Громкий, настойчивый стук разбудил Шаллан. У нее до сих пор не было кровати, так что она спала в куче скомканных одеял и всклокоченных рыжих волос.
Девушка натянула одеяло на голову, но стук продолжился, а вслед за ним прозвучал раздражающе очаровательный голос Адолина:
— Шаллан? Послушай, на этот раз я не войду, пока ты не будешь совершенно точно убеждена, что я могу это сделать.
Она выглянула наружу и увидела, что солнечный свет льется с балкона, как пролитая краска. Утро? Солнце было не в том месте.
«Погоди-ка…»
Буреотец! Она провела ночь снаружи, как Вуаль, а потом проспала до полудня. Шаллан застонала, сбросила потные одеяла и осталась лежать в ночной сорочке. В голове у нее пульсировала боль. В углу стоял пустой кувшин рогоедского белого.
— Шаллан? — волновался Адолин. — Ты выглядишь в рамках приличий?
— Зависит, — прохрипела она, — от контекста. Я прилично заспалась.
Она прижала ладони к глазам; безопасная рука все еще была обмотана импровизированным бинтом. Что на нее нашло? Разбрасываться символом Духокровников? Напиваться в хлам? Ударить ножом мужчину на глазах у компании вооруженных бандитов?
Казалось, все это она сделала во сне.
— Шаллан. — Беспокойство в голосе Адолина росло. — Я собираюсь заглянуть в комнату. Палона говорит, ты весь день не выходила.
Шаллан взвизгнула, села и схватилась за постель. Заглянув, Адолин увидел ее укутанной, с лохматой головой, выглядывающей из одеял, которые она натянула до самого подбородка. Он, разумеется, выглядел безупречно. Адолин мог выглядеть безупречно после бури, шести часов сражения и ванны в воде с примесью крема. Раздражающий человек. Как же у него получалось так очаровательно укладывать волосы? Они выглядели небрежно в самой нужной степени.
— Палона сказала, тебе нездоровится, — добавил Адолин, отодвигая дверь-занавеску.
— Угу.
— Это, э-э, женские дела?
— Женские дела, — повторила она ровным голосом.
— Ну, ты понимаешь. Когда у тебя… э-э…
— Адолин, спасибо, я разбираюсь в биологии. Почему каждый раз, когда женщина чувствует себя немного странно, мужчины быстренько винят во всем ее цикл? Как будто она внезапно перестает контролировать себя, потому что ей немного больно. Никто не думает так про мужчин. «О, сегодня держитесь от Венара подальше. Он вчера слишком много тренировался, так что у него ноют мышцы и он очень хочет оторвать кому-нибудь голову!»
— Выходит, это наша вина.
— Да. Как и все остальное. Война. Голод. Растрепанные волосы.
— Погоди-ка. Волосы-то при чем?
Шаллан дунула, пытаясь убрать локон, упавший на глаза.
— Вульгарные. Упрямые. Не желающие замечать, как мы пытаемся все исправить. Всемогущий дал нам растрепанные волосы, чтобы подготовить к жизни с мужчинами.
Адолин принес котелок с теплой водой для лица и рук.
Благослови его, Всемогущий. И Палону, которая, по всей видимости, и прислала эту воду.
Преисподняя, рука болит. И голова. Шаллан вспомнила, как накануне вечером время от времени сжигала алкоголь, но у нее не было достаточного количества буресвета, чтобы полностью исцелить руку. Для полного отрезвления его тоже не хватило.
Адолин, веселый как рассвет, поставил котелок с водой на пол и спросил:
— Ну, так что же с тобой не так?
Шаллан натянула одеяло на голову, как тугой капюшон плаща.
— Женские дела, — повторила она.
— Знаешь, я не думаю, что мужчины винят во всем ваш цикл чаще, чем вы сами это делаете. Я много ухаживал за женщинами и одно время следил за этим. Как-то раз Дили сказывалась больной из-за женских дел четыре раза на протяжении одного месяца.
— Мы очень загадочные существа.
— И не говори. — Он поднял кувшин и принюхался. — Это что, рогоедское белое?! — Он взглянул на нее, явно потрясенный — но, возможно, еще и слегка под впечатлением.
— Немного увлеклась, — проворчала Шаллан. — Проводила расследование по поводу твоего убийцы.
— В месте, где подают рогоедский самогон?!
— В переулке на задворках Отломка. Мерзкое местечко. Но выпивка хорошая.
— Шаллан! — воскликнул он. — Ты пошла одна? Это небезопасно.
— Адолин, дорогой, — проворчала она, наконец опуская одеяло на плечи. — Я в буквальном смысле слова переживу удар мечом в грудь. Думаю, справиться с какими-то хулиганами на рынке мне не составит труда.
— Ох. И то правда. Об этом легко забыть. — Он нахмурился. — Так это… погоди-ка. Все эти мерзкие способы убийства тебе ни по чем, но ты все равно…
— Страдаю от менструальных болей? — договорила за него Шаллан. — Ага. Матушка Культивация бывает той еще злюкой. Я всемогущая и псевдобессмертная, в моих руках осколочный клинок, но природа время от времени по-дружески напоминает, что мне не мешало бы задуматься о том, чтобы завести детей.
— Не спариваться, — тихонько прожужжал Узор на стене.
— Но вчерашние события с этим никак не связаны, — прибавила Шаллан, обращаясь к Адолину. — Мое время наступит лишь через пару недель. Вчерашний день был больше посвящен психологии, чем биологии.
