сли деревья и располагался особняк градоначальника.
Они поднялись еще выше, одежды Сплавленного трепетали. Хотя у земли воздух был теплым, здесь оказалось довольно прохладно. У Моаша возникло странное ощущение в ушах — как будто их заткнули тряпками, приглушив все звуки.
Наконец Сплавленный замедлил подъем, и они зависли. Хотя Моаш пытался держаться за Приносящего пустоту, тот его оттолкнул и умчался прочь, волоча за собой развевающийся шлейф.
Моаш дрейфовал один над бескрайним ландшафтом. Его сердце грохотало, и, глядя в эту пропасть, он кое-что осознал. Бывший мостовик не хотел умирать.
Он заставил себя повернуться и осмотреться. Обнаружив, что дрейфует к другой Сплавленной, Моаш ощутил всплеск надежды. Женщина, парящая в небе, была облачена в одеяния, которые простирались футов на десять ниже ее, как потек красной краски. Моаш подплыл так близко, что она смогла протянуть руку и остановить его.
Он воспротивился желанию схватиться за эту руку так, словно от этого зависела его жизнь. Разум с трудом принимал происходящее: эта леди хотела с ним встретиться, но в том мире, который принадлежал ей, а не ему. Что ж, он сдержит свой страх.
— Моаш, — поприветствовала Сплавленная.
Лешви — так ее назвал тот, другой. На ее лице смешались все три цвета паршенди: белый красный и черный, в виде мраморных разводов, похожих на смешанные краски. Ему нечасто доводилось видеть трехцветных паршенди, а узор оказался одним из самых сбивающих с толку. Ее глаза были словно озера, вокруг которых чередовались цвета.
— Откуда вы знаете мое имя? — спросил Моаш.
— Мне сообщила твоя надзирательница, — сказала Лешви. Она спокойно парила, опустив ноги вниз. Ветер здесь, наверху, дергал ленты ее наряда, унося их назад небрежными волнами. Странное дело, рядом не было спренов ветра.
— Как ты получил это имя?
— Дедушка меня так назвал, — хмуро ответил Моаш. Он не думал, что беседа пойдет таким образом.
— Любопытно А ты знаешь, что это одно из наших имен?
— В самом деле?
Она кивнула:
— Как долго оно плыло по волнам времени, переходя с губ певцов к людям и обратно, чтобы в итоге оказаться здесь, принадлежащим человеку?
— Послушайте, вы одна из предводителей?
— Я одна из Сплавленных в здравом уме, — заявила она, как будто это было одно и то же.
— Тогда мне нужно…
— Ты дерзкий. — Лешви глядела вперед. — Многие певцы, которых мы оставили здесь, не такие. Они замечательные, учитывая то, как долго они подвергались насилию со стороны твоего народа. Но все-таки они недостаточно смелые.
Она посмотрела на него впервые за все время разговора. Ее лицо было угловатым, длинные паршунские волосы струились — они были черно-алыми, толще, чем у людей. Почти как тонкий тростник или трава. И темно-красные глаза, словно озера мерцающей крови.
— Человек, где ты выучился управлять потоками? — спросила она.
— Потоками?
— Когда ты убил меня, ты был сплетен с небом, но отреагировал быстро, как будто уже испытывал такое раньше. Признаюсь, не лукавя: ты разозлил меня, застав врасплох.
— Погодите, — пробормотал Моаш, холодея. — Когда я… вас убил?
Она посмотрела на него своими рубиновыми глазами не мигая.
— Вы та же самая? — изумился Моаш.
«Мраморный узор… — вспомнил он. — Это та же самая паршенди, с которой я сражался». Но черты лица были другими.
— Новое тело, предложенное мне в жертву, — пояснила Лешви. — Чтобы сотворить узы и сделать его моим, поскольку собственного у меня нет.
— Вы кто-то вроде спрена?
Она моргнула, но не ответила.
Моаш начал падать. Он почувствовал это по своей одежде, которая первой утратила способность летать. Моаш вскрикнул, потянувшись к Сплавленной, и она схватила его за запястье, влила новую порцию темной энергии. Та разлилась по всему телу, и он снова завис. Фиолетовая темнота отступила, теперь ее можно было увидеть лишь в виде искр, которые время от времени вспыхивали на ее коже.
— Мои товарищи пощадили тебя, — объяснила она. — Привели сюда, в эти земли, поскольку думали, что я могу пожелать личной мести после возрождения. Нет-нет. Зачем мне уничтожать то, что наделено таким пылом? Вместо этого я наблюдала за тобой, мне было интересно посмотреть, что ты сделаешь. Я видела, как ты помог певцам, которые тащили сани.
Моаш глубоко вздохнул:
— Может, тогда вы растолкуете, почему обращаетесь с ними так плохо?
— Плохо? — весело переспросила Лешви. — Они сыты, одеты и обучены.
— Не все, — возразил Моаш. — Вы заставили этих бедолаг-паршунов трудиться, как рабов. Совсем как люди. И теперь хотите швырнуть их на городские стены.
— Жертва, — сказала она. — По-твоему, империю можно построить без жертв?
Взмахом руки она указала на простирающийся перед ними ландшафт.
Желудок Моаша перевернулся; он слишком сосредоточился на ней и забыл, как высоко находится на самом деле. Вот буря… до чего просторна эта земля. Куда ни кинь взгляд, он видел обширные холмы, равнины, траву, деревья и камень.
