— Точно?
— Это месть за то, что ты меня обзываешь.
— Обозвал. Всего один раз. И это была скорее констатация факта, чем объявление войны.
Она легонько ткнула его в плечо:
— Рада видеть, что ты улыбаешься.
— Это была улыбка?
— Каладиновская версия. В этом хмуром взгляде промелькнуло нечто веселое.
Внутри его что-то теплело, когда рядом была она. Все казалось правильным. Это было не так, как с Лараль, его мальчишеским увлечением. Или даже с Тарой, первой настоящей возлюбленной. Это было что-то другое, и он не мог определить что. Каладин лишь знал: он не хочет, чтобы оно прекращалось. Это отталкивало тьму.
— Там, на дне ущелий, — сказал он, — когда мы оба попали в ловушку, ты говорила о своей жизни. О… своем отце.
— Помню, — тихо подтвердила Шаллан. — Во тьме бури.
— Как ты это делаешь? Как ты продолжаешь улыбаться и смеяться? Как ты можешь не зацикливаться на ужасных вещах из прошлого?
— Я их прячу. У меня есть сверхъестественная способность заталкивать подальше все, о чем я не хочу думать. Хотя это… становится все труднее, но с большинством вещей я пока могу просто… — Она замолчала, устремив взгляд перед собой. — Ну вот. Нет ничего.
— Ух ты.
— Знаю, — прошептала она. — Я чокнутая.
— Нет. Нет, Шаллан! Я бы хотел так уметь.
Она посмотрела на него, сморщив лоб:
— Тогда ты чокнутый.
— Как хорошо было бы, сумей я просто выкинуть все это из головы! Клянусь бурей… — Он попытался представить себе такое. Не тратить жизнь на тревоги о том, сколько ошибок совершил. Не слышать постоянный шепот, что оказался недостаточно хорош или подвел своих людей.
— Так я никогда не сумею с этим разобраться, — заметила Шаллан.
— Лучше так, чем потерять волю к жизни.
— Это я себе и твержу. — Она покачала головой. — Ясна говорила, что сила — иллюзия восприятия. Веди себя так, словно обладаешь властью, и чаще всего она и впрямь появится. Но притворство ломает меня на части. Я слишком хорошо притворяюсь.
— Ну, что бы ты ни делала, это явно работает. Если бы я мог запереть плохие мысли и эмоции, с охотой бы так и поступил.
Шаллан кивнула, но замолчала и противилась всем его попыткам снова втянуть ее в беседу.
100Старый друг
Я убеждена, что Нергаул по-прежнему активен на Рошаре. Рассказы об Азарте, который алети испытывают в бою, слишком хорошо согласуются с древними записями — включая видения красного тумана и умирающих существ.
Далинар теперь вспомнил почти все. Хотя он еще не восстановил подробности своей встречи с Ночехранительницей, остальное было так же свежо, как рана, из которой по лицу стекают капли крови.
Оказалось, в его разуме было гораздо больше дыр, чем он мог себе представить. Ночехранительница разорвала его воспоминания, как старое одеяло, а затем сшила новое, лоскутное. Долгие годы он считал себя цельной личностью, но теперь все старые шрамы открылись, и он увидел правду.
Далинар попытался выкинуть все это из головы, объезжая Веденар, один из великих городов мира, известный своими удивительными садами и роскошью. К сожалению, город был опустошен веденской гражданской войной, а затем — приходом Бури бурь. Даже вдоль облагороженной тропы, специально подготовленной к его визиту, громоздились сожженные здания и лежали груды щебня.
Он не мог не думать о том, как поступил с Раталасом. И потому слезы Эви сопровождали его. И крики умирающих детей.
«Лицемер, — твердили они. — Убийца. Разрушитель».
Воздух пах солью и был наполнен звуками волн, разбивающихся о скалы за пределами города. Как они жили с этим постоянным грохотом? Неужели никогда не знали спокойствия? Далинар старался вежливо слушать, пока люди Таравангиана вели его через сад, полный невысоких стен, заросших лозами и кустарниками. Один из немногих сохранившихся в гражданской войне.
Веденцы любили ухоженную зелень. Они не были утонченным народом; их переполняли страсти и пороки.
Жена одного из новых веденских великих князей в итоге увлекла Навани смотреть какие-то картины. А Далинара привели к небольшой лужайке, где несколько веденских светлоглазых беседовали и пили вино. Невысокая стена на восточной стороне позволяла выращивать здесь всевозможные редкие растения, высаженные свободно, без какой-либо системы, по последней садоводческой моде. Спрены жизни прыгали между ними.
Опять светская болтовня?
— Простите, я собираюсь воспользоваться моментом, чтобы осмотреть город, — заявил Далинар, кивком указывая в сторону беседки на возвышенности.
Один из светлоглазых поднял руку:
— Я могу показать…
— Спасибо, не надо, — перебил Далинар, а затем начал подниматься на холм. Возможно, это было слишком резко. Ну, по крайней мере, соответствует его репутации. Телохранителям хватило благоразумия остаться у подножия лестницы.