Адолин поставил кувшин на пол:
— Ну что ж, тогда тебе, видимо, стоит остерегаться лишь рогоедского вина.
— Все не так плохо. — Шаллан вздохнула. — Я могу сжечь отраву, потратив немного буресвета. Кстати, о нем, нет ли при тебе сфер? Я, похоже… э-э… съела все, что у меня было.
Он тихонько рассмеялся:
— У меня есть сфера. Всего одна. Отец одолжил, чтобы я мог не носить с собой фонарь, когда брожу по этим залам.
Она попыталась похлопать ресницами, глядя на него. Шаллан не очень-то понимала, как это делается и зачем, но, похоже, сработало. По крайней мере, принц закатил глаза и подал ей рубиновую марку.
Девушка жадно втянула свет. Затаила дыхание, чтобы он не вышел облачком вместе с выдохом, и… подавила свечение. Оказывается, она может это контролировать — не светиться, привлекая внимание. Похоже, так она и делала в детстве.
Шаллан с облегчением выдохнула, когда рана на руке медленно затянулась и головная боль тоже исчезла.
Адолин остался с погасшей сферой.
— Знаешь, когда отец объяснял, что в хорошие отношения надо вкладываться, мне кажется, он не это имел в виду.
— Мм, — протянула Шаллан, закрыв глаза и улыбаясь.
— Кроме того, — добавил Адолин, — мы с тобой ведем весьма странные разговоры.
— Но вести их с тобой кажется естественным.
— По-моему, это и есть самое странное. Что ж, тебе стоит быть осторожнее с буресветом. Отец упомянул, что пытается добыть для твоих упражнений больше заряженных сфер, но их почти не осталось.
— А как насчет людей Хатама? Они выставили наружу множество сфер во время последней Великой бури.
Это было всего лишь…
Шаллан подсчитала и обмерла от результатов. Прошли уже недели после той внезапной Великой бури, во время которой она впервые пробудила Клятвенные врата. Она посмотрела на сферу в пальцах Адолина.
«Они уже давно должны были погаснуть. Даже те, что зарядили позже остальных».
Как у них вообще сохранился хоть какой-то буресвет?
Внезапно ее вчерашнее поведение показалось еще более безответственным. Когда Далинар велел ей тренировать свои способности, он, наверное, не имел в виду, что Шаллан должна практиковаться в том, как бы не напиться слишком сильно.
Она вздохнула и — все еще кутаясь в одеяло — потянулась к котелку с водой для умывания. У Шаллан имелась горничная по имени Марри, но она все время отсылала ее прочь, поскольку не хотела, чтобы женщина обнаружила, что хозяйка тайком выбирается наружу или меняет лица. Если она будет и дальше так себя вести, Палона, скорее всего, поручит Марри другую работу.
В воде, похоже, не было никаких ароматических эссенций или мыла, так что Шаллан подняла небольшую миску и сделала долгий шумный глоток.
— Я в ней ноги вымыл, — проворчал Адолин.
— Нет, не вымыл. — Шаллан вытерла губы. — В любом случае спасибо, что вытащил меня из постели.
— Ну, у меня есть личные мотивы. Я вроде как надеюсь на твою моральную поддержку.
— Не выкладывай сообщение без подготовки. Если хочешь кого-то убедить, подводи к идее постепенно, чтобы человек все время следил за ходом твоих мыслей.
Он склонил голову набок.
— А, ты про другую моральную поддержку, — протянула Шаллан.
— Беседовать с тобой иногда бывает даже слишком странно.
— Прости, прости. Я буду вести себя хорошо. — Она села так чинно и собранно, как только могла сесть, завернувшись в одеяло и с волосами, которые торчали во все стороны, словно побеги тернового куста.
Адолин перевел дух:
— Отец наконец-то убедил Йалай Садеас встретиться со мной. Он надеется, что у нее есть какие-то догадки относительно смерти мужа.
— Ты не так оптимистичен.
— Она мне не нравится. Странная женщина.
Шаллан открыл рот, но он ее перебил:
— Не странная, как ты. Странная… в плохом смысле. Она всегда оценивает все и всех, с кем встречается. И всегда обходилась со мной, как с ребенком. Составишь компанию?
— Конечно. Сколько у меня времени?
— Сколько тебе нужно?
Шаллан окинула взглядом себя, закутанную в одеяло и с растрепанными волосами, щекотавшими подбородок.
— Много.
— Тогда мы опоздаем. — Адолин поднялся. — Но ее мнение обо мне вряд ли станет хуже, чем есть. Встретимся в гостиной Себариаля. Отец хочет, чтобы я взял у него несколько отчетов по торговле.
— Скажи ему, что выпивка на рынке хорошая.
— Да уж… — Адолин снова посмотрел на пустой кувшин из-под рогоедского светлого, потом покачал головой и вышел.
Через час Шаллан — искупавшаяся, с макияжем и волосами, которые кое-как удалось взять под контроль, — явилась в гостиную Себариаля. Помещение было больше ее комнаты, а дверь на балкон такая огромная, что занимала половину стены.
Все вышли на широкую террасу, с которой открывался вид на поле внизу. Адолин замер у перил, затерявшись в раздумьях. Позади него Себариаль и Палона возлежали на кушетках, подставив спины солнцу, и им… делали массаж.