— Наслаждайся моментом, — посоветовала Эви. — Закрой глаза и поразмысли о том, что Одно дало тебе. Стремись к умиротворению забвения, и пусть тебя согреет восторг от собственных ощущений.
Он закрыл глаза, как предложила Эви, и попытался просто насладиться пребыванием рядом с нею.
— Эви, а человек может на самом деле измениться? Как меняются спрены?
— Мы все — разные аспекты Одного.
— Тогда можно превратиться из одного аспекта в другой?
— Разумеется. Разве ваша собственная доктрина не говорит о преображении? О том, что человека путем духозаклинания можно превратить из примитивного существа в нечто славное?
— Я не знаю, работает ли это.
— Тогда обратись к Одному.
— В молитве? Через ревнителей?
— Нет, дурачок. Сам.
— Лично?! — изумился Далинар. — Как, э-э, в храме?
— Если хочешь встретиться с Одним лично, тебе придется отправиться в долину, — объяснила она. — Там ты сможешь пообщаться с ним или с его воплощением и получить…
— Старая магия! — прошипел Далинар, открыв глаза. — Ночехранительница. Эви, не говори таких вещей.
Вот буря — ее языческое наследие всплывало в самые странные моменты. Она могла рассуждать о воринской доктрине, как добропорядочная дама, а потом изрекала что-нибудь… этакое.
К счастью, она больше ничего не сказала. Закрыла глаза и тихонько запела. Наконец кто-то постучался в наружную дверь его покоев.
Хатан, его домоправитель, должен был ответить. И действительно, Далинар услышал снаружи его голос, а потом — легкий стук в дверь комнаты.
— Светлорд, это ваш брат, — доложил Хатан через дверь.
Далинар вскочил, распахнул дверь и прошел мимо невысокого старшего слуги. Эви последовала за ним, одной рукой касаясь стены — такая у нее была привычка. Они прошли мимо открытых окон, выходящих на промокший до нитки Холинар, где мелькающие фонари отмечали движение людей по улицам.
Гавилар ждал в гостиной, одетый в новомодный костюм с жесткой двубортной курткой. Его темные кудри падали на плечи, и их дополняла ухоженная борода.
Далинар ненавидел бороды, в шлеме они только мешали. Но не мог отрицать, что Гавилару борода к лицу. Глядя на него во всей красе, никто бы не увидел бандита из захолустья, скорее, цивилизованного военачальника, который посредством грубой силы и завоеваний пробился к трону. Нет, этот человек был настоящим королем.
Гавилар постучал по ладони стопкой бумаг.
— Что такое? — спросил Далинар.
— Раталас, — сказал Гавилар и сунул бумаги Эви, которая как раз вошла.
— Опять! — воскликнул Далинар. Прошло много лет с тех пор, как он посетил Разлом — огромный ров, где ему достался осколочный клинок.
— Они требуют твой меч, — объяснил Гавилар. — Заявляют, будто вернулся наследник Таналана. Якобы ему и должен принадлежать осколок, потому что ты не выигрывал его в честном поединке.
Далинар похолодел.
— Я-то знаю, что это заведомая ложь, — заявил Гавилар, — поскольку, когда мы бились при Раталасе, ты сказал, что разобрался с наследником. Ты же это действительно сделал?
Он вспомнил тот день. Вспомнил, как завис в дверном проеме грозной тучей, чувствуя внутри пульсирующий Азарт. Вспомнил плачущего ребенка с осколочным клинком в руках. Изломанное мертвое тело его отца позади. Тихий умоляющий голос.
Азарт исчез в один миг.
— Гавилар, он был ребенком, — хрипло пробормотал Далинар.
— Преисподняя! — воскликнул его брат. — Он потомок старого режима. Это… буря, это было десять лет назад. Он достаточно взрослый, чтобы представлять собой угрозу! Весь город взбунтуется, весь край. Если мы не предпримем что-нибудь, все королевские земли могут отколоться.
Далинар улыбнулся. Собственные эмоции потрясли его, и он быстро подавил эту улыбку. Несомненно… кому-то придется отправиться туда и разгромить повстанцев.
Он повернулся и увидел Эви. Она глядела на него, сияя, хотя сам Далинар ожидал от жены возмущения при мысли о новых войнах. Взамен она шагнула к нему и взяла за руку:
— Ты пощадил ребенка.
— Я… Он едва мог поднять меч. Я отдал мальца его матери и велел спрятать.
— Ох, Далинар. — Эви прижалась к нему.
Он ощутил растущую гордость. Разумеется, это было нелепо. Он подверг королевство опасности — что подумают люди, когда узнают, что сам Черный Шип не выстоял перед угрызениями совести? Они будут смеяться.
В тот момент ему было наплевать. Главное, что он сумел стать героем в глазах этой женщины.
— Что ж, полагаю, мятежа следовало ожидать, — проворчал Гавилар, глядя в окно. — Прошли годы после официального объединения; люди взялись отстаивать свою независимость. — Он повернулся, протягивая руку Далинару. — Знаю, чего ты хочешь, брат, но тебе придется от этого воздержаться. Я не посылаю туда армию.
— Но…
— Я могу пресечь это политическими мерами. Мы не можем показать, что поддержка единства основана лишь на силе, иначе Элокару придется всю жизнь гасить пожары после того, как меня не станет. Надо, чтобы люди думали об Алеткаре как об объединенном королевстве, а не как о разобщенных регионах, которые вечно стремятся обыграть друг друга.
