Адолин покраснел, а потом придал лицу более строгое выражение. Он не падал духом от суровых слов. Когда Адолина порицали, он лишь удваивал усилия.
— Сэр! — заявил юноша. — Я буду гордиться, если вы придете на мой поединок на этой неделе. Я думаю, вам понравится мое выступление.
Буря бы побрала этого ребенка. Ну разве ему можно отказать?
— Я приду, солдат. И буду наблюдать с гордостью.
Адолин ухмыльнулся, отдал честь и бросился к друзьям. Далинар ушел так быстро, как только смог, чтобы избавиться от этих волос, этой чудесной — и пугающей — улыбки.
Да, выпивка ему нужна сильнее обычного. Но он не станет клянчить ее у поваров. У него имеется другой вариант, который, в чем Черный Шип не сомневался, не предусмотрел даже хитроумный Гавилар. Он спустился по очередным ступенькам и добрался до восточной галереи дворца, на этот раз повстречав бритоголовых ревнителей. То, что Далинар проделал весь этот путь и выдержал их осуждающие взгляды, свидетельствовало о его отчаянии.
Он спустился по лестнице в недра дворца и оказался в коридоре, который уводил к кухне в одном направлении и в катакомбы — в другом. Через несколько поворотов Далинар вышел на Крыльцо бедняков: небольшой внутренний двор между компостными кучами и садами. Здесь группа несчастных ждала пожертвований, которые Гавилар делал после обеда.
Некоторые обратились к Далинару с мольбой, но сердитый взгляд заставил оборванцев отпрянуть и съежиться в страхе. В углу дворика он нашел Аху, который ютился в тенях между двумя большими статуями жрецов, чьи спины были обращены к нищим, а руки простерты к садам.
Аху был странным даже для сумасшедшего нищего. С черными спутанными волосами и всклокоченной бородой, со слишком темной для алети кожей. Одетый в жалкие лохмотья и вонючий на зависть компостной яме.
Но каким-то образом ему всегда удавалось раздобыть себе бутылку с выпивкой.
Аху посмотрел на Далинара и захихикал:
— Ты меня увидел?
— К сожалению. — Далинар опустился на землю. — Еще и унюхал. Что ты сегодня пьешь? Надеюсь, это не вода.
Аху помахал ему пузатой бутылкой из темного стекла:
— Малыш, не знаю, что это такое, но вкусно.
Далинар глотнул и зашипел. Вино, в котором не было даже намека на сладость, обожгло глотку. Белое, но Далинар не смог распознать, какого года. Вот буря… опьянеть можно было уже от запаха.
Он сделал еще один большой глоток и вернул бутылку Аху:
— Как голоса?
— Сегодня тихие. Бубнят о том, как будут рвать меня на части. Пожирать мою плоть. Пить мою кровь.
— Мило.
— Хи-хи. — Аху прильнул спиной к живой изгороди, словно она была мягким шелком. — Неплохо. Совсем неплохо, малыш. А как твои шумы?
В ответ Далинар протянул руку. Аху дал ему бутылку. Холин выпил, приветствуя туман в голове, который должен был приглушить плач.
— Авен бега, — проговорил Аху на незнакомом языке. — Это прекрасная ночь для моих мучений, и не надо говорить небу, чтобы оно успокоилось. Где моя душа и кто предстал перед моим ликом?
— Аху, ты странный.
Оборванец в ответ издал нечленораздельный звук и махнул рукой, чтобы ему вернули бутылку. Сделав глоток, отдал ее Далинару, который вытер слюну Аху рубашкой.
Буря бы побрала Гавилара, который его к этому подтолкнул.
— Ты мне нравишься, — сообщил Аху Далинару. — Мне нравится боль в твоих глазах. Дружеская боль. Знакомая боль.
— Спасибо.
— Кто до тебя добрался, малыш? — спросил Аху. — Черный Рыбак? Нерестящаяся Мать, Безликая? Милач близко. Иногда я слышу, как он хрипит и царапается, словно крыса, которая хочет пробраться сквозь стену.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Безумие, — пояснил Аху, а потом хихикнул. — Я раньше думал, это не моя вина. Но ты-то знаешь — мы не можем избежать того, что сделали! Мы сами впустили их. Мы сами привлекли их, подружились с ними, танцевали и флиртовали. Это наша вина. Открывая себя такому, надо платить. Они вырвали мне мозг и заставили его плясать! А я смотрел.
Далинар застыл с бутылкой на полпути к губам. Затем протянул ее Аху:
— Выпей. Тебе это нужно.
Аху подчинился.
Через некоторое время Далинар приковылял в свои покои совершенно умиротворенный и вместе с тем без сил. Детского плача он уже не слышал. У двери остановился и окинул взглядом коридор. А как… как же он добрался сюда от Крыльца нищих?
Посмотрел вниз на расстегнутый жакет, на белую рубашку в пятнах грязи и выпивки.
«Хм…»
За закрытой дверью послышался голос. Адолин?
Далинар вздрогнул и сосредоточился. Вот буря, он пришел не к тем покоям.
Другой голос. Гавилар? Далинар прильнул к двери.
— Дядя, я переживаю за него, — произнес голос его старшего сына.
— Адолин, твой отец так и не приспособился к одиночеству, — ответил король. — Он скучает по твоей матери.
«Идиоты», — подумал Далинар. Он не скучал по Эви. Он хотел избавиться от нее.
Впрочем… ему все же ее не хватало. Может, потому, что она так часто за него плакала?
