— Курите, Владимир Михайлович. Вижу, разговор нам долгий предстоит.
И подошел к выключателю, включил свет.
«Всю ночь допрашивать собирается!»
— Что значит — опять? Я не вру вам. Никаких интимных отношений у меня с Гусевой не было. Врет Сибирькова.
Трофимов заглянул под газету:
— Зачем ей врать?
Он погладил рукой газету.
— Что вы там прячете? Топорик окровавленный, которым я убил Гусеву? — не выдержал Курилов.
— Да нет, не топорик, а так, безделушку одну. — Он медленно сдвинул газету, и Курилов увидел медальон. — Узнаете?
— Что это?
— Посмотрите.
Трофимову стоило больших усилий выпросить медальон у Мазина. Никаких данных о том, что Курилов когда-либо видел это украшение, не было. Но Трофимов не ждал сенсаций. Если Курилов и не узнает медальон, все равно вещь эта смутит его, он не сможет понять, откуда взялась она у следователя и чем связана с обстоятельствами вызова. Трофимов хотел одного, понаблюдать за достаточно уже испуганным Куриловым. И не пожалел. Курилов, не открывая медальона и не видя надписи, узнал его:
— Откуда у вас эта штука?
Вова поднял глаза и встретил трофимовский взгляд в стальном варианте.
— Послушайте, Курилов, кто здесь дает показания? Вы или я? Кажется, мы с вами местами поменялись! Вы все спрашиваете, я отвечаю. А ведь нужно наоборот. Вам не кажется?
— Я что, арестован? — пробормотал Курилов по инерции. Слова его срывались сами собой, не извлекались твердой рукой в нужный момент, а просто проваливались в дырки. Трофимов понимал это и не реагировал. Он готовил бланк протокола:
— Учтите, вам придется подписывать каждую страницу, поэтому попрошу показания взвешивать.
— С Гусевой жил Мухин.
— Чем вы можете это подтвердить?
— Спросите у него самого.
— Он, как и вы, отрицал знакомство с Гусевой.
— Витковский знает.
— И он отказывается. Между прочим, почему?
— Не знаю я, не знаю. Не хотел подводить Мухина, наверно.
— Как и вы?
— Конечно.
— Или у вас была своя причина скрывать знакомство с Гусевой?
— Откуда она у меня?
— А у Мухина?
— У Мухина другое дело.
— Почему?
— Ну, его могут заподозрить…
— Почему? Такая связь еще не предполагает убийства.
— Я и не сказал, что он убивал. Я сказал, что он мог опасаться.
— Опасаться невиновному человеку нечего. Факт сожительства с Гусевой не обязательно обвиняет Мухина, как и с вас не снимает подозрений.
— Да почему опять с меня?
— Гусеву могли убить не только на любовной почве.
— А на какой же?
— Вы еще про медальон ничего не сказали. Вы видели его после смерти Гусевой или раньше?
— Раньше, конечно, раньше.
— Хорошо, так и запишем. При каких обстоятельствах?
— Безо всяких обстоятельств, просто видел.
— Странно.
— Что — странно?
— Странно вы ведете себя, Курилов.
— Я, по-вашему, убил?
— А кто?
— Зачем мне убивать? Это же бред! Нонсенс какой-то!
— А Мухину зачем?
— Я не сказал, что Мухин убил.
— Ясно. Стало быть, Мухину незачем, как и Витковскому. Исключим Мухина. Кто остается?
— Ну, ему хоть какой-то смысл был, хотя и он не убивал, — пробормотал вконец измотанный Вова.
— Какой же смысл?
— Жениться собрался.
— Это на нынешней жене?
— А на какой же! Ее отец, знаете, кто в то время был?
— Слыхал. Но не пойму, что из того? Гусева замужем была, встречались они с Мухиным… С ним ли?
— С ним, с ним!
— Хорошо. С ним так с ним. Встречались тайно, никаких загсов, вольные люди, сегодня встречаются, завтра нет…
— Она беременная была.
Трофимов задержал карандаш:
— Беременная? Вы уверены?
Вова не выдержал, крикнул:
— Представьте себе, что нет! Я вам сто раз говорю: я к этой истории непричастен. А вот Мухин был уверен.
— Хорошо, так и запишем.
— Собственно, что?
— По вашим показаниям, Гусева состояла в связи с Мухиным, от которого ждала ребенка. А Мухин, видимо, ребенка этого своим признавать не желал, так как ребенок мог явиться помехой к браку с его нынешней женой. Правильно, Владимир Михайлович?
— Да.
— Вот и хорошо.
— Но я не сказал, что Мухин убил…
— Конечно, нет. И я не говорю, что он это сделал. Мы пока факты разбираем предварительно. Знаете, не раз в моей практике случалось: вроде бы у одного человека все основания есть закон преступить, а у другого никаких, и он даже следствию помочь стремится, а глубже копнешь, и все наоборот выходит — основания липовые оказались, а «помощник» себя спасал, выгораживал…
— Как я?
— Про вас ни слова. Это я к примеру.
— Избавьте меня от таких примеров.
— Пожалуйста. Но разобраться сначала нужно.
И Курилов окончательно «понял», что недалекий этот, лишенный воображения бюрократ не выпустит его, пока не узнает такое, что решительно освободит Курилова от подозрений. «Пусть Муха сам со своими связями выкручивается, — решил Вова отчаянно, отбрасывая последние колебания. — Что мне делать, если против меня судьба, идиотское стечение обстоятельств! Показания Кларки, неизвестно откуда взявшийся медальон… Они же обожают разные штуки, вещественные доказательства… Нет, иного выхода нет!»
— Видите ли, я в самом деле умолчал вначале о связи Мухина с этой женщиной. Это моя ошибка. Чувство товарищеской солидарности, неправильно понятое, разумеется… Но теперь я вижу, что вопрос, так сказать, выходит за рамки…
— Излагайте-ка лучше факты, — прервал Трофимов сухо.
— Пожалуйста, пожалуйста. Мухин сожительствовал с этой девицей, и она, как и другие женщины ее поведения…
— Меня факты интересуют, а не мораль.
— Виноват. Гусева могла помешать браку Мухина, и у него возникла настоятельная необходимость избавиться от нее. Мухин подозревал, что Гусева, вернее, Витковский… Короче, он имел основания полагать, что они… Ну, вы сами понимаете…
— Ничего я не понимаю.
— Короче, Мухин знал, вернее, он сам предложил Витковскому билеты в кино, и мая основания полагать, что они пойдут с Татьяной. Он хотел убедиться…
— Провокацию устроил?
— Да, если хотите, да, именно провокацию. И выслеживал их. Я не знаю, что именно произошло между ними, вернее, между Мухиным и Гусевой, потому что Витковский уже был дома в это время, но Мухин пришел окровавленный и сказал, что увидел Татьяну мертвой в проулке, рядом с флигелем, где мы жили.
— Любопытно. Но излагаете вы сумбурно. Давайте-ка сначала по порядку, и, главное, подробно. Ничего не упускайте. И не скрывайте!
Трофимов еще разок глянул на Курилова.
— Что вы! Что вы! В интересах истины…
— Не только. Вам следует отвести обвинения от себя, если вы ни в чем не виноваты.
— Конечно, нет! И поверьте, я ценю ваше доверие…
На другой день Мазин внимательно перечитывал подписанные Куриловым страницы.
— Поздравляю, Трофимыч. Большего трудно было ожидать.
— Чем богаты, тем и рады, — сказал Трофимов скромно.
Мазин расхохотался:
— В самоуничижении есть своя гордыня, Трофимыч. Как думаешь, много ли он наврал?
— Не знаю, Игорь Николаевич. Не соврать не мог, не тот человек, а вот где и в чем, затрудняюсь определить. Придется еще поработать.
— А пока Мухин? Таков вывод?
— Показания против него, Игорь Николаевич.
— А чутье, Трофимыч?
— Опять шутите?
— Серьезно. Ты убежден в виновности Мухина?
— Душа моя к нему не лежит, показания против, но придется еще поработать, — повторил Трофимов.
И Мазин был с ним согласен:
— Так и сделаем. Мухин от нас не уйдет. Есть о чем побеседовать и с Витковским.
— Вызовем его?
— Нет. Я съезжу к нему. Это не Курилов.
— Поймите меня, Станислав Андреевич, прошу вас. Убит человек, убит из побуждений низменных, даже если и с целью ограбления, во что я, прямо скажу, не верю. Мне поручено найти убийцу, и я взялся за это дело не только в согласии с долгом служебным, но и по глубокой внутренней убежденности, что имею дело с преступлением не случайным, подлым, раскрыть которое обязан. И поверьте, раскрою! Не первый год работаю и знаю, раскрою. Вы можете возразить: пятнадцать лет прошло, и не раскрыли, но не возражайте, ошибетесь! Лучше поверьте, убийца станет известен. Такая цель передо мной поставлена. Однако пути к цели разные. Есть короче, есть длиннее. Вы толкаете меня на длинный, дойду и им, но время потрачу, а время дорого. У меня ведь много и другой, не менее важной работы. И потому прошу вас — помогите путь сократить.
Все трое вы заявили единодушно, что Гусеву не знали, но, очевидно, солгали. Позвольте не приводить вам в том доказательств, сами знаете, что солгали. Однако в самой лжи заметна странность — почему так единодушны люди, столь непохожие друг на друга? Ответ возможен двоякий. Первый — люди разные, а веревкой повязаны одной, связали их обстоятельства, общая вина, общая судьба. Ответ соблазнительный, но на поверхности, прост. Другой мне ближе. Единодушие мнимое, в основе которого лежат причины совсем разные. Из различных соображений все трое исходили, когда говорили одно и то же.
Из каких? Корыстных или благородных? Ведь человек не всегда молчит из страха. И присмотревшись к вам, пришел я, Простите за откровенность, к выводу, что один вы из тройки пошли на ложь не из трусости.
Витковский протестующе поднял руку.
— Погодите. Я лишь предполагаю. И не оправдываю вас. Напротив, каковы бы ни были соображения ваши, итог их, результат, объективно ошибочен и вреден…
Разговор их, как и первый, происходил на квартире Витковского. Снова они были вдвоем, но на этот раз не случайно, так договорились по просьбе Мазина. И еще, на столе было пусто, и не играла музыка, и Витковский не выглядел гостеприимным хозяином, а сидел, сгорбившись, в кресле, следя усталым взглядом, как Мазин ходит по комнате и говорит, ему говорит, Станиславу. Но, слыша слова Мазина, Витковский слышал и другое, находился в другой комнате, в Борщихином флигельке, лежал на койке, убранной байковым одеяльцем, а рядом крутился Вова и говорил, тоже убедительно говорил…