По крайней мере, с колесами.
Моаша приписали к саням — вместо рассыпавшихся колес к телеге приделали длинные стальные полозья. Его поставили первым в колонне, тянувшей канат. Надзиратель-паршун счел его наиболее полным энтузиазма.
А почему бы и нет? Караваны двигались в медленном темпе чуллов, которые тянули примерно половину обычных фургонов. У него имелись крепкие ботинки и даже пара перчаток. По сравнению с мостовыми отрядами это был почти рай.
Пейзаж оказался еще лучше. Центральный Алеткар был куда плодороднее Расколотых равнин, и земля здесь кишела камнепочками и корявыми древесными корнями. Сани прыгали и с хрустом давили и то и другое, но, по крайней мере, ему не надо было тащить транспорт на плечах.
Вокруг сотни людей тянули фургоны или сани, доверху заполненные провизией, свежей древесиной или выделанной кожей свиней и угрей. В первый же день после выхода из Револара многие рабы потеряли сознание. Приносящие пустоту разделили их на две группы. Тех, кто старался, но на самом деле был слишком слаб, отослали обратно в город. Нескольких притворщиков высекли и перевели с фургонов на сани.
Жестоко, но справедливо. В самом деле, по мере того как поход продолжался, Моаш был удивлен тем, насколько хорошо относятся здесь к людям. Хоть Приносящие пустоту и были суровыми и безжалостными, они понимали: чтобы как следует трудиться, рабам нужна хорошая еда и достаточно времени для ночного отдыха. Их даже не приковывали цепями. Под зорким взглядом Сплавленных, которые умели летать, побег был лишен смысла.
Моаш обнаружил, что недели пешего хода и тягания саней ему нравятся. Они изнурили его тело, приглушили мысли и позволили уловить спокойный ритм. Это уж точно было куда лучше, чем дни в качестве светлоглазого, на протяжении которых он неустанно тревожился из-за заговора против короля.
Было славно просто выполнять приказы.
«То, что случилось на Расколотых равнинах, — не моя вина, — убеждал он себя, пока тащил сани. — Меня заставили. Меня нельзя винить». Эти мысли его успокаивали.
К несчастью, он не мог игнорировать их явный пункт назначения. Он ходил этой дорогой десятки раз, водил караваны с дядей еще в юности. Через реку, прямо на юго-восток. Через поле Ишар, мимо поселка под названием Чернильница.
Приносящие пустоту собирались взять Холинар. В караване были десятки тысяч паршунов, вооруженных топорами или копьями. Они приняли облик, который, как теперь знал Моаш, назывался боеформой: с панцирем и сильным телосложением. Опыта у них не было — наблюдая за их ночными тренировками, он понял, что они, в общем-то, равнозначны темноглазым, завербованным в армию по деревням.
Но они учились, и у них были Сплавленные. Эти существа носились в воздухе или шли рядом с телегами, могущественные, властные и окруженные темной энергией. Похоже, их было несколько разновидностей, но все выглядели грозно.
Все силы стягивались к столице. Должно ли это его тревожить? В конце концов, что хорошего Холинар ему сделал? Там его бабушку и дедушку обрекли на смерть в холодной и одинокой тюремной камере. Там проклятый король Элокар веселился, глядя сквозь пальцы на то, как хорошие люди гниют заживо.
А заслуживало ли человечество собственного королевства?
В юности Моаш слушал странствующих ревнителей, которые сопровождали караваны. Он знал, что давным-давно человечество одержало победу. Ахаритиам, последнее столкновение с Приносящими пустоту, случился тысячи лет назад.
И что они сделали с той победой? Придумали себе фальшивых богов — людей, чьи глаза напоминали им о Сияющих рыцарях. Жизнь человечества на протяжении веков была не более чем длинной чередой убийств, войн и воровства.
Приносящие пустоту явно вернулись из-за того, что люди подтвердили свою неспособность управлять самими собой. Вот почему Всемогущий наслал на них эту кару.
В самом деле, чем дольше длился поход, тем сильнее Моаш восхищался Приносящими пустоту. Их армии были хорошо подготовлены, солдаты быстро учились. Караваны были снабжены как следует; когда надзиратель увидел, что ботинки Моаша износились, тем же вечером у него появилась новая пара.
К каждому фургону или саням приставили по два надзирателя-паршуна, но им приказали не усердствовать с кнутами. Их тайно обучили для этой должности, и Моаш как-то подслушал разговор между надзирателем — бывшим рабом-паршуном — и невидимым спреном, который давал тому указания.
Приносящие пустоту были умны, решительны и искусны. Если Холинар падет под натиском такой силы, значит человечество это заслужило. Да… наверное, время людей прошло. Моаш подвел Каладина и остальных, но лишь потому, что все люди стали такими в этот век упадка. Его нельзя винить. Он продукт своей культуры.
Лишь небольшая странность влияла на его суждения. Приносящие пустоту казались значительно лучше людских армий, в которых он успел послужить… за исключением одного.
У них была группа паршунов-рабов.
Они тянули одни из саней и всегда шли отдельно от людей. Они сохранили трудоформу, хотя во всем прочем выглядели в точности как остальные паршуны, с такой же мраморной кожей. Почему их заставили работать наравне с поверженными противниками?