Он поднялся на вершину и попытался расслабиться. Из беседки открывался красивый вид на скалы и море. К сожалению, это позволило ему увидеть весь город — и, буря свидетельница, тот не был в хорошей форме. Стены местами разбиты, дворец превратился в развалины. Огромные участки города сгорели, в том числе многие похожие на тарелки террасы, которыми веденцы так гордились.
На полях к северу от поселения виднелись черные шрамы на камнях, все еще указывая, где кучи тел были сожжены после войны. Он попытался отвернуться от всего этого и взглянуть на мирный океан. Но все равно чувствовал запах дыма. Плохо. В годы, последовавшие за смертью Эви, дым часто повергал его в уныние.
«Бури! Я сильнее этого». Он может бороться с этим. Он не тот человек, которым был много лет назад. Далинар сосредоточился на изначальной цели посещения города: осмотре боевых возможностей веденцев.
Многие из уцелевших веденских войск были размещены в буревых бункерах прямо внутри городских стен. По сообщениям, которые он слышал ранее, гражданская война повлекла за собой невероятные потери. Масштабы сбивали с толку. Многие войска сдались бы, потеряв десять процентов состава, но здесь, как сообщалось, веденцы продолжали сражаться, потеряв более половины солдат.
Возможно, их свел с ума непрестанный шум прибоя. И… что еще он слышит?
Опять призрачный плач. Ладони Тальна! Далинар глубоко вздохнул, но пахло лишь дымом.
«Почему я это помню? — сердито подумал он. — Почему воспоминания внезапно вернулись?»
К эмоциям примешивался растущий страх за Адолина и Элокара. Почему они не послали весточку? Если спаслись, отчего не улетели в безопасное место — или, по крайней мере, не нашли даль-перо? Казалось нелепым предполагать, что несколько осколочников и Сияющих попали в ловушку и не вырвались. Но если так случилось, то все могли погибнуть. И значит, это он послал их на смерть.
Под таким гнетом Далинар попытался выпрямить спину и встать по стойке «смирно». К несчастью, он слишком хорошо знал, что, если согнуть ноги в коленях и сильно выпрямиться, можно потерять сознание. Почему попытка стоять прямо делала человека гораздо более склонным к падению?
Его охранники у основания каменного холма расступились, пропуская Таравангиана в ярко-оранжевом одеянии. Старик, шаркая ногами, нес ромбовидный щит, достаточно большой, чтобы закрыть всю его левую сторону. Он поднялся в беседку и сел на одну из скамеек, задыхаясь.
— Далинар, ты хотел увидеть один из них? — спросил он через минуту, протягивая щит.
Обрадованный возможностью отвлечься, Далинар взял щит и оценил его тяжесть.
— Полуосколок? — уточнил он, заметив стальную коробочку с самосветом, прикрепленную к внутренней поверхности.
— Он самый. Грубые устройства. Есть легенды о металле, который может блокировать осколочный клинок. Металле, который падает с неба. Похожий на серебро, но легче. Я хотел бы иметь такое, но пока мы можем использовать и это.
Далинар хмыкнул.
— Ты знаешь, как делают фабриали, не так ли? — поинтересовался Таравангиан. — Знаешь о порабощенных спренах?
— Спрена нельзя поработить, он же не чулл.
В его мыслях раздался далекий рокот Буреотца.
— В этом самосвете заключен в ловушку спрен той разновидности, которая делает вещи материальными и удерживает мир от распада, — объяснил Таравангиан. — Мы заключили в этот щит то, что в иное время могло бы благословить Сияющего рыцаря.
Вот буря… Сегодня он не мог справиться с такой философской проблемой. Далинар попытался сменить тему.
— Кажется, ты чувствуешь себя лучше.
— Сегодня хороший день для меня. Я чувствую себя лучше обычного, но это может быть и опасно. В такой день я склонен думать об ошибках, которые совершил. — На лице Таравангиана появилась добрая улыбка. — Все пытаюсь убедить себя, что, по крайней мере, поступил наилучшим образом, с учетом сведений, которые у меня были.
— А вот я, к несчастью, точно не поступил наилучшим образом.
— Но ты и не мог поступить иначе. Случись такое, ты был бы другим человеком.
«Но я это исправил, — подумал Далинар. — Стер свое прошлое. И действительно стал другим человеком». Князь опустил щит на землю рядом со стариком.
— Далинар, объясни мне, — попросил Таравангиан. — Ты рассказывал о своем пренебрежении к предку, Солнцетворцу. Назвал его тираном.
«Вроде меня».
— Предположим, — продолжил Таравангиан, — ты мог бы щелкнуть пальцами и изменить историю. Ты бы сделал так, чтобы Солнцетворец прожил дольше и достиг своей цели — объединил Рошар под единым знаменем?
— То есть хотел бы я превратить его в еще большего деспота? Это означало бы, что он прорвался через весь Ариз в Ири, убивая всех на своем пути. Конечно, я бы такого не пожелал.
— Но благодаря этому ты бы сегодня руководил единым народом. Что, если устроенная им бойня позволила бы тебе спасти Рошар от нашествия Приносящих пустоту?
— Я… Ты предлагаешь мне отправить миллионы невинных людей на погребальный костер!