— Он снова с нищими, — донесся другой голос изнутри. Элокар? Тот маленький мальчик? Почему звучит как мужчина? Ему же всего… а сколько ему лет? — Сначала он снова побывал в сервировочной. Похоже, забыл, что в прошлый раз вылакал там все подчистую. Честное слово, если в этом дворце где-то спрятана бутылка, пьяный дурак ее разыщет.
— Мой отец — не дурак! — огрызнулся Адолин. — Он великий человек, и ты обязан ему своим…
— Успокойся, Адолин, — перебил Гавилар. — Вы оба, придержите языки. Далинар — солдат. Он будет бороться с этим. Может, если отправимся в путешествие, сумеем его отвлечь. Допустим, в Азир?
Эти голоса… он только что избавился от плача Эви, но их разговор привлек ее опять. Далинар стиснул зубы, побрел в свои покои, где и рухнул без сил на ближайшую кушетку.
89Преисподняя
Изучая Несотворенных, я убедилась, что эти существа не были просто «духами пустоты» или «девятью тенями, что двигались в ночи». Каждый из них — особый вид спренов, наделенный большой силой.
Адолин никогда не задумывался о том, как могла бы выглядеть Преисподняя.
Богословие было для женщин и книжников. Адолин решил, что попытается следовать своему призванию, став лучшим мастером-мечником. Ревнители уверяли, что этого достаточно и ему не нужно беспокоиться о вещах вроде Преисподней.
Но вот он здесь, стоит на коленях на белой мраморной платформе, над ним нависает черное небо, а холодное солнце — если это вообще можно назвать солнцем — зависло у конца дороги из облаков. Океан беспокойных стеклянных бусин, звякающих друг о друга. Десятки тысяч огней, точно кончики масляных ламп, парят над этим океаном.
И спрены. Ужасные, жуткие спрены роились в океане бусин, демонстрируя множество кошмарных форм. Они извивались и корчились, завывали нечеловеческими голосами. Он не узнал ни одну из разновидностей.
— Я мертв, — прошептал Адолин. — Мы мертвы, и это Преисподняя.
Но как тогда быть с красивой бело-голубой девушкой-спреном? С существом в жестком одеянии и с завораживающим, невозможным символом вместо головы? С женщиной с выцарапанными глазами? А те два громадных спрена, что зависли в небесах, с копьями и…
Слева от Адолина вспыхнул свет. Каладин Благословенный Бурей втянул силу и поднялся в воздух. Бусины зазвенели, и в клубящемся сонме чудищ все, как один, повернули головы и уставились на него.
— Каладин! — закричала девушка-спрен. — Каладин, они питаются буресветом! Ты привлечешь их внимание. Всех до единого!
— Дрехи и Скар… — проговорил Каладин. — Наши солдаты. Где они?
— По-прежнему на другой стороне, — ответила Шаллан, вставая рядом с Адолином. Существо с головой из кривых линий взяло ее за руку, помогая обрести равновесие. — Клянусь бурей, они, возможно, в большей безопасности, чем мы. Это Шейдсмар.
Несколько огоньков поблизости исчезли. Словно кто-то задул свечи.
Множество спренов подплыло к платформе, присоединившись к растущей группе, которая кружила рядом с нею, порождая шум в бисере. Большинство из них были похожи на угрей: с гребнями вдоль спин и пурпурными усиками, которые извивались, как языки. Их будто слепили из густой жидкости.
Под ними, глубоко в бисерных недрах, зашевелилось что-то огромное, вынудив бусины пойти волнами.
— Каладин! — взмолилась голубая девушка. — Прошу тебя!
Он посмотрел на нее, как будто увидев впервые. Окружающий его свет погас, и мостовик грохнулся на платформу.
Азур подняла свой тонкий осколочный клинок, не сводя взгляда с существ, которые плавали среди бусин вокруг их платформы. Не испугалась лишь странная женщина-спрен с выцарапанными глазами и кожей из холстины. Ее глаза… то были не пустые глазницы. Она и впрямь походила на портрет, испорченный острым лезвием.
Адолин содрогнулся.
— Ну так… — выдавил он. — Есть идеи о том, что происходит?
— Мы не умерли, — прорычала Азур. — Это место называют Шейдсмаром. Это царство мысли.
— Я заглядываю сюда, когда духозаклинаю, — добавила Шаллан. — Шейдсмар пересекается с реальным миром, но многое здесь шиворот-навыворот.
— А я прошла здесь, прежде чем впервые оказаться в вашем мире примерно год назад, — прибавила Азур. — В тот раз у меня были проводники, и я не приглядывалась к особо безумным вещам.
— Умно. — Адолин отвел руку в сторону и попытался призвать осколочный клинок.
Женщина с выцарапанными глазами неестественным образом вытянула голову в его сторону и издала громкий, пронзительный вопль.
Адолин попятился и едва не столкнулся с Шаллан и ее… спреном? Это что же, Узор?
— Вот твой меч, — дерзко заявил Узор. У него не было рта, насколько мог видеть Адолин. — Хм… Она весьма мертвая. Не думаю, что здесь ты сможешь ее призвать. — Он наклонил свою причудливую голову, рассматривая клинок Азур. — Твой отличается. Очень любопытно. — (Существо в глубине под их платформой снова зашевелилось.) — Это, вероятно, плохо, — заметил Узор. — Хм… да. Спрены над нами — души Клятвенных врат, а тот, что под нами, скорее всего, один из Несотворенных. На этой стороне он должен быть очень большим.