаться.
— Чего ржете, как жеребцы! — зашелся обидой Савушка. — Нарочно позвали, да?
— Дурень, — сказал Фрол. — Она тебя от смерти вызволяла. — Было ли ей время тебя разглядывать?
— А и не надо разглядывать, когда и так все видно!.. — не унимался Савушка. Левой ладошкой он запоздало прикрывал низ живота, а правым кулачком растирал по щекам слезы.
Счастливый Федюня напомнил брату:
— Совсем бестолковый! Ты же в том году вместе с Анфиской купался и не думал ни про что…
— Это в том году, а не в нынешнем… — упрямо гудел Савушка.
Фрол наконец разозлился:
— Хватит пускать соленую воду! Рядом и так целое море! Скажи спасибо, что не потонул!
— Лучше потонуть, чем такой срам…
— Тьфу на тебя! — взвинтился старший брат. — Вот как вмажу по транцу! — Он плюнул на ладонь и, наверно, вмазал бы. Но рядом с Савушкой сел на корточки Женя:
— Не плачь. Она вовсе ни про что такое и не думала. Потому что это… ей все равно. Она ведь не девочка…
— А кто? — Савушка замахал сырыми ресницами.
— Она — ангел.
Савушка перестал мигать. Округлил глаза.
— Сам ты ангел, — неуверенно сказал он. — Врешь все…
— Не вру. Вот Ей-Богу правда, — Женя перекрестился.
Федюня сказал насупленно:
— Зачем ты мало́го сбиваешь с толку? Да божишься еще… Ангелы — они Божьи, врать про них грех…
— Да разве я вру? — Женя снизу вверх глянул на ребят. — Вы сами-то разве не видели? Она же не по земле бежала, а по воздуху. И… сквозь нее камни и море были видны. Неужто не заметили?
— Ай, вроде бы я заметил… — нерешительно сказал Ибрагимка.
— Ничего ты не заметил! — строптиво ввинтился Макарка.
Женя встал:
— Если она простая девочка, то откуда взялась? И куда девалась?
Фрол сказал неуверенно:
— Мало ли откуда? Из любопытства спустилась с обрыва да обратно поднялась…
— Где поднялась-то? — спросил Женя. Негромко так, будто жалеючи всех. — Идемте… — Он пошел к скальному выступу, за которым скрылась девочка. Оглянулся:
— Ну, идите же сюда. Смотрите…
Все подошли. Даже Савушка приковылял на все еще слабых ногах. За выступом не было ни тропинки, ни ступенек. И никакой щели. Был только голый вертикальный срез известняка.
Все с минуту стояли и молча смотрели на гладкий камень. Потом по одному стали отходить на прежнее место. Остались только Женя и Коля.
— Все-таки это девочка, — осторожно, чтобы не обидеть Женю, — сказал Коля. — Это Оленька. Я ее знаю. Весной я помог ей отыскать котенка. У нее теплые пальцы…
Женя не обиделся. Но и соглашаться не стал.
— Ну и что же, что пальцы? Что же, что Оленька?.. А того барабанщика звали Жан. По-нашему Ванюшка…
Обедать никому не хотелось. Только Савушке дали кусок колотого сахара, чтобы сгладил во рту и горле горечь и соленость. Помогли ему натянуть штаны и рубашонку.
— И как тебя угораздило? — подступил наконец к причине страшного происшествия Фрол. — Мы мигнуть не успели, а тебя уже нет! И сумел враз наглотаться…
— А я не знаю!.. Я нырнул маленько и гляжу — на дне, на голом камне что-то круглое. Гудзик или денежка. Меня к нему кто-то будто потянул. Я его ухватил… А после ничего не помню…
— Теперь и не узнать, что за гудзик тебя чуть не утопил, — проворчал Федюня.
— Как же не узнать? Вот он… — Савушка протянул сжатый кулак.
— Что у тебя там? Разожми! — велел Федюня.
Савушка виновато сказал:
— А не разжимается… Никак…
Савушкины пальцы, сведенные крепкой судорогой близкой гибели, разжимали долго и осторожно. Федюня, Фрол, Коля. И ждали, что в руке у Савушки окажется ржавая французская пуговица или черная херсонесская монетка. Но пальцы наконец разомкнулись, в глаза брызнул чистый желтый блеск.
На ладони лежала золотая монета.
Она была большая, размером с российский серебряный рубль. И совершенно чистая. Без всяких прилипших чешуек, песчинок и темных пятен. Словно ее только что вынули из-под штампа. На одной стороне отчеканен был профиль какого-то полководца в античном шлеме и надпись греческими буквами: «ЭЛЛАДА». На другой — два кентавра. Один — крупный, с курчавой бородой, второй — тонконогий кентаврёнок-жеребенок. Они стояли рядом, но головами в разные стороны, и кентавр-мальчишка оглядывался на пожилого будто с вопросом: «Ты разрешишь мне поскакать, порезвится?»
— Ай, как живые, — восхищенно выдохнул Ибрагимка.
Фрол задумчиво сказал:
— Правду сказывали, что в Синекаменной бухте случаются чудеса… Вот, нашли все же сокровище. Теперь Савушка с Федюней богачи…
— А почему — они?! — вскинулся Макарка. — Ты ведь тоже Савушку вытаскивал! Значит, и твоя добыча! И другие помогали…