А в той стороне, куда она указывала, на горизонте была темная линия. Холинар?
— Я снова дышу благодаря их жертвоприношениям, — сказала Лешви. — И этот мир будет нашим, благодаря жертвоприношениям. О тех, кто погибнет, споют песни, но у нас есть право требовать их кровь. Если они переживут штурм и докажут, на что способны, им воздадут честь. — Она снова на него взглянула. — Ты боролся за них во время путешествия сюда.
— Признаться, я ожидал, что меня за это убьют.
— Если тебя не убили за то, что ты сразил одного из Сплавленных, — удивилась она, — тогда зачем убивать за то, что ты ударил кого-то из менее важных? В обоих случаях, человек, ты доказал свой пыл и заслужил право на успех. Потом ты преклонился перед властью, представ перед ней, и заслужил право на жизнь. Скажи мне почему ты защитил тех рабов?
— Потому что вы должны быть едины. — Моаш сглотнул. — Мой народ не заслуживает этой земли. Мы сломлены. Мы ни на что не годимся.
Она наклонила голову. Холодный ветер играл с ее одеждами.
— И ты не сердишься, что мы забрали твои осколки?
— Их дал мне человек, которого я предал. Я их не заслуживаю.
«Нет. Дело не в тебе. Ты не виноват».
— Ты не злишься что мы вас завоевываем?
— Нет.
— Тогда что же тебя сердит? Моаш, человек с именем древнего певца, почему ты так страстно злишься?
Да, злость никуда не делась. Она еще горела. Глубоко внутри.
Буря свидетельница, Каладин защитил убийцу!
— Возмездие, — прошептал он.
— Да, я понимаю. — Она посмотрела на Моаша с улыбкой, которая показалась отчетливо зловещей. — Знаешь, почему мы сражаемся? Давай я тебе расскажу…
Спустя полчаса, когда день уже начал клониться к вечеру, Моаш шел по улицам завоеванного города. Один. Леди Лешви приказала, чтобы его оставили в покое, освободили.
Он шел, держа руки в карманах своей куртки Четвертого моста, вспоминая, каким холодным был воздух наверху. Моаш все еще чувствовал озноб, хотя здесь, внизу, было душно и тепло.
Милый городок. Своеобразный. Маленькие каменные здания, растения позади каждого дома. Слева от него вокруг дверей росли культивированные камнепочки и кусты, но справа, со стороны бурь, были только чистые каменные стены. Без окон.
Растения пахли цивилизацией. Своего рода городские духи, чей запах в диких землях учуять невозможно. Они едва вздрагивали, когда он проходил мимо, хотя спрены жизни прыгали туда-сюда в его присутствии. Растения на этих улицах привыкли к людям.
Моаш остановился у низкого забора вокруг загонов, где содержались лошади, которых поймали Приносящие пустоту. Животные жевали скошенную траву, которую им бросили паршуны.
Какие странные звери. Уход за ними был трудным и дорогим делом. Он отвернулся от лошадей и посмотрел на поля, за которыми находился Холинар. Лешви сказала, что он может уйти. Присоединиться к беженцам, идущим в столицу. Защищать город.
«Почему ты так страстно злишься?»
Тысячи лет перерождений. Каково это? тысячи лет, но они так и не сдались.
«Докажи, чего ты стоишь…»
Он повернулся и отправился обратно на лесной склад, где рабочие заканчивали трудиться. На эту ночь не предсказали бурю, и им не нужно было все закреплять, так что работали расслабленно, почти весело. Все, кроме членов его отряда, которые, как обычно, собрались в стороне с видом изгоев.
Моаш схватил связку лестничных шестов из кучи. Рабочие сердито повернулись, но, увидев его, не стали ругаться. Он развязал узел и, подойдя к отряду несчастных паршунов, бросил каждому по шесту.
Сах поймал шест и выпрямился с хмурым видом. Остальные скопировали его действия.
— Могу научить вас обращаться с этими штуками, — сказал Моаш.
— С палками? — спросила Хен.
— С копьями, — отрезал Моаш. — Я могу научить вас быть солдатами. Скорее всего, мы все равно умрем. Клянусь бурей, мы, наверное, даже до вершины стен не доберемся. Но хоть так.
Паршуны посмотрели друг на друга, держа шесты, которые должны были изображать копья.
— Я согласна, — сказала Хен.
Помедлив, остальные кивнули.
55Совместное одиночество
Я меньше всех гожусь для того, чтобы помочь тебе в этом предприятии. Подвластные мне силы находятся в таком противоборстве, что даже самые простые действия осложняются.
Рлайн сидел в одиночестве на Расколотых равнинах и слушал ритмы.
Порабощенные паршуны, лишенные истинных форм, не могли слышать ритмы. За годы, проведенные в качестве шпиона, он принял тупоформу, которая улавливала их лишь в слабой степени. Было так трудно существовать отдельно от них.
Это были не настоящие песни — скорее, ритмичные последовательности с намеками на тональность и гармонию. Он мог настроить один из нескольких десятков, чтобы тот соответствовал его настроению — или, наоборот, помог это настроение изменить.
Его народ всегда считал, что люди глухи к ритмам, но он не был в этом убежден. Возможно, ему лишь казалось, но время от времени люди как будто реагировали на определенные ритмы. Они вздрагивали в момент, когда те начинали звучать неистово, и лица их становились отрешенными. Они делались взволнованными и кричали в такт ритму раздражения или издавали радостные восклицания в унисон с ритмом веселья.