— Звучит неплохо, — буркнул Далинар.
Этому не суждено случиться — по крайней мере, без напоминания в виде меча. Однако в кои-то веки он решил, что не заговорит об этом первым.
37Последний раз, когда мы маршируем
Не волнуйся из-за Рейза. Жаль Аону и Ская, но они были глупы — нарушили наш договор с самого начала.
Нумухукумакиаки’айялунамора всегда учили, что первое правило войны — узнать своего врага. Кое-кто мог предположить, что эти уроки не слишком-то ему в жизни пригодились. Однако возня с хорошим рагу очень напоминала подготовку к войне.
Лунамор — или Камень, как его называли друзья, чьи неповоротливые языки низинников были не приспособлены к подлинной речи, — помешивал варево огромной деревянной ложкой размером с меч. Под котлом горел костер из шелухи камнепочек, и игривые спрены ветра хлестали дым, отчего он шел прямо на повара, с какой бы стороны тот ни становился.
Он поместил котел на плато Расколотых равнин и — при свете красивых огней и падающих звезд — с удивлением обнаружил, что соскучился по этому месту. Кто бы мог подумать, что он привяжется к пустынным, продуваемым всеми ветрами плоскогорьям? Его родина — место крайностей: пронизывающе холодный лед, рыхлый снег, бурлящий жар и благословенная влажность.
А тут, внизу, все было таким… умеренным, и Расколотые равнины оказались хуже всего. В Йа-Кеведе он бы увидел покрытые лозами долины. В Алеткаре — поля зерновых и повсюду камнепочки, как пузырьки в бурлящем котле. И вот тебе Расколотые равнины. Бесконечные пустые плато, на которых почти ничего не растет. Странное дело — он их полюбил.
Лунамор, тихонько напевая, мешал рагу, держа ложку обеими руками, следя за тем, чтобы у дна не подгорело. Когда дым не шел в лицо — будь проклят этот густой ветер, в котором слишком много воздуха, чтобы люди вели себя прилично, — он ощущал запах Расколотых равнин. Запах… простора. Запах высокого неба и обожженного солнцем камня, приправленный ноткой жизни, скрывшейся в ущельях. Это как толика специй. Влажная, живая, полная смешанных ароматов растений и гнили.
В тех ущельях Лунамор нашел себя после того, как долгое время блуждал впотьмах. Новая жизнь, новая цель.
И рагу.
Лунамор попробовал рагу — взяв чистую ложку, конечно же, он ведь не какой-нибудь варвар вроде некоторых поваров-низинников. Длиннокорень еще не готов — мясо рано добавлять. Настоящее мясо, из пальцекрабов, которых он чистил всю ночь. Его нельзя было готовить слишком долго, иначе оно становилось как резина.
Остальные члены Четвертого моста на плато слушали Каладина. Лунамор встал спиной к Нараку, городу в центре Расколотых равнин. Поблизости на одном из плато что-то сверкнуло — Ренарин Холин запустил Клятвенные врата. Лунамор пытался не отвлекаться. Он смотрел на запад. Туда, где располагались старые военные лагеря.
«Ждать уже не долго, — подумал он. — Но не стоит на этом задерживаться. А в рагу надо добавить больше давленого лимма».
— Я многих из вас обучал в ущельях, — заявил Каладин.
В Четвертый мост вошли несколько мостовиков из других отрядов, и даже солдаты, которых рекомендовал Далинар. Удивляла группа из пяти разведчиц, но кто такой Лунамор, чтобы судить?
— Я мог бы обучать вас владению копьем, потому что когда-то сам этому учился, — продолжил Каладин, — но то, чем мы попытаемся заняться сегодня, иное дело. Я и сам с трудом понимаю, как могу пользоваться буресветом. Нам придется вместе двигаться вперед, падая и поднимаясь.
— Ганчо, все в порядке, — заявил Лопен. — Ну разве это сложно — научиться летать? Небесные угри постоянно летают, а они уродливые и тупые. Большинство мостовиков обладают только одним из этих качеств.
Каладин остановился рядом с Лопеном. Капитан сегодня был в хорошем настроении, и Лунамор считал это своей заслугой. Он ведь как-никак приготовил Каладину завтрак.
— Первый шаг — произнести Идеал. Подозреваю, кое-кто из вас это уже сделал. Но что касается остальных, то, если вы хотите быть учениками ветробегунов, вам придется дать такую клятву.
Они начали выкрикивать нужные слова. Их теперь знали все. Лунамор произнес Идеал шепотом: «Жизнь прежде смерти. Сила прежде слабости. Путь прежде цели».
Каладин протянул Лопену кошель, полный самосветов:
— Настоящее испытание и обоснование ваших притязаний на членство в ордене заключается в том, чтобы научиться втягивать буресвет. Кое-кто из вас уже это умеет…
Лопен тотчас же начал светиться.
— …и они помогут учиться остальным. Лопен, бери первый, второй и третий отряды. Сигзил, у тебя четвертый, пятый и шестой. Пит, не думай, что я не видел, как ты светишься. Ты бери остальных мостовиков, а ты, Тефт, — разведчиц и… — Каладин огляделся по сторонам. — А где Тефт?
Он только сейчас заметил? Лунамор любил капитана, но тот порой бывал рассеянным. Видать, дурел от воздуха.