Сперва, пока Моаш тащился по бесконечным равнинам центрального Алеткара, он находил их вид воодушевляющим. Это означало, что Приносящие пустоту могут быть поборниками равноправия. Хотя, вполне вероятно, у них попросту слишком мало рабов, которым хватает сил тащить сани.
Но если это так, почему же с паршунами, волокущими сани, обращались так плохо? Надзиратели почти не скрывали свое отвращение, и им было разрешено стегать бедняг плетками без ограничений. Моашу редко случалось взглянуть в их сторону без того, чтобы увидеть, как кого-то бьют, орут на него или как-то иначе издеваются.
От того, что Моаш видел и слышал, у него сжималось сердце. Все прочее представилось очень слаженным, вся армия выглядела почти безупречной. За исключением этого.
Кто же эти бедолаги?
Надзиратели объявили перерыв, Моаш бросил веревку и сделал большой глоток из меха с водой. О том, что это двадцать первый день марша, он знал лишь потому, что некоторые рабы следили за ходом времени. По его прикидкам, они несколько дней назад миновали Чернильницу, а значит — находились на последнем участке пути, ведущем к Холинару.
Не обращая внимания на других рабов, Моаш устроился в тени саней, доверху наполненных бревнами. Неподалеку горела деревня. По каравану пробежал слух, что в ней не было людей. Почему Приносящие пустоту сожгли ее, но не тронули другие поселения, мимо которых прошли? Возможно, чтобы послать сообщение, — в самом деле, колонна дыма выглядела зловеще. Или, быть может, они не хотели, чтобы деревней воспользовались армии вероятного противника, попытавшись зайти с фланга.
Пока его команда ждала — Моаш до сих пор не потрудился спросить, как кого зовут, — мимо устало протащилась группа избитых и окровавленных паршунов, и надзиратели орали на них, принуждая двигаться. Постоянное жестокое обращение привело к тому, что рабы были истощены и стали отставать на марше. Теперь их заставляли идти вперед, пока все прочие отдыхали и пили воду. В итоге, оставшись без отдыха, они выдыхались, получали травмы — и отставали сильнее, за что их вновь секли…
«Так было с Четвертым мостом до Каладина, — размышлял Моаш. — Все считали нас неудачниками, но мы просто двигались по бесконечной спирали вниз».
Когда отряд паршунов-рабов проковылял мимо, сопровождаемый несколькими спренами изнеможения, надзирательница крикнула Моашу, чтобы его команда взялась за веревки и снова двинулась в путь. Это была молодая паршунья с темно-красной кожей, на которой лишь изредка встречались белые разводы. Она носила хаву. Хоть та и не казалась подходящей одеждой для похода, паршунье она шла. Девушка даже застегнула рукав, чтобы прикрыть защищенную руку.
— Что они такого сделали? — спросил он, взявшись за веревку.
— О чем это ты? — Она повернулась к нему. Вот буря. Не считая кожи и странного певучего голоса, она могла бы оказаться миленькой караванщицей-макабаки.
— Эти паршуны, — уточнил Моаш. — Чем они заслужили такое жестокое обращение?
Вообще-то, он не ждал ответа. Но паршунья проследила за его взглядом и покачала головой:
— Они дали приют фальшивому богу. Из-за них он оказался среди нас.
— Всемогущий?
Она рассмеялась:
— Я про настоящего фальшивого бога, живого. Как наши живые боги. — Она взглянула вверх, на пролетевшего там Сплавленного.
— Многие считают Всемогущего настоящим, — заметил Моаш.
— Будь оно так, тогда тащил бы ты сани? — Она щелкнула пальцами и жестом велела ему браться за дело.
Моаш подобрал веревку и присоединился к остальным. Они слились с огромной колонной марширующих ног, царапающих полозьев и дребезжащих колес. Паршенди хотели прибыть в следующий город раньше надвигающейся бури. Они пережидали обе стихии — Великую бурю и Бурю бурь, — укрываясь в поселках по пути.
Моаш вошел в трудовой ритм. И быстро вспотел. Он привык к более холодной погоде на востоке, вблизи Мерзлых земель. Было странно находиться в таком месте, где солнечные лучи согревали кожу, а теперь к тому же приближалось лето.
Скоро его сани догнали отряд паршунов. Некоторое время двое саней ехали бок о бок, и Моашу нравилось думать, что, ступая в ногу с его собственным отрядом, бедные паршуны ощутят воодушевление. Потом один из них поскользнулся и упал, отчего весь отряд резко остановился.
Их начали сечь. Раздались крики и звуки, с которым хлыст рвет кожу.
«Хватит!»
Моаш швырнул веревку и вышел из очереди. Потрясенные надзиратели окликнули его, но не двинулись следом. Возможно, он слишком сильно их удивил.
Он направился к саням паршунов, где рабы пытались подняться и продолжить путь. У нескольких по лицам и спинам текла кровь. Крупный паршун, который поскользнулся, лежал на камнях, скорчившись. Его ноги кровоточили; не удивительно, что ему было трудно идти.