Она шмыгнула носом и отвернулась.
— Мне приходится становиться Вуалью, чтобы сбежать от воспоминаний, но у меня нет опыта, которым она якобы обладает. Я не прожила ее жизнь.
— Нет, — мягко подтвердил Шут. — Твоя жизнь была куда суровей, верно?
— И все же каким-то образом она оказалась наивной. — Шаллан судорожно вздохнула. Надо это прекратить. Необходимо покончить с истерикой и отправиться назад, в портновскую мастерскую.
Она сможет. Запихнет все случившееся в дальний угол памяти, где уже хранится то, на что ей не хочется обращать внимание. Пусть гноится там все разом.
Шут прислонился к стене:
— Ты знаешь историю о девушке, которая посмотрела вверх?
Шаллан не ответила.
— Это очень-очень древняя история, — начал Шут. Он сложил ладони вокруг сферы на полу. — В те времена все было по-другому. От бурь людей защищала стена, но никто не обращал на нее внимания. И лишь одна девушка как-то раз посмотрела вверх и задумалась.
— Зачем нужна стена? — прошептала Шаллан.
— А, так ты все же ее знаешь? Хорошо. — Он наклонился и подул на кремную пыль на полу. Она заклубилась, образовав фигуру девушки. На миг показалось, что та стоит у стены, но потом все рассыпалось и снова превратилось в пыль. Шут попытался опять, и кружащийся образ на этот раз оказался чуть выше, но опять рассыпался.
— Ты мне не поможешь? — спросил Шут и подтолкнул мешочек со сферами к Шаллан.
Она вздохнула и втянула буресвет из мешочка. Тот начал бушевать внутри, требуя, чтобы его использовали, поэтому Шаллан встала и выдохнула, вплетая его в иллюзию, которую уже однажды сотворила. Идиллическая деревня и молодая девушка — стоит и смотрит вверх, на невозможно высокую стену в отдалении.
Иллюзия заставила комнату «исчезнуть». Шаллан каким-то образом окрасила стены и потолок именно в те оттенки, которые позволили им слиться с пейзажем, стать его частью. Она не сделала их невидимыми — просто прикрыла так, что казалось, будто они с Шутом очутились в другом месте.
Такое… такое у нее раньше не получалось. Но разве это она на самом деле сделала? Шаллан покачала головой и подошла к девушке в длинном шарфе.
Шут встал с другой стороны от героини.
— Хм… — протянул он. — Неплохо. Но недостаточно темно.
— Что?
— Я думал, ты знаешь эту историю. — Шут взмахнул пальцами. Цвет и свет утекли из ее иллюзии, и они оказались посреди ночной темноты, озаренной лишь тускловатыми созвездиями. Стена перед ними выглядела огромным пятном. — В те времена света не было…
— Не было света…
— Разумеется, даже без света людям все равно надо было жить, верно? Это их главное занятие. Спешу предположить, что это первое, чему они учатся. Итак, люди жили во тьме, занимались фермерством во тьме, ели во тьме. — Он взмахом руки указал себе за спину. — Жители деревни, спотыкаясь, на ощупь занимались разными делами, с трудом видя хоть что-то при свете звезд.
В этом контексте, хоть он и казался странным, кое-какие части истории обрели смысл. Когда девушка начала расспрашивать людей, зачем нужна эта стена, они, разумеется, с легкостью ее проигнорировали.
Иллюзия последовала словам Шута, и девушка в шарфе спросила нескольких односельчан о стене. «Не ходи за стену, или умрешь».
— И потому, — продолжил Шут, — она решила, что единственный способ отыскать ответы — это забраться на стену самой. — Он посмотрел на Шаллан. — Она была глупая или отважная?
— Откуда мне знать?
— Неправильный ответ. Она была и той и другой.
— Это не было глупым поступком. Если бы никто не задавал вопросы, мы бы ничему не научились.
— А как же мудрость старейшин?
— Они не объяснили, почему ей не надо расспрашивать о стене! Ни аргументов, ни оправдания. Есть разница между тем, чтобы прислушиваться к старейшинам и просто бояться, как все остальные.
Шут улыбнулся, и сфера в руке осветила его лицо.
— А правда забавно, что многие наши истории начинаются одинаково, но заканчиваются по-разному? В половине дитя игнорирует родителей, уходит в леса, и его там съедают. В другой — оно находит великие чудеса. Как-то маловато рассказывают о детях, которые говорят: «Да, я не пойду в лес. Как хорошо, что родители предупредили меня о чудовищах, которые там обитают».
— Вот чему ты пытаешься меня научить? — огрызнулась Шаллан. — Различать тонкую грань между самостоятельным выбором и игнорированием хорошего совета?
— Я ужасный учитель. — Он взмахнул рукой, когда девушка добралась до стены после долгого похода. Она начала карабкаться. — К счастью, я художник, а не учитель.
— Искусство тоже может учить.
— Богохульство! Искусство — это не искусство, если оно имеет функцию.
Шаллан закатила глаза.
— Возьмем эту вилку, — сказал Шут. Он снова взмахнул рукой. Часть буресвета Шаллан отделилась от нее, завертелась над его ладонью и сотворила образ вилки, парящей в темноте. — Она имеет пользу. Ею едят. А вот если бы мастер-ремесленник ее всячески изукрасил, это бы изменило ее функцию? — На вилке появилась замысловатая гравировка в виде растущих листьев. — Нет, конечно нет. Она имеет такую же пользу, с орнаментом или без. Искусство — это то, что не служит никакой цели.
