Стоны и всхлипывания подсказывали, что перспектива не умереть прямо сейчас не очень-то их утешала. Ревнители делали что могли, но большинство настоящих лекарей расположились выше в городе. Армия Таравангиана наконец-то соизволила присоединиться к битве теперь, когда все простое — вроде смерти, которая не требовала большого мастерства, — было завершено.
Лопен прихватил свой ранец и прошел мимо Дрю, который складывал прокипяченные бинты. Даже столько веков спустя они по-прежнему делали то, что говорили Вестники. Кипячение убивало спренов гниения.
Он похлопал Дрю по плечу. Стройный алети поднял голову и кивнул Лопену. Глаза у него были красные. Любить солдата — нелегкое дело, и теперь, когда Каладин вернулся из Алеткара один…
Лопен двинулся дальше и в конце концов сел рядом с раненым на кушетке. Тайленец, с длинными бровями и забинтованной головой. Он глядел прямо перед собой, не мигая.
— Хочешь фокус? — спросил Лопен солдата.
Мужчина пожал плечами.
Лопен поднял ногу и уперся ботинком в кушетку раненого. У Лопена развязались шнурки, и — держа одну руку за спиной — он проворно ухватил их другой, обвернул вокруг кисти, перекрутил и крепко затянул, придерживая один конец второй ногой. Узел получился хороший, с милым бантиком. Даже симметричный. Возможно, ему стоит попросить ревнителя, чтобы тот написал об этом стихотворение?
Солдат не отреагировал. Лопен выпрямился, подтянул свой ранец, в котором что-то тихонько звякнуло.
— Не смотри на меня так. Это не конец света.
Солдат взглянул на него искоса.
— Ну ладно, ладно. В строгом смысле слова, может, и конец. Но для конца света все не так плохо, верно? Я-то думал, когда все закончится, мы погрузимся в ядовитое гнойное болото, нас одолеет злой рок, и каждый вздох будет мучительным, потому что сам воздух вокруг нас — кто бы сомневался — расплавится, и мы исторгнем из своих обожженных глоток прощальный вопль, вспомнив о том, когда нас в последний раз любила женщина. — Лопен постучал по койке солдата. — Мули, не знаю, как ты, но у меня легкие не горят. Воздух не кажется мне обжигающим, как расплавленный металл. Учитывая, как плохо все могло обернуться, тебе стоит за многое сказать спасибо. Помни это.
— Я… — Солдат моргнул.
— Просто помни мои слова. Эту тираду стоит пересказать женщине, с которой ты встречаешься. Здорово помогает. — Он покопался в ранце и достал прихваченную где-то бутылку тайленского лависового пива. Руа перестал метаться, подлетел к бутылке и изучил ее.
— Хочешь фокус? — спросил Лопен.
— Еще один?..
— Обычно я снимаю крышечку ногтями. Они у меня гердазийские, очень жесткие. У тебя слабенькие, как у большинства людей. Так что вот тебе фокус.
Лопен одной рукой закатал брючину. Прижал бутылку горлышком к ноге и быстрым движением скрутил крышечку. Потом протянул бутылку солдату.
Тот потянулся к ней обрубком правой руки — она заканчивалась выше локтя. Покосился на нее, поморщился и взял ее левой рукой.
— Если нужны какие-нибудь шутки, то у меня есть парочка, — сообщил Лопен, — которые я больше не могу использовать.
Солдат тихо пил пиво, и взгляд его перебежал к передней части палатки: вошел Каладин, излучая слабый свет, и о чем-то заговорил с лекарями. Вероятно, учил их, как делать свою работу.
— Ты один из них, — сказал солдат. — Сияющий.
— Конечно, — ответил Лопен. — Но не на самом деле. Я пытаюсь понять, как сделать следующий шаг.
— Следующий шаг?
— С полетами я разобрался, — объяснил Лопен, — и у меня есть спрен. Но я еще не знаю, умею ли я спасать людей.
Солдат посмотрел на свою бутылку:
— Я… думаю, у тебя неплохо получается.
— Это пиво, а не человек. Не путай. Досадная ошибка, но я никому не скажу.
— Как… Как к вам присоединиться? — спросил солдат. — Говорят… говорят, это исцеляет…
— Конечно, это исцеляет все, кроме содержимого камнепочки на конце твоей шеи. Как по мне, прекрасно. Я единственный здравомыслящий человек в этой компании. Это может быть проблемой.
— Почему?
— Говорят, надо быть сломленным, — сообщил Лопен, глядя на своего спрена, который описал в воздухе несколько кругов, а потом куда-то метнулся и спрятался. Лопену придется искать мальца, — впрочем, ему эта игра нравилась. — Знаешь ту высокую женщину, сестру короля? Чортану, чей взгляд способен переломить осколочный клинок? Она утверждает, что сила должна каким-то образом проникнуть в твою душу. Ну так вот, я пытался много плакать и жаловаться на ужасную жизнь, но, думаю, Буреотец знает, что я вру. Тяжело изображать печаль, когда ты Неповторимый Лопен.
— Я, наверное, сломлен, — тихонько проговорил солдат.
— Славно, славно! У нас еще нет тайленцев, а в последнее время, похоже, мы собираем по одному от каждого народа. У нас даже паршун есть!
— Можно просто попроситься к вам? — удивился солдат и глотнул пива.
— Конечно. Приходи. Следуй за нами. Это сработало для Лин. Но ты должен произнести Слова.