— Оно делает меня счастливой. В этом его смысл.
Шут ухмыльнулся, и вилка исчезла.
— Разве мы не были в середине истории о девушке, взбирающейся на стену? — спросила Шаллан.
— Да, но эта часть ужасно длинная. Я придумываю способы нас занять.
— Можно просто пропустить скучную часть.
— Пропустить? — в ужасе повторил Шут. — Пропустить часть истории?!
Шаллан щелкнула пальцами, и иллюзия сдвинулась — теперь они стояли на стене в темноте. Девушка в шарфе наконец-то — после многих мучительно трудных дней — забралась на стену рядом с ними.
— Ты ранила меня, — пожаловался Шут. — Что будет дальше?
— Девушка находит ступеньки и понимает, что стена должна была не удерживать что-то внутри, а держать ее и ее соплеменников снаружи.
— Потому что?..
— Потому что мы чудовища.
Шут шагнул к Шаллан и спокойно ее обнял. Она вздрогнула, потом скривилась и зарылась лицом в его рубашку.
— Ты не чудовище, — прошептал Шут. — Ох, дитя мое. Мир временами чудовищен, и есть те, кто заставит тебя поверить, что ты чудовище, поскольку соприкасаешься с ним.
— Так и есть.
— Нет. Видишь ли, все совсем наоборот. Ты не становишься чудовищем от соприкосновения с миром — он становится лучше от соприкосновения с тобой.
Она прижалась к нему, дрожа, и прошептала:
— Шут, что мне делать? Я знаю… знаю, мне не должно быть так больно. Мне пришлось… — Она перевела дух. — Мне пришлось их убить. Пришлось! Но теперь я сказала слова и больше не могу это игнорировать. И я должна… просто должна тоже умереть за то, что сделала…
Шут взмахнул рукой — туда, где девушка в шарфе все еще взирала на новый мир. Что это за длинный пакет рядом с ней?
— Итак, ты помнишь, — мягко проговорил Шут, — что было дальше?
— Это не важно. Мы уже узнали, в чем мораль. Стена удерживала людей снаружи.
— Почему?
— Потому что…
Что она сказала Узору раньше, когда показывала ему эту историю?
— Потому что, — проговорил Шут, указывая куда-то, — за стеной был господень Свет.
Внезапная яркая вспышка: блистательное, мощное сияние залило пейзаж за стеной. Шаллан ахнула, когда оно озарило их. Девушка в шарфе ахнула в свой черед и впервые увидела мир во всем многоцветье красок.
— Она спустилась по ступенькам, — прошептала Шаллан, наблюдая, как девушка бежит вниз по лестнице и шарф развевается у нее за спиной. — Спряталась среди существ, которые жили по эту сторону. Тайком пробралась к Свету и принесла его с собой на другую сторону. В край… в край теней…
— Да, действительно, — согласился Шут.
И началась главная сцена: девушка в шарфе проскользнула к великому источнику Света и отломила кусочек, спрятала в кулаке.
Невероятная погоня.
Девушка неистово взбирается по ступенькам.
Сумасшедший спуск.
А потом… потом в деревне впервые видят Свет, и вслед за ним из-за стены приходят клубящиеся бури.
— Люди страдали, — прокомментировал Шут, — но каждая буря возобновляла Свет, ибо теперь его уже нельзя было вернуть. И люди, невзирая на все тяготы, не хотели возврата к прошлому. Ведь они теперь прозрели.
Иллюзия растаяла; они вдвоем застыли в общей комнате здания, каморка Мури осталась в стороне. Шаллан отпрянула, пристыженная тем, что слезами промочила ему рубашку.
— Ты бы хотела, — поинтересовался Шут, — вернуться в то время, когда еще не прозрела?
— Нет, — прошептала она.
— Тогда живи. И пусть неудачи будут частью тебя.
— Это звучит… это звучит совсем как мораль. Как будто ты пытаешься сделать что-то полезное.
— Ну, как я уже сказал, мы все терпим неудачи время от времени. — Он развел руками, словно отбрасывая что-то в сторону от Шаллан.
Буресвет заклубился справа и слева от нее, и появились две копии Шаллан. Они стояли — рыжеволосые, веснушчатые, в просторных белых плащах с чужого плеча.
— Шут… — начала она.
— Цыц. — Он подошел к одной из иллюзий, окинул ее взглядом, постукивая указательным пальцем по подбородку. — С этой бедной девушкой многое случилось, не так ли?
— Многие люди страдали больше, и все у них в порядке.
— В порядке?
Шаллан пожала плечами, не в силах отказаться от истин, которые произнесла. От далекого воспоминания об отце, которому пела, пока душила его. О людях, которых подвела, о зле, которое причинила. Иллюзия Шаллан, что была слева, ахнула и попятилась к стене, качая головой. Там она рухнула, свернулась в комочек и прижалась лбом к коленям.
— Несчастная дурочка, — прошептала Шаллан. — Все ее поступки только делают мир еще хуже. Ее сломал отец, а потом она, в свой черед, сломала сама себя. Она бесполезна. — Девушка стиснула зубы и поняла, что насмешливо ухмыляется. — Хоть это и не ее вина, она все равно бесполезна.