— Слова?
— «Жизнь прежде смерти, сила прежде слабости, путь прежде блинчиков». Это простые. А сложные вот такие: «Я буду защищать тех, кто не может защитить себя», и…
Внезапно Лопена окружил холод, и все самосветы в палатке мигнули и погасли. На камнях вокруг него выступил морозный узор, который частично исчезал под койками. Это была древняя эмблема ветробегунов.
— Чего? — Лопен вскочил. — Чего?! Сейчас?!
Он услышал далекий рокот, похожий на гром.
— Сейчас?! — повторил Лопен, грозя небу кулаком. — Я берег это для драматического момента, ты, пенхито! Почему раньше не прислушался? Мы же были готовы умереть и все такое прочее?
Он услышал далекий, очень отчетливый голос:
Ты был не совсем готов.
— Забери тебя буря! — Лопен изобразил двойной непристойный жест, обращенный к небу, он давно ждал возможности, чтобы должным образом использовать его в первый раз. Руа присоединился к нему, сделав тот же самый жест, а потом отрастил себе еще две руки, чтобы получилось убедительней.
— Мило, — похвалил Лопен. — Эй, ганчо! Я теперь полноправный Сияющий рыцарь, так что можешь начать поздравлять меня.
Каладин, похоже, ничего не заметил.
— Минуточку, — извинился Лопен перед одноруким солдатом и с гордым видом устремился туда, где Каладин разговаривал с посыльной.
— Уверена? — спрашивал он у письмоводительницы. — Далинар об этом знает?
— Сэр, он меня послал, — сказала женщина. — Вот карта, где отмечено место, о котором сообщили по даль-перу.
— Ганчо, — влез Лопен. — Эй, ты…
— Поздравляю, Лопен, хорошая работа. Будешь вторым после Тефта, пока я не вернусь.
Кэл выбежал из палатки и плетением отправил себя в небо — так быстро, что ветер всколыхнул полог.
Лопен положил руки на бедра. Руа приземлился на голову, а затем тихо взвизгнул от сердитого восторга и изобразил вслед Каладину двойной грубый жест.
— Нако, как бы он от повторения не приелся, — предостерег Лопен.
— Идем, — велела Эш, держа Тальна за руку и заставляя его пройти последние несколько ступенек.
Он тупо уставился на нее.
— Тальн, — прошептала она. — Пожалуйста…
Последние проблески его рассудка исчезли. Когда-то ничто не удержало бы его от боя, в котором погибали другие люди. Сегодня он прятался и хныкал во время сражения. Теперь шел за ней, как слабоумный.
Таленелат’Элин сломался, как и все остальные.
«Ишар, — подумала она. — Ишар поймет, что делать». Она сглотнула слезы: смотреть, как он угасает, было все равно что видеть, как гаснет солнце. Все эти годы она надеялась, что возможно… возможно…
Что? Что он искупит их вину?
Неподалеку кто-то помянул ее имя всуе, и ей захотелось ударить этого человека. «Не клянитесь нашими именами. Не рисуйте нас. Не поклоняйтесь нашим изваяниям». Она все это растопчет, уничтожит каждое изображение. Она…
Эш перевела дух и снова потянула Тальна за собой, вынуждая его встать в очередь вместе с другими беженцами из города. Уходить позволяли только чужакам, чтобы не перегрузить Клятвенные врата. Они вернутся в Азир, где их цвет кожи не будет бросаться в глаза.
«Какой чудесный подарок вы им сделали! — сказал он. — В кои-то веки они сумели восстановиться между Опустошениями. У них появилась возможность для развития…»
О, Тальн. Ну почему он не мог ее просто возненавидеть? Почему он не позволил ей…
Эш замерла, когда внутри ее что-то оборвалось.
«О господи. О, Адональсиум!»
Что это? Что это было?!
Тальн закричал и рухнул, словно кукла с перерезанными струнами. Эш споткнулась, а потом тоже упала на колени. Обняла себя руками за плечи, дрожа. Это была не боль. Это было что-то гораздо, гораздо хуже. Потеря, дыра внутри ее, утрата части ее души.
— Госпожа? — спросил солдат, подбегая. — Госпожа, с вами все в порядке? Эй, кто-нибудь из целителей! Госпожа, что случилось?
— Они… они каким-то образом убили его…
— Кого?
Эш посмотрела на мужчину, и от слез у нее перед глазами все расплывалось. Не похоже на их другие смерти. Это было ужасно. Эш его совсем не чувствовала.
Они что-то сделали с душой Йезриена.
— Мой отец, — пробормотала она, — мертв.
Стенания вызвали волнение среди беженцев, и кто-то отделился от группы письмоводительниц. Женщина в темно-фиолетовом платье. Племянница Черного Шипа. Она посмотрела на Эш, затем на Тальна, затем на лист бумаги, который держала в руках. Там были поразительно точные наброски их обоих. Выполненные не по общепринятым канонам, а согласно тому, как они выглядели на самом деле. Кто… почему?..
«Это его стиль рисования, — отметила часть Эш. — Почему Мидиус раздает наши портреты?»
Ее душа наконец-то перестала разрываться. Перемена оказалась такой резкой, что впервые за тысячи лет Эш потеряла сознание.
122Выплаченный долг
Да, я начал свой путь в одиночку и закончил его один.
Но это не значит, что в пути я